Горностаи проделали немалый путь, долго, днем и ночью, искали друг друга. Находили и теряли следы, пока не оказались мордочка к мордочке и — можно было бы предположить — затрещали на радостях:

— Эй, дружок, тебя-то я и хотел видеть, сколько дней уже ищу!

Однако же это было не совсем так. Просто так у горностаев не принято. Наоборот, они сердито зафыркали, словно что-то пришлось им не но душе, даже оскалили зубы, и шерсть на спине поднялась у них дыбом. Но из виду друг друга больше не выпускали.

Впрочем, кто это знает доподлинно, кто это видел или слышал? Может быть, их ворчание слегка окрашивалось радостным изумлением, любопытством и, пожалуй, симпатией.

Милая сердцу пора! Что там говорить о симпатии, когда с первого взгляда можно буквально влюбиться. Два таких прелестных существа, словно самой природой созданные друг для Друга!

В жизни животных наступает такой период, когда они забывают о пище и питье, охваченные беспокойством и жаждой странствий. Он. этот период, ко всем приходит в свое время и по-своему, но в общем для всех почти одинаков: начинается гон, каждый находит себе спутника жизни.

Так или несколько иначе — не имеет существенного значения, совершенно определенно лишь то, что горностаи составили отличную пару. Что невеста, что жених — красивые, гибкие и грациозные, с длинными шейками, милыми мордашками и глазками, ярко сверкавшими при свете луны.

Вдвоем всегда лучше. Есть перед кем поворчать, есть кого позвать, по чьим следам пойти, с кем зарыться в снег или поохотиться, возле кого немного вздремнуть в дупле, под кучей хвороста или под стогом сена.

Правда, на сои времени оставалось мало. Пустой желудок не давал покоя. Сколько горностаи ни бегали в поисках пищи, все равно в животе глухо бурчало. Носились вдоль ручья и но краям полей, кружили вокруг стогов, блуждали в орешнике на бугре, шныряли по дорогам, где прогоняли скотину. Чем больше бегали, тем сильнее подводило живот.

От желудочных колик даже партнер по охоте не в состоянии избавить. Разве только один поймает мышь или птичку, а другой поможет съесть. Неплохо бы, конечно, но у горностаев это не принято. Хотя они живут и охотятся вместе, добыча у каждого своя. Иное дело, когда берут из запасов, или для одного слишком велик кусок, или детенышей кормят.

Зимой у маленьких животных жизнь нелегкая. Если даже голод выгонит из норы какую-нибудь мышку или крысу, то лишь на самое короткое время — и попробуй ее схватить под снегом!

Горностаи сделали несколько заходов по заячьим следам, бросили это занятие, наткнулись на гнездо серых куропаток, но те с характерным дребезжащим шумом поднялись в воздух. Очень было жалко. Куропатки — несравненное лакомство, но поймать их удается редко. Пролетят стаей, нырнут куда-нибудь в снег, зароются в сугроб, устроят там общее гнездышко и спят, сунув голову под крыло, словно в вате. Жгучий мороз и мерцающее звездами небо над головой. Слепой случай, когда кто-нибудь их найдет. Разве лисица, длинноногая проныра, учует. Впрочем, бывает, и горностаям повезет в охоте… Шейка у куропатки хрупкая… Сначала ощипываются перья, а потом уж съедается мясо и даже косточки.

Хорошо, если за всю зиму в меню горностая окажется хоть одно фрикасе из серой куропатки. Да и летом ее поймать не легче. Даже если обнаружишь гнездо и птенчики в нем как комочки крохотные, всего-то недели две назад вылупились, а уже летают — поднялись в воздух и просвистели мимо носа. За улетающей птицей горностай не гонится, шута из себя не строит.

Чем за куропатками впустую охотиться, разумнее нос над самой землей держать: читать следы на снегу, находить норы, обследовать ходы.

Поход горностая в кротовую или мышиную нору всегда вызывает у ее обитателей общую панику: кто поумнее, старается спастись бегством через запасный ход, глупые в тупик забиваются, в продуктовый склад или в отхожее место, легкомысленные новый туннель рыть начинают. А тех, кто, сопротивляясь горностаю, показывает зубы, надо считать и вовсе чокнутыми. Случается также, что какой-нибудь лентяй позволяет вытащить себя за загривок прямо из тепленького местечка — изо мха или из перьев — и ножками не дрыгает.

Ужасно, конечно, но ведь и горностаю тоже нужно что-то на зуб себе положить. Ворованного зерна или корневищ он не запасает и кору на деревьях не обгладывает. А мороз и его поджимает.

Дом возле березничка выглядел необычно и даже соблазнительно: ни одного пугающего диких животных признака. Никто в него не входил, никто из него не выходил, дверями не хлопали, створками ворот и колодцем не скрипели, металлической посудой не стучали. Собака не лаяла, корова не мычала, лошадь не фыркала, овцы не блеяли, петух не кукарекал, куры не кудахтали, — безмолвный дом.

Горностаи заметили этот дом во время охотничьей вылазки. Они долго высматривали уток возле незамерзшей канавы, но те, хлопая крыльями, взлетели, и кто их знает, у какого родника или протоки они теперь опустятся. На утиной охоте сплошь да рядом случается, что шкурку намочишь, а толку не добьешься. Вот горностаи и пустились, глотая слюнки, вдоль заросшей кустами, заметенной снегом канавы и вышли к старому хутору.

Хотя ничего подозрительного вокруг не было видно, ничего настораживающего не было слышно, они не торопились с поспешными выводами. Прислушивались и присматривались, поднявшись на задние лапки, — одна голова выглядывала из-за можжевелового куста, другая из-за сугроба. Затем оба забрались на кучу камней — с нее было лучше видно.

Тишина внушала доверие. После разведки за забором горностаи прошмыгнули во двор.

— Чжээ-чжээ! — раздался вдруг резкий крик, и коричневато-серая птица с черными полосками на ярко-голубых плечах опустилась на ближайшую яблоню.

Горностаи в тот же миг укрылись за сугробом.

— Тьфу ты, хохлатый дьявол! Сойка, крикунья паршивая! Так и проглотил бы вместе с крыльями! Какого страху нагнала! — фыркнул горностай-самец, испуг которого вылился в сердитое ворчание.

Сойка клевала оставшееся на верхушке, насквозь промерзшее яблоко. Заметив горностаев, она снова начала орать и прыгать с ветки на ветку. Хоть лезь за ней на дерево. Но попробуй погнаться днем за такой ревой, созовет со всей округи своих пернатых родственников честить горностаев, а за ними и ястреб явится, навострив когти.

Сойка не стала больше задерживаться в саду. Теперь у нее спешное дело появилось — разнести по лесу весть, что заметила горностаев.

— Чжээ-чжээ! — доносились ее крики уже из орешника.

Для горностаев пришла пора решить, задерживаться здесь еще или уносить ноги.

Они довольно быстро установили, что в доме обосновалась пестрая семья разных грызунов. Следы показали. Мало сказать следы — под крыльцо вела настоящая дорожка, протоптанная в снегу; от фундамента ажурные строчки тянулись в сад, к ягодным кустам, петляли вокруг деревьев и засохших цветов. В сугробах были прорыты ходы, а может быть, и норы.

У горностаев от возбуждения меховые воротнички встали дыбом. Нюх подсказывал: следы свежие и те, кто их повсюду оставил, тоже тут, поблизости. На. нюх горностай может положиться вполне, он не подведет.

Разве можно упустит! такую заманчивую возможность, тем более что в этот день у них маковой росинки во рту не было. Итак, вперед, открывается охота на мышей!

Хотя большую часть года дом стоял пустой, заброшенным его все-таки назвать было нельзя. Несколько летних месяцев в нем жили люди — работали в саду, рыбачили в заливе, жарились на раскаленных валунах, загромождавших берег, и остужали разгоряченные тела в морской воде. А с наступлением холодов люди уезжали в город, лишь изредка наведываясь сюда за дарами сада и огорода. С осени в подвал закладывали полные закрома картофеля, оставляли ящики с брюквой, бочки с солеными огурцами и капустой, пересыпанную песком морковь.