После полудня мы опять съехали на берег, и нам посчастливилось встретить совершенно новую и еще неизвестную породу попугая. Мы подстрелили эту птицу на плантации, которая превосходила все виденные нами до сих пор в Новой Каледонии. Она была большая, там росло много разнообразных растений, которые находились в самом лучшем цветущем состоянии. Настоящие аллеи бананов чередовались с полями ямса и Arum[таро], с посадками сахарного тростника и разновидностью дерева ямбо (Eugenia), которое мы здесь не ожидали увидеть. Некоторые поля были отделены друг от друга удобными тропинками и вообще содержались в наилучшем порядке. Стало быть, и среди этого ленивого народа есть прилежные, трудолюбивые люди. Это важно знать тем мореплавателям, которые когда-нибудь найдут случай и желание сделать дикарям действительное добро и завезут им домашний скот. Так вот желательно было бы, чтобы они всякий раз оказывали такие благодеяния лишь тем, кто, подобно неведомому владельцу сей плантации, проявил себя особенно хорошим хозяином, а значит, способен будет особенно хорошо ими воспользоваться.
Чтобы доставить индейцам удовольствие, мы постреляли в цель, для чего они воткнули в землю свои палицы. Мы представлялись им большими мастерами, хотя вообще-то были не бог весть какие стрелки. Вечером, когда мы вернулись на борт, пришли и обе шлюпки, с которыми лейтенант Пикерсгилл был послан на запад. Встречный ветер помешал ему вернуться раньше. Мы с удовольствием услышали от этого внимательного офицера такой рассказ.
Во время отплытия он увидел в нескольких морских милях от корабля плававших в воде черепах, но слишком высокие волны помешали ему поймать хоть одну. У северо-западной оконечности острова он приблизился к берегу и высадился. Земля там напоминала местность против нашей стоянки, но была более плодородной и возделанной; там росло много кокосовых пальм. Индейцы отнеслись к нему, как всегда, дружелюбно и приветливо. Двое из них, уже побывавшие на корабле, услышали, что наши люди хотят перебраться дальше, на расположенный к северу остров Балабиа, и отправились с ними.
Один из них, по имени Бубик, был веселый малый, чем весьма отличался от других своих земляков. Вначале он много болтал с нашими матросами и сообщил им свое имя, которое они со своей всегдашней шутливостью переиначили в Буби, что значит «олуша». Добрый дурачок обрадовался, услышав, что его так величают, и это больше всего забавляло матросов. Но когда некоторое время спустя море так разошлось, что волны стали заплескивать в шлюпку, он притих, точно мышонок, и закутался в плащ, чтобы не промокнуть и укрыться от ветра, который для его голой кожи стал весьма неприятен. Ко всему он еще и проголодался, а так как своей еды у него не было, он с великой благодарностью принял все, что ему дали наши матросы.
Однако сие удовольствие обернулось общей бедой. Шлюпка стала сильно протекать, и, как ни вычерпывали воду руками, шапками и чем угодно, ее набиралось все больше. Пришлось выбросить за борт бочку с питьевой водой и многое другое, но и это не помогло. Наконец выбросили часть груза и, к счастью, обнаружили течь, что позволило заткнуть ее и благополучно продолжить путь к Балабиа.
По пути господин Пикерсгилл, находившийся в меньшей шлюпке, встретил каноэ, в котором плыли индейцы от этого острова. Они как раз возвращались с рыбной ловли и отдали нашим людям довольно большую часть своей добычи в обмен на некоторые изделия из железа. Было уже довольно поздно, когда моряки пристали к острову. Жители его не отличались от новокаледонцев, они были такие же добродушные и не только легко отдавали свое оружие и изделия в обмен на железо и таитянскую материю, но и снабдили Пикерсгилла пресной водой. Вечером наши люди расположились близ кустарника, разожгли большой костер, испекли рыбу и поужинали.
Сразу же после высадки их окружило много индейцев, которые оставались с ними и во время их трапезы. Они оказались отчасти разговорчивее, чем жители Новой Каледонии. Между прочим, они рассказали о большой земле на севере, которую называли Минга. Жители ее были: очень воинственны и враждовали с ними. Показав на один из холмов, они пояснили, что под ним погребен их вождь, павший в сражении с жителями Минги.
Большая говяжья кость, которую наши люди извлекли под конец ужина из привезенного с собой провианта, чтобы обглодать с нее остаток солонины, внезапно прервала их дружескую беседу. При виде этой кости индейцы вдруг громко и серьезно заговорили друг с другом, поглядывая на наших людей с изумлением и явным отвращением; наконец они даже отошли прочь и знаками показали, что считают своих чужеземных гостей людоедами. Офицер попытался отвести от себя и своих товарищей столь ужасные подозрения, однако при столь малом знании языка ему это не удалось. Да и кто знает, возможно ли вообще простыми уверениями развеять заблуждение людей, никогда не видавших четвероногого животного?
На другое утро матросы занялись починкой и оставили свою мокрую одежду сушиться на солнце. Вокруг них собралось столько индейцев со всех концов острова, что господин Пикерсгилл ради сохранности одежды счел необходимым провести на песке черту, которую никто из дикарей не должен был переступать. Они поняли, что она означает, и соблюдали ее беспрекословно. Нашелся среди них один, выразивший при этом большее удивление, нежели другие. Спустя некоторое время он, как бы проказничая, начертил вокруг себя палкой круг и со всякими потешными гримасами стал показывать присутствующим, чтобы они к нему тоже нe приближались. При всегдашней серьезности зрителей эта юмористическая выходка была довольно необычной и примечательной.
Весь день наши люди занимались починкой шлюпки и обследованием острова, а на рассвете следующего дня пустились в обратный путь. На беду, щель оказалась заделана плохо; поэтому, высадившись уже в шесть утра на ближайшем мысу Новой Каледонии, они, дабы облегчить шлюпку, оставили в ней только гребцов, остальным же пришлось весь обратный путь проделать по берегу пешком до места нашей якорной стоянки.
Один помощник лекаря нашел во время поездки на Балабиа множество новых моллюсков и растений, которых мы не встречали ранее; однако он не захотел их нам отдать. Это еще раз заставило нас пожалеть, что отрава и болезнь помешали нам разделить как удовольствия, так и опасности сей маленькой экскурсии!
На другое утро мы сопровождали капитана Кука к находившейся на востоке реке. Капитан хотел подарить своему другу Хибаи пару свиней и таким образом дать домашних животных этому народу, который своим добрым, миролюбивым характером всячески заслуживал такого подарка. Мы нашли Хибаи с семейством в тех же самых хижинах, где встретили его впервые. Капитан передал ему свиней, а мы все, каждый в меру своих слабых знаний языка, попытались объяснить доброму Хибаи, что размножение этих животных со временем обеспечит ему обильную пищу, так что надо сохранить им жизнь и заботливо за ними ухаживать. Поначалу, увидев сии странные существа, и он, и его семейство пришли в крайнее удивление; вид их выражал чрезвычайный испуг и отвращение; они знаками попросили нас забрать это с собой. Мы удвоили старания, чтобы лучше им все объяснить, и наконец убедили их оставить животных у себя. Нас их отвращение не удивило; свинью никак не назовешь красивой, и людям, видевшим ее впервые, она вполне может не понравиться. Несомненно, поначалу лишь нужда вынудила человека питаться мясом; ведь лишать жизни божью тварь— это насилие, и только насущная необходимость могла превратить его в хладнокровную привычку. Но если бы у первых людей, которые стали питаться мясом, имелся выбор, они, конечно, вначале принялись бы не за уродливых свиней; надо было как следует наголодаться и натерпеться, дабы признать, что, несмотря на отвратительный вид, мясо у свиньи не хуже, чем у овцы или коровы. Бедные обитатели Новой Каледонии никогда до сих пор не пробовали иного мяса, кроме рыбьего и птичьего; поэтому четвероногое животное и впрямь должно было показаться им чем-то странным и удивительным.
