Рост результатов был прямым следствием развития его мастерства. Поначалу Андреев был классической «мухобойкой», т. е. использовался тренерами в основном под своим щитом, чтобы накрывать за счет роста броски соперника. Бросать он толком не мог. Однако к 1968 1969-му почувствовал бросок, причем настолько хорошо, что стал просто издеваться над своими опекунами на площадке. Бросал он с прямой руки, с разных позиций, в том числе — из угла площадки. Признаюсь, такой уникальной трансформации игрока из достаточно заурядного, ценного только своими габаритами, в прекрасного снайпера я не видел ни до, ни после.

 Интеллектуальные качества Вовки были достаточно типичными. Мне запомнились две его самые заветные, по его собственным признаниям, мечты. Первая — найти на улице 200 долларов. Почему именно 200? Не знаю. Однако светлый образ 200 долларов преследовал его на протяжении многих лет. Вторая мечта — «чтобы можно было нагрузить полную телегу товаром, сколько хочу, без ограничений. И чтоб никакой таможни. Если нельзя будет ее загрузить в самолет — потащу пешком».

 Да, каждый из нас был в своем роде уникумом, если вдуматься.

 Андреев был мягковат, в борьбе под щитами ему не хватало взрывной мощи, агрессии, столь выгодно отличавших Сашку Белова. Не исключено, что в финальной битве с американцами он и не сыграл бы решающей роли, но по ходу турнира мог быть очень полезен, чем существенно сэкономил бы силы ленинградца. Да и в главном матче вполне был способен хотя бы на время вызвать огонь на себя.

 Вовка уверенно выступал за сборную на протяжении нескольких сезонов, принес команде много пользы. Его присутствие в золотом олимпийском составе было бы вполне справедливым и воздало бы ему по заслугам. К сожалению, олимпийская мечта талантливого парня, к которой он шел столь тернистым путем, рухнула буквально в двух шагах от реализации.

 Это произошло на последней тренировке последнего предолимпийского сбора в Друскининкае. На последних секундах (!) ничего не значившей тренировочной двусторонки на него внезапно и непонятно зачем напрыгнул Коркия, да так, что Володя повалился, скорчившись от боли. В этом игровом эпизоде Андреев уже был выключен, расслаблен, ждал свистка об окончании тренировки, который должен был прозвучать с секунды на секунду. Он не мог и не должен был предполагать, что какой-то сумасшедший, да еще партнер по сборной, вырубит его в этот момент.

 Обследование выявило травму мениска. Не исключено, что при правильном лечении игрока еще можно было поставить на ноги, но. Дальше настало время для бенефиса прославленной Зои Сергеевны Мироновой из ЦИТО[28]. Она вырезала Андрееву не тот мениск, который было нужно, оставила в суставе какой-то посторонний предмет, занесла туда инфекцию, вызвавшую гангрену. В общем, совершенно на ровном месте, из-за идиотизма и безответственности нескольких людей парень не просто остался без триумфальной Олимпиады, где он мог стать одним из лучших в сборной СССР, а вообще без большого спорта, в котором только-только по-настоящему закрепился.

 Впрочем, все могло закончиться еще хуже — парень вообще чуть не остался без ноги. Чудом выкарабкавшись, уже не подходя для ЦСКА, Андреев около года походил за рижский СКА, а потом перешел на какую-то административную должность в армейском спорте. Его карьера игрока была досрочно окончена. Так в команде появился Коваленко. Вовку было искренне жаль, но времени на сочувствие не было.

 К тому же в составе сборной, и именно на позиции пятого номера, был еще один игрок, присутствие которого в команде обещало стать бесспорной удачей. Игрок, которому в драматичном олимпийском финале суждено было сыграть аж три кардинально разные роли. Надежного пахаря, весь матч успешно тащившего на себе игру в защите. Главного неудачника, запоровшего ключевую игровую ситуацию в концовке и тем создавшего команде колоссальные проблемы, едва не стоившие ей победы. И, наконец, ее спасителя, мистическим образом осуществившего победную мечту в совершенно безвыходном положении.

 Об этом человеке я хочу рассказать особо.

Об Александре Белове мне писать трудно. Не только потому, что о нем, как о невероятно неординарном человеке, не может существовать одного мнения. Мне не хочется рассказывать о нем по сформировавшемуся шаблону — «юный гений, Моцарт баскетбола, творец олимпийской победы, жертва бесчеловечной системы», хотя все это в той или иной степени правда. Для меня Сашка — действительно гениальный человек, к тому же — дорогой мне, хотя особенно близки мы с ним никогда не были. Поэтому мне важно сохранять в собственной памяти его целостный образ — с его недостатками, ошибками, провалами и. гениальными успехами. Таким — цельным, светлым и живым — он мне нравится больше, чем та икона, которую из него сделали после его трагического конца.

 Сразу хочу развеять один стереотип — о моей якобы сохраняющейся ревности к Сашке, на долю которого выпало совершить в мюнхенском финале решающий бросок, принесший нам олимпийское золото. Мол, Сергей Белов волок на себе всю игру, набрал в ней 20 очков, а в итоге остался в тени своего однофамильца. Это полный бред. Мне всегда — а в той ситуации особенно — было все равно, кто именно принесет команде решающие очки, главное, чтобы была достигнута общая победа.

 Что я готов был убить Сашку после его невероятного по безумию паса в никуда за восемь секунд до финальной сирены — это правда. У меня не укладывалось в голове, что игрок такого уровня, в таком важном матче, видя меня свободным от опекунов в непосредственной близости и глядя мне прямо в глаза, способен сделать совершенно нелепую и в итоге чуть не ставшую роковой ошибку. Не преувеличивая собственных достоинств, отдай Белов в тот момент пас мне, всей этой нервотрепки бы не было — убить оставшиеся секунды, пусть даже засунув мяч под майку, я бы сумел. Теперь же из-за одной ошибки гениального игрока, отыгравшего весь финал чрезвычайно полезно и эффективно, наша олимпийская мечта рухнула на наших глазах.

 То, что Господь дал Сашке возможность реабилитироваться перед командой, перед тренером, перед миллионами болельщиков и перед самим собой, — в этом тоже есть высшая справедливость. Другое дело — как потом распорядиться плодами этой справедливости.

 Отвергаю я и еще один миф — о том, что противостояние ЦСКА и «Спартака» в первой половине 70-х было принципиальным противоборством не только Москвы и Ленинграда, Гомельского и Кондрашина, но и двух Беловых, которые не на жизнь, а на смерть боролись за народную любовь и единственное место на троне баскетбольного короля СССР.

 Не знаю, в какой степени ЦСКА той поры олицетворяли с Сергеем Беловым, но ленинградский «Спартак» был в первую очередь командой Белова Александра, это правда. Без него у спартаковцев был совсем иной баскетбол, несмотря на неплохой в целом подбор исполнителей. В сезоне 1976/77 года без дисквалифицированного лидера ленинградцы не попали в тройку призеров, которую до этого — с Беловым — не покидали 8 сезонов подряд. В следующем сезоне — последнем для Сашки — его команда снова завоевала серебро, после чего эра «Спартака» закончилась.

 Тем не менее усматривать в жесткой конкуренции команд выяснение личных отношений их лидерами нет никаких оснований. Я никогда не стремился отличиться персонально, в отрыве от успеха команды. И Александр Белов, при всем моем уважении к его таланту, не был мне конкурентом «не на жизнь, а на смерть», как и любой иной, самый великий баскетболист. В чем-то, он, наверное, был лучше меня, в чем-то я превосходил его. Но я знал, что я — Сергей Белов, у меня свой путь и свое место в большом баскетболе.

 Что касается битвы ЦСКА и «Спартака», то ее масштабы тоже несколько преувеличены. Опередить ЦСКА у спартаковцев получилось лишь однажды — в 1975-м. Феномен ленинградской команды состоял в основном в том, что она на длительное время смогла отодвинуть традиционных грандов отечественного баскетбола — киевские «Строитель» и СКА, литовский «Жальгирис», тбилисское «Динамо», а с ЦСКА повести борьбу за золото национального чемпионата на равных, что само по себе было невероятным. Серьезным успехом был и двукратный выигрыш «Спартаком» Кубка обладателей кубков (Кубка Корача).