В ожидании этого наши люди направились к О-Херуруа [Хурепити], бухте на юго-западной стороне острова. Они не успели отойти далеко, когда О-Та и другой вождь, который на своих отечных ногах шел не хуже любого другого, принесли большую часть недостававших железных изделий и прочего, сказав, что все это было запрятано в кустах. Тогда наши люди отдали материю, свиней, щиты и все остальное. Они вознаградили также человека, в хижине которого переночевали, и старого вождя, поскольку оба проявили отменную верность и готовность служить. Получив обратно бусы, они смогли теперь приобрести в округе Херуруа и в бухте А-Пото-Пото (или Круглой) партию бананов.

Еще в одном месте они видели дом, более крупный, чем все виденные ими когда-либо на других островах Общества. Он был полон людей, в нем жили целые семьи. Это, видимо, был общественный дом, предназначенный для путешественников, наподобие караван-сараев в Леванте. Отдав остаток гвоздей и бус и пообедав, наши люди пустились в обратный путь и около четырех часов пополудни, насквозь промокшие из-за волн, которые захлестывали лодку, вернулись на корабль.

На другое утро пришел попрощаться Ореа со своей семьей и множеством других провожатых. Речи их были главным образом обращены к нашему новому спутнику О-Хедиди, который накануне взошел на борт. Друзья и знакомые протискивались к нему, подарили в дорогу много материй, а также добрую порцию перебродившего теста хлебного дерева. Это тесто — один из лучших продуктов питания. Дочь Ореа, которая до сих пор не отваживалась нас посетить, тоже по этому случаю поднялась на борт, чтобы выпросить у капитана зеленый навес с нашей шлюпки; он ей, видно, особенно понравился. Она получила массу подарков, но главного добиться не смогла. Индейцы напоследок развернули торговлю и продали нам много своих инструментов, домашней утвари и т. п. Когда мы наконец подняли паруса, добрые люди покинули нас в немалом огорчении. Их слезы были укором бесчувственности многих из нас. В самом деле, наше воспитание, по-видимому, приучает нас слишком сдерживать естественные движения сердца. От нас хотят, чтобы мы, как правило, стыдились их; увы, в конце концов они оказываются совсем подавленными. Напротив, на этих островах неиспорченные дети природы дают волю чувствам и радуются своей любви к ближнему:

В 10 часов мы благополучно миновали риф у Хаманено [Хааманино] и взяли курс на вест-зюйд-вест, так что долго еще видели острова Раиетеа [Paиaтea], Taxa [Taxaa] и Борабора [Бора-Бора]. Хотя прошло не больше месяца со времени нашего прибытия на Таити, мы чувствовали себя совсем оправившимися от последствий долгого, трудного плавания в холодном и сыром климате в самое плохое время года. Выздоровели даже те, кто особенно страдал от цинги. Вероятно, больше всего способствовали столь быстрому излечению свежие растения и плоды островов Общества, потому что больные чувствовали себя заметно лучше уже после Аитепиехи [Пихаа], хотя там у нас не было свежего мяса. Тем более уверены мы могли быть в здоровье команды на ближайший месяц, поскольку у нас в достатке имелись свежие съестные припасы. На каждом корабле было две-три сотни свиней, много кур и несколько собак, а также много бананов, разложенных на корме, как в фруктовом саду. Правда, из-за недостатка места несколько свиней издохли; немало потерь принесло и упрямство старых свиней, не желавших принимать непривычную пищу. Однако вскоре мы придумали способ справиться с этой бедой: забили и засолили всех свиней, которым не хватало места. В результате мы получили съедобное и сочное мясо, во всяком случае несравненно более вкусное и здоровое, чем та солонина, которую мы везли еще из Англии и которая просолилась уже до такой степени, что, когда ее вымачивали, вместе с водой уходил весь сок и все питательные вещества. Единственная неприятность, которую принесло пребывание на этих островах, состояла в том, что многие наши моряки из-за своих отношений с распутными женщинами заболели. Однако течение болезни было доброкачественно, излечивалась она самыми мягкими средствами и никому из пациентов не мешала в работе.

Наш юный друг О-Хедиди, которого мы взяли с собой вместо таитянина Пореа, очень страдал от морской болезни, ибо был непривычен к качке. Когда мы проплывали мимо Бораборы, он рассказал нам, что родился на этом острове и является родственником О-Пуни, воинственного короля, завоевавшего Таху и Раиетеа. Он поведал нам также, что вообще его зовут Махеине, но он обменялся именем с правителем Эимео [o-в Mypea], которого звали О-Хедиди. Этот обычай, как я уже заметил, существует на всех здешних островах. Король О-Пуни, по словам нашего спутника, находился в то время на острове  Мауруа [Маупити], мимо которого мы проплывали после полудня. Он состоит из единственной конусообразной горы и, насколько мы могли судить по описаниям жителей Раиетеа, которые бывали там, похож на другие соседние острова.

Лишь на следующий день к нашему бедному другу вернулся аппетит. Для начала он попробовал кусок двадцативосьмифунтовой дорады [корифены], которую поймал один из наших людей. Мы хотели приготовить ее по-своему, но он заверил нас, что сырая она вкуснее, и попросил лишь миску воды, чтобы макать в нее рыбу; заедал он махеи, то есть кислым тестом плода хлебного дерева, служившим ему вместо хлеба. Прежде чем сесть за еду, он отделил кусок рыбы и немного махеи в качестве жертвы для эатуа, то есть божества, и произнес при этом несколько слов, которые мы приняли за короткую молитву. Примерно такая же церемония повторилась через несколько дней, когда он ел сырое акулье мясо. Все это убедило нас, что его землякам не чужды религиозные понятия, они даже совершают нечто вроде богослужебной церемонии, унаследованной, вероятно, от предков на материке.

До 23 [сентября] плавание продолжалось без особых происшествий, а в упомянутый день на рассвете мы увидели слева, по борту низменный остров. Мы направились к нему и к полудню увидели, что он состоит из двух частей. Измерения показали, что мы находились тогда под 19°8' южной широты. Земля обильно поросла кустарником и густолиственными деревьями, над которыми возвышались кокосовые пальмы. С помощью подзорных труб мы заметили, что берег здесь песчаный, но кое-где покрыт зеленью, скорее всего обычными в этих широтах лианами (Convolvulus brasiliensis). Оба острова, или обе части суши, соединялись по-видимому, скалистым рифом, но, несмотря на свой приятный вид, казались совершенно необитаемыми. Капитан Кук назвал этот остров Херви в честь теперешнего графа Бристольского [317]. За день до того возле корабля появилась птица, похожая на скакуна; теперь мы поняли, что она была предвестником земли; однако такие приметы, как я уже не раз замечал, бывают весьма обманчивы. Спустя три дня мы, например, опять видели птицу, которая даже села на снасти, однако не встретили никакой земли.

От острова Херви, лежащего под 19° 18' южной широты и под 158°54' западной долготы по Гринвичу, мы плыли все время на запад до 1 октября, когда в 2 часа пополудни раздался крик: «Земля!» Она виднелась прямо но курсу и казалась довольно высокой. Через четыре часа мы еще находились в 2—3 морских милях от берега. Горы поросли лесом и вид имели если не роскошный, то довольно приятный. У юго-западной оконечности мы заметили маленький скалистый остров, а к северу — низменную землю, которая тянулась дальше. Все это говорило о том, что лежавший перед нами остров — тот самый, который Тасман в 1643 году назвал Мидделбургом [Эуа], а северный остров, открытый тем же мореплавателем, был назван им Амстердамом [Тонгатапу]. Из-за начинавшихся сумерек мы легли в дрейф, но на рассвете обошли вокруг юго-западной оконечности Мидделбурга и пошли вдоль западного берега.