Ночью у нас сорвало якорь, и корабль понесло течением, так что пришлось опять поднимать паруса и возвращаться к месту стоянки. Сразу после завтрака капитан вместе с дикарем, которого звали Марувахаи, а также Махеине, мой отец, доктор Спаррман и я отправились на берег. Hoги и бедра у меня так отекли, что я еле-еле двигался. Здесь оказалась хорошая бухта, достаточно глубокая для шлюпок; в том месте, где мы высадились, скалы закрывали ее от высоких, как горы, волн, которые в других местах мощно разбивались о берег.
На берегу собралось примерно 100—150 жителей. Почти все они были голые, в одних лишь набедренных повязках, с которых свисал кусок материи длиной 6-8 дюймов, а иногда еще и небольшая сетка. У немногих были плащи, доходившие до колен. Материя напоминала таитянскую, но ради долговечности она была простегана или прошита нитками и, как правило, окрашена в желтый цвет корнем куркумы. Люди спокойно дали нам выбраться на берег и вообще не делали никаких недружелюбных движений; они, похоже, боялись нашего огнестрельного оружия, с убийственным действием которого были, видимо, знакомы. В большинстве своем они были безоружны, но у некоторых имелись пики или копья — бесформенные сучковатые палки с треугольными остриями из черного обсидиана (Pumex vitreus Linn.) на конце. Один держал боевую палицу, сделанную из толстого куска дерева длиной 3 фута и на конце украшенную резьбой. Несколько других держали короткие деревянные дубинки, очень похожие на новозеландские патту-патту из рыбьих костей. На одном была европейская шляпа, на другом — такая же шапочка; на некоторых мы видели полосатый хлопчатобумажный носовой платок или старую, порванную куртку из голубой шерстяной ткани; все это бесспорные доказательства или остатки последнего пребывания здесь испанцев, посетивших остров в 1770 году.
Вообще вид туземцев во всех отношениях свидетельствовал о скудости этой земли. Сложением они были мельче, нежели новозеландцы и жители островов Общества и Дружбы. Мы даже не нашли среди них ни одного, кого можно было бы назвать высоким. При этом они были худы, с лицами более узкими, чем обычно у других обитателей Южного моря. Недостаток одежды и жадность к нашим товарам, в обмен на которые они не предлагали нам ничего,— все говорило об их бедности.
Все густо татуировали тела, а особенно лица. У женщин, очень маленького роста и слабого сложения, на лицах были точки, напоминавшие мушки наших дам. Правда, среди всей собравшейся толпы мы насчитали не больше десяти-двенадцати женщин. Обычно, не довольствуясь природным светло-коричневым цветом кожи, они раскрашивали себе все лицо красно-коричневым железняком, на который наносилась красивая оранжевая краска из корня куркумы. Иногда лицо украшалось также белыми полосами, нанесенными ракушечным известняком. Так что искусство раскрашивать себя не составляет привилегию дам, имеющих счастье подражать французским модам. На женщинах были одежды из материи, но гораздо более скудные по сравнению с поистине роскошными нарядами, какие мы видели на Таити.
У мужчин и у женщин были худые лица; мы не заметили в них ничего дикого. Зато палящий жар солнца, от которого на этой голой земле нигде нельзя укрыться, ибо здесь нет тени, у многих неестественно исказил черты: брови оказались сомкнуты, мускулы нижней части лица приподняты к глазам. Носы не широкие, но между глаз довольно приплюснутые. Губы крупные, но не такие толстые, как у негров. Волосы черные и курчавые, но у всех подстрижены и никогда не достигают даже 3 дюймов длины. Глаза черно-коричневые, маленькие, белки не такие светлые, как у других народов Южного моря; про длинные уши с необычайно большими отверстиями в мочках уже говорилось. Чтобы сделать такие большие отверстия, они используют лист сахарного тростника, который, свернув, вставляют туда, и благодаря присущей ему упругости разрез в ухе постоянно увеличивается.
Невыносимая жара заставляет их придумывать всевозможные средства, чтобы защитить голову. Некоторые мужчины с этой целью носят на голове кольцо толщиной 2 дюйма из крепко и искусно сплетенной травы, в которое втыкаются по кругу длинные черные перья фрегата. У других мы видели большие лохматые шапки из коричневых перьев чайки, почти такие же толстые, как большие докторские парики прошлого столетия. Иногда на голову надевают просто деревянный обруч с укрепленными на нем длинными белыми перьями олуши; при малейшем ветерке они колышутся, не только защищая таким образом голову от солнца, но и как бы обдувая ее ветерком. Женщины носят широкие шляпы из хорошо выделанной циновки. Спереди они заострены, углубление же для головы не круглое, как у наших шляп, а продолговатое и с обеих сторон круто сходящееся кверху, сзади поля раздельно спадают вниз, вероятно чтобы защитить плечи. Эти шляпы дают хорошую прохладу. Господин Ходжс зарисовал одну женщину в такой шляпе, а также мужчину в одном из описанных выше головных уборов. Оба рисунка на редкость характерны и очень хорошо выгравированы на меди. Единственными украшениями, которые мы увидели у этих людей, были упомянутые куски кости в форме языка, которые мужчины и женщины носят на груди, а также ожерелья и ушные кольца из раковин.
Пробыв некоторое время на берегу с туземцами, мы начали подниматься в глубь острова. Вся земля была покрыта скалами и камнями разной величины, черными, обгорелыми, ноздреватыми, явно подвергшимися воздействию сильного огня. Между этими камнями пробивались жалкие травы двух-трех видов. Хотя они и были полузасохшие, но все же в какой-то мере смягчали унылость голого пейзажа.
Шагах в пятидесяти от места высадки мы увидели стену из четырехугольных тесаных камней; каждый имел от 1,5 до 2 футов в длину и фут в ширину. В середине высота стены достигала примерно 7—8 футов, однако с обоих концов она была ниже, длиной же шагов в двадцать. Самое примечательное — это соединение камней. Они были так искусно сложены и так точно подогнаны друг к другу, что получалось на редкость долговечное архитектурное сооружение. Порода, из которой их вытесали, не особенно твердая — черно-коричневая, ноздреватая, ломкая лава. Земля от берега поднималась все время в гору, так что второй стене, параллельной этой и отстоявшей от нее на двенадцать шагов выше, достаточно было иметь всего 2—3 фута в высоту, чтобы в пространстве между ними образовалась своего рода плоская, поросшая травой земляная терраса.
В пятидесяти шагах дальше к югу мы обнаружили приподнятую плоскую площадку, вымощенную такими же четырехугольными камнями, как те, из которых сложена стена. В середине этой площадки стояла каменная колонна из цельного куска, изображавшая человеческую фигуру до бедер. Фигура была сделана плохо и доказывала, что скульптура здесь еще в младенческом состоянии. Глаза, нос и рот были едва обозначены на грубой, неоформленной голове. Уши в соответствии со здешним обычаем — невероятной длины и отделаны лучше, чем все остальное, хотя европейский скульптор и устыдился бы такой работы. Шея показалась нам бесформенной и короткой, плечи же и руки были слегка намечены. На голове водружен высокий круглый цилиндрический камень более 5 футов в высоту и в поперечнике. Эта насадка, похожая на головной убор египетских божеств, сделана из другой породы камня красноватого цвета; кроме того, на обоих основаниях цилиндра мы заметили отверстия, как будто круглую форму ему придавали с помощью токарного или шлифовального устройства. Голова вместе с верхней насадкой составляла половину всей высоты колонны от земли. Мы, впрочем, не видели, чтобы островитяне оказывали какие-либо почести этим столбам, колоннам или статуям, но все же они, видимо, уважали их; так, похоже, что им было неприятно, когда мы ходили по мощеным площадкам, постаменту или исследовали породу камня, из которого они были сделаны[374].
Несколько островитян сопровождали нас дальше в глубь острова до маленькой рощи, где мы надеялись найти что-нибудь новое из царства растений. Дорога была плохая, едва намеченная, она вела по сплошным вулканическим камням, которые перекатывались под ногами и на которые мы то и дело натыкались. Привычные же туземцы легко скакали с камня на камень. В пути мы видели несколько черных крыс, которые встречаются на всех островах Южного моря. Кустарник, ради коего мы предприняли этот путь, представлял собой низкорослую бумажную шелковину, из коры которой здесь, как и на Таити, изготовляют материю для одежды. Ствол у нее был от 2 до 4 футов высотой; между большими скалами, где дожди нанесли немного земли, они были посажены правильными рядами. Недалеко отсюда стояло также несколько кустов Hibiscus populneus Linn., которые встречаются на всех островах Южного моря и используются местными жителями для выработки желтой краски. Наконец, в одном месте росла мимоза, единственное растение, дававшее туземцам древесину для их дубинок, патту-патту и убого сшитых лодок[375]. Чем дальше мы шли в глубь острова, тем более голой и бесплодной казалась нам земля. Маленькие группы туземцев, которые вышли нам навстречу к месту высадки, составляли, казалось, основную часть всего здешнего населения; ибо нигде по пути мы не встретили ни одного человека, и на всем пространстве, какое мы только могли обозреть, видно было не более десяти-двенадцати хижин.
