Что Марлийс знала о горностаях? Ровным счетом ничего. Всю жизнь провела она на мягких подушках, прислушивалась к шорохам, гонялась за бабочками, охотилась на мышей или выслеживала птичек, то есть следовала кошачьим замашкам, скорее из любопытства, чем по нужде. Неизвестно даже, смогла бы она отличить крысу от горностая. Однако неожиданное столкновение с хищником показало, что пускать в ход свои ужасные когти умеют и домашние ласковые киски.

Клок кошачьей шерсти во рту мешал горностаихе. Разжав челюсти, она метнулась в сторону, бросилась к щели и скрылась под полом. Марлийс тоже пустилась прочь. Схватка закончилась вничью.

Сгоряча, еще не придя в себя, Марлийс вскочила на полку возле чердачной стены и опрокинула какую-то банку. Банка грохнулась на стоявшие в ряд внутренние рамы, которые выставили из окон и определили сюда на летнюю квартиру, и, падая вниз, угодила в стекло, со звоном разлетевшееся на мелкие кусочки. Этот шум еще сильнее испугал бедную кошку, она сиганула на пол и, мелькнув белым боком, исчезла в дальнем углу.

Дикие вопли переполошили весь дом. Маленькая Маарья выбралась из своей кроватки и побежала к маме, которая, спешно накинув на себя халат, начала причитать:

— Мне приснился ужасный сон, будто эти поганые хорьки пристально смотрят на нас из каждого угла и норовят забраться к детям в постель. Меня и сейчас дрожь бьет!

— Ой, мама, значит, они бросятся на нас? — в испуге спросила полусонная Маарья.

— Ну что ты говоришь? — попытался ободрить сестренку Мадис.

— Папа, папа, вставай же скорее! — воскликнула Маарья. — Разве ты не слышишь, что делается?

Папа, конечно, слышал. Он проснулся от шума и истошных воплей, доносившихся со второго этажа, только не мог разобрать, с кем стряслось несчастье — с человеком, птицей, с кошкой? После воплей раздался какой-то грохот или топот, что-то упало или разбилось. А затем все стихло.

— Что же это делается, что творится в этом доме?! — не на шутку рассердилась Кайе Кивистик. — Словно шабаш какой-то. Что это за отдых, зачем мы только переселились из города?! Детям спать не дают, и сама в постоянном страхе!

Разбуженный среди ночи человек часто бывает зол, а ребенок испуган. Маарья уткнулась маме в ноги и выглядывала одним глазом из-под полы маминого халата.

— Надо же в конце-то концов что-то предпринять! — обратилась к мужу Кайе Кивистик. — От твоих хорьков житья нет!

— А где Марлийс? — спохватилась Маарья.

— Да ведь Марлийс пошла вечером на чердак, — напомнил Мадис. — Папа, может быть, это она кричала. Горностаи на нее напали, — предположил он.

— Только этого не хватало! — воскликнула Кайе Кивистик. — Бедная киска! Жива ли она?! Долго ли этим кровопийцам ее задрать!

Маарья всхлипнула:

— Как мне жалко Марлийс! Зачем ее оставили с этими погаными хорьками?! — Она готова была расплакаться.

— Тоомас, сходи же, наконец, и посмотри, что там случилось! — не без раздражения сказала Кайе Кивистик.

— Сейчас, — ответил пана.

— Я давно тебе говорила: подсыпь им яда, поставь ловушку, подкарауль и прибей! А тебе мои слова как горох к стене! Вот они уже задрали кошку, теперь на детей бросятся или нас с тобой покусают. Сам знаешь, какие хорьки кровожадные! Не должна же любовь к животным выходить за разумные пределы, надо и о нас подумать!

Кайе Кивистик была склонна к преувеличениям, когда сердилась или спорила.

— Иду, иду, только возьму фонарь. А вообще это не хорьки, а горностаи, — попытался он урезонить жену.

— Какое это имеет значение? В данный момент абсолютно никакого! Надеюсь, ты не собираешься идти туда с пустыми руками? Возьми что-нибудь тяжелое! — И она протянула ему увесистую черную кочергу. — Мадис, а ты останься здесь, будь нашим защитником!

И как это мужчины в такой необычной обстановке способны сохранять спокойствие?

Тоомас Кивистик открыл дверь. В коридоре было тихо. С чердака тоже не доносилось ни звука. А по лестнице со второго этажа навстречу ему спускалась кошка.

— Марлийс! — радостно воскликнул он.

По ее виду нельзя было сказать, что еще минуту назад она подвергалась смертельной опасности.

Или можно? Марлийс неторопливо соскакивала с одной ступеньки на другую, угрожающе помахивая кончиком пушистого хвоста. При слабом свете фонаря было видно, что правая бровь у нее подергивается, словно она подмигивала или строила хозяину глазки.

Левый глаз у нее всегда недобро мерцал, когда дети ее раздражали, делали что-то не по ней — слишком долго гладили, надоедали какой-нибудь игрушкой. Тогда Марлийс начинала вертеть хвостом, а затем мигать глазом. Если ее не оставляли в покое, она бросалась на детей, пуская в ход когти. Сердечко у Марлийс было небольшое, быстро переполнялось.

Горностаи — маленькие зверьки, им всегда приходится быть начеку. Врагов много, а друзей нет даже среди людей. С тех пор как дачники поселились в доме, горностаи больше не ходили к гнезду прямой дорогой, а делали большой крюк вдоль сетчатой ограды. Скрывались в зарослях сныти и собачьей петрушки, поглядывали сквозь металлическую сетку, прислушивались и принюхивались — усы быстро двигались в такт с кончиком носа, втягивавшим воздух.

Со двора доносились самые разные звуки — музыка, разговоры, скрип колодезного журавля, иногда урчание автомобиля. В воздухе витали самые разные запахи: соблазнительные — свежий дух рыбы или мяса; предостерегающие — приторные, щекочущие ноздри парфюмы, сопровождавшие человека; отталкивающие — дым и выхлопные газы.

— Удивительно здесь тихо, удивительно спокойно и приятно! — в полном восторге воскликнула Кайе Кивистик, когда весной вся семья приехала в Таммисту.

И действительно. Хутор находился в стороне от шоссе — не слышно было громыхающих автомобилей, тарахтящих повозок, не было рядом промышленных предприятий и крупных населенных пунктов. Даже штормовые порывы ветра глохли в лесу.

Порой люди хотят уехать от городского грохота, ищут отдаленные места, тихие и покойные. Но вот нашли, приехали и сами подняли невообразимый шум кашляет и стучит мотор, хлопают двери. В доме, а то и во дворе с раннего утра до позднего вечера надрывается маленький черный ящичек с блестящими ручками — либо неумолчно вещает, никому не давая вставить ответное слово, либо разражается музыкой, не заботясь о том, будет ли кто-нибудь под нее танцевать.

На самом деле многие люди не выносят тишины и одиночества. В пустом доме им становится не по себе, от каждого шороха вздрагивают. Они сторонятся лесной чащи и стоящего на отшибе дома, боятся ночной темноты. В темноте беспомощны — ничего не видят, ходят ощупью, того и гляди, споткнутся, упадут и расшибутся или собьются с пути. У страха глаза велики: в темноте некоторым кажется, будто в каждом углу их кто-то подстерегает. Это когда они в доме находятся. Что уж тут говорить о дворе или о лесе!

А горностаи предпочитают пустой дом, глухой сад, сумеречные лесные завалы, темная же ночь создана словно по их заказу. Наиболее продуктивное время для них ночное, когда все вокруг серо и однотонно. Ночь уравнивает охотничью дичь с самим охотником, одинаково укрывает их, предоставляет равные возможности преследователю и преследуемому. А побеждает тот, кто осторожнее и проворнее. Жертвами ночного охотника прежде всего становятся невнимательные, медлительные и неуклюжие животные. Только ловкие хищники с острым зрением и слухом бывают сами сыты и детишек выкармливают.

О горностаях никак не скажешь, что это бессловесные твари. У них всегда найдется что буркнуть друг другу, они не прочь повизжать вместе с детенышами и потрещать на радостях, поиграть и побегать возле гнезда. И все же они предпочитают тишину. Тишина дает животным чувство уверенности, в то время как незнакомые голоса, шум и крики отпугивают их. Охотятся они в полном молчании. И к гнезду подкрадываются так, чтобы никто не услышал. Горностай может весь долгий день просидеть в своем укрытии, принюхиваясь и присматриваясь, ничем себя не выдавая.