- Вообще-то от пива тоже не откажусь! - продолжил я в том же игривом тоне. - Или пошутила?
- Какие же вы всё-таки все, мужики, одинаковые! - преувеличенно-огорчённо вздохнула Зи. - Вам бы только пива набулькать полный живот! Будет, будет тебе пиво отонарское, только сначала сыночка мне сделай: большого, сильного и ловкого! Чтобы мне был помощником и защитником. Давай!
Она подобрала платье до пояса, повернулась и легла грудью на столик. Нижнего белья Зи не носила. Я опешил. Конечно, я знал о здешней простоте нравов. И о том, что к сексу здесь относятся без всяких предубеждений и ханжества. Но не до такой же степени!
- Что стоишь? Не нравится? - оглянулась Зи через плечо.
- Отчего ж? Девушка ты милая, и прелестями не обижена...
- Так чего ж стоишь столбом?
- Да как-то... не привык я вот так-то... А пообниматься-поцеловаться?
- Ишь чего захотел, бесстыдник! Как же, буду я целоваться с первым встречным-поперечным! Для этого надо, чтобы любовь была!
И чувствовал я себя в этот момент - дурак дураком! А потому даже обрадовался, когда зашуршала, открываясь, заслонка оконца в перегородке, и показавшийся в нём Кавни громко и встревожено зашептал:
- Слышь, Ланс, попутчик у нас объявился. Один из тех, что нас только что ограбить пытались.
Я спешно выглянул наружу из бокового окошка. Рядом с фургоном, спрятав кисти рук в рукава мешковатого одеяния и то и дело швыркая конопатым носом, хлюпал сапогами по грязи юноша, отказавшийся отдавать свой лук, который сейчас висел у него в чехле за спиной.
- Далёко ли путь держишь? - поинтересовался я.
Он подошёл поближе к фургону, взялся рукой за его край и, открыто глядя мне в глаза, без предисловий попросил:
- А вот возьмите меня с собой!
- До Суродилы?
- Нет, не то чтоб до Суродилы... Назавсегда возьмите!
- Что, больше не хочется быть привольным?
- Да я и не хотел никогда! Деться было некуда... А фигляром давно мечтал стать, только мамка вот всё болела, бросить её не мог.
- А сейчас бросаешь?
- Померла она, неделю как...
- Соболезную. Только вот по вопросу трудоустройства - это не ко мне, а к сетрику. Кавни, проводи собеседование!
- А что ты делать-то умеешь-то? И как тебя звать? - спросил выглядывающий с козел сетрик. Весь наш разговор он слышал, и в курс дела его вводить не требовалось.
- Зовут меня Реди из Атрока. Я песни петь умею!
- Что ж, спой. Послушаем, Реди из Атрока, каков ты певец.
Парнишка откашлялся и во весь голос грянул:
"Как во город Суродилу
Купцы-гости заходили,
Похвалялися товаром,
Отдавали не задаром!"
- Довольно, довольно...- поморщившись, махнул рукой Кавни. - Голос у тебя, конечно, звонкий, но таких певунов - в каждом трактире охапки четыре. Если перед почтенной публикой выступить осмелишься - закидают тебя тухлыми яйцами!
- Ага! И поёшь ты не в лад! - добавила высунувшаяся из-за моего плеча Зи. - Хотя мордашка у тебя о-очень миленькая!
- Ну-ну, голову-то не вешай! - приободрил паренька сетрик. - Может, ещё чего умеешь?
- Стрелять умею, - хмуро ответил юноша. - Только вот фиглярам это умение не надобно.
- Не скажи! - возразил я, с тайным облегчением выпрыгивая из фургона на дорогу. - А ну-ка, Кавни, останови караван!
Я взял одно из яблок, которыми жонглировал Кавни, и шагов на пятнадцать отошёл в сторону от дороги к ближайшему дереву. Прислонился к стволу и поставил яблоко себе на темя. Глазами показал на него пареньку:
- Стреляй!
У Кавни округлились глаза, Зи в ужасе прикрыла рот ладонями. А Реди не спеша достал лук, натянул тетиву. Затем расчехлил колчан, быстро выхватил стрелу и, практически не целясь, выпустил в мою сторону. Зи успела взвизгнуть.
В случае чего увернуться я бы успел, поэтому промаха не боялся. Но отклоняться и не потребовалось: стрела уверенно пронзила яблоко точнёхонько посередине. Я отошёл на пару шагов, взглянул на пришпиленный к дереву фрукт, поднял брови и развёл руками, демонстрируя немое восхищение. Реди коротко улыбнулся, так же быстро достал вторую стрелу и послал вослед за первой.
"М-да, о таком я только читал, - восхищённо подумал я, разглядывая результаты выстрела: вторая стрела расщепила первую. - В книжках про Робина Гуда!"
Я перевел взгляд на Кавни и спросил:
- Фирисет, сетрик?
- Фирисет-то, оно, конечно, полный фирисет, - в некоторой озабоченности тот полез рукой в дебри своей шевелюры. - Только ведь этого фирисета всего лишь на одно выступление и хватит.
- Это почему же?
- Да потому. Выступим мы, к примеру, в той же Суродиле, а потом разведут нас за белы рученьки по разным местам. Его, за стрельбу меткую, в воинство лад-лэдское, хочет он того или нет, а меня - в узилище, где расспрашивать будут с превеликим пристрастием: для чего в фиглярском караване оружие имеется? Уж не привольные ли мы, под личиной фигляров спрятавшиеся?
- Не хочу я в воинство! - испуганно воскликнул Реди. - Не любо мне людей жизни лишать!
- А что любо?
- Любо по свету бродить, разные края и земли видеть. Людей потешать.
- Конечно, решать тебе, - обратился я к Кавни, - но я бы на твоём месте парнишку взял. Мне кажется, такой бы пригодился.
- Пригожусь, дяденьки! Ей-ей, пригожусь! Непременно научусь какому искусству! А пока так и на охоту могу ходить, дичь к столу промышлять...
- Ну, пусть так и будет, - согласился сетрик. - Иди в последний фургон. Скажешь Годо, что я велел тебя приютить.
- Нет, нет, нынче пускай со мной едет! - встряла Зи и, прострелив меня навылет ехидным взглядом, добавила. - А то мне скучно, и развлекать никто не хочет!
Под вечер дождь прекратился, хотя тучи продолжали беспросветно затягивать небо. Волы зашагали веселее, но въехать в Суродилу мы всё же не успели: ворота в город, запираемые на ночь, закрылись почти перед мордой сетрикова вола. Упрашивать стражников впустить нас, по словам Кавни, было делом совершенно бесполезным, а потому мы стали на ночлег на специальной, именно для этого и предназначенной площадке под высокими стенами из крупных каменных блоков. Три фургона выстроили буквой "П", загнали между ними волов, а потом задвинули четвёртым, замкнув четырёхугольник. Таким образом путешественники страховались от охочих до чужого скота воров. Некоторое время спустя подошли ещё два припозднившихся обоза и присоседились тут же. По всему биваку зажглись огни: путники готовили себе ужин. Я сидел подле нашего костра, ерошил густую гриву лежащего рядышком Асура и наблюдал, как Зи, изредка довольно насмешливо на меня поглядывая, готовит ужин в большом котле. В тишине внезапно раздался не слишком мелодичный звук: у пса от голода заурчало в животе. Асур поднялся, принюхался к запахам кухни, презрительно фыркнул и убежал в ночь. Кавни обиходил своего вола и задал ему корм, проследил за тем, как то же самое сделали его артисты, а потом подошёл ко мне и присел рядышком.
- Хочешь знать, сколько денег было в кошельке у того разбойника? - спросил он меня.
- Скажи, - ответил я без особого, впрочем, интереса.
- Мелкой монетой двадцать три макатима и полушка с шестаком! Почти два катима! Это же примерно столько, сколько мы зарабатываем за семь, а то и за восемь выступлений!
- Три макатима за выступление? Так мало? - искренне удивился я, произведя нехитрые арифметические вычисления.
- Мало? - в свою очередь удивился Кавни. - Да где ж ты видел, чтобы за выступление платили больше?!
- Видел. На Божьей Столешнице.
- А, ну да... Там-то - да... - Кавни цыкнул уголком рта и почесал макушку. - Туда ведь редко кто из фигляров отваживается заглянуть. Жара, крысобаки, привольные... Поэтому каждое выступление в диковинку! Вот народ-то и щедрится. Да-а...
Мы помолчали под треск костра и тихий гул разговоров со стороны наших соседей. Я размышлял о том, что именно туда, вглубь Божьей Столешницы, мне и следует сейчас направляться. Там Урочище Девятирога, там, если свернуть на Великий Северный Торговый путь, дорога, по которой можно добраться и до Новгорода, и до Пармы.
