Осторожность совсем не обязательно боязнь или чувство страха. Человек рисует в своем воображении разные разности, иногда ему мерещится всякая нечисть — он до сих пор не отделался от суеверных страхов, идущих со времен седой старины, подчас видит опасность там, где ее вовсе нет. При этом он забывает, что сам является частью природы. Для горностая злые духи не существуют. Он имеет дело только с тем, что видит собственными глазами, пробует языком, чует носом и слышит ушами.

Дачники на каждом шагу удивляли горностаев какой-нибудь новинкой. По большей части неприятной. Однажды утром, солнышко только явило над лесом свой огненный шар, горностаиха вернулась с охоты и обнаружила, что двор изменился до неузнаваемости. Сперва она никак не могла понять, что, например, случилось с дорожкой, по которой она пробиралась к дому. А-а! До сих пор нетронутый, заросший травой двор был выкошен. Возле стены, где еще вчера рос чистотел и зеленели буйные заросли крапивы, сейчас было совершенно голо. Запах свежескошенного сена бил в нос, щекотал в ноздрях.

Горностаиха остановилась, решив как следует осмотреться. Осторожность — начало всякой мудрости. Она стала прислушиваться, вскинув голову, задрав хвост и приподняв переднюю лапку. Как тут не оторопеть, когда все вокруг оголили.

Приземистое тельце горностая, короткие ноги, подвижная и длинная, как у змеи, шея, маленькая головка и округленные ушки как бы самой природой созданы для проскальзывания и скрытого движения сквозь высокую траву.

Вот задача! Она не знала, как поступить. Осторожность и подозрительность удерживали на месте, необходимость попасть в гнездо побуждала идти дальше.

Тут надо все разведать. Никто не должен видеть, как ты пробираешься к детенышам. Их приходится не только защищать, но прежде всего скрывать. Поэтому надо убедиться, что во дворе никого нет, что никто ее не видит и, значит, не последует за ней к гнезду.

Дикие звери и птицы бдительно следят за тем, чтобы не навести кого-нибудь на детенышей. Стоит им заметить на себе чей-либо взгляд, они бросятся куда угодно, только не к гнезду.

Горностаиха не обнаружила ничего подозрительного. Время было раннее, и люди еще спали. Хотя она знала, что Маарья и Мадис оказывались в любое время в самых неожиданных местах — во дворе, в саду и возле дровяного сарая, иногда даже заглядывали под амбар — возились со своей Марлийс, — а про мансарду и говорить нечего — то и дело забегали туда.

Она все еще медлила. Ей хотелось также знать, что происходит в доме, иначе нельзя было идти дальше. В одном месте сетка, огораживавшая участок, порвалась, и горностаи использовали эту дыру. Она приблизилась к ней и тут уловила мышиный писк. Чуть погодя опять раздался пронзительный крик о помощи. Интересно! Горностаиха поднялась на задние лапы, в следующее мгновение уже пролезла в ограду, миновав клумбу, задержалась возле куста шиповника и выглянула из-за него: что же там происходит?

Кошка на этот раз была во дворе. Крутила хвостом и что-то двигала лапой. По всей вероятности, Марлийс поймала мышку или навстречу ей выбежал глупый сонный крысенок. Обычно Марлийс занималась охотой от нечего делать, и добыча интересовала ее постольку, поскольку с ней можно было поиграть в кошки-мышки.

Горностаиха вышла на промысел в середине ночи — надо было накормить детенышей, — но ей так и не попалось ничего стоящего. Под утро охотилась за садовой оградой на птенцов черных дроздов, но родители успели их своевременно предупредить. Явная несправедливость. У одной маковой росинки во рту не было и детенышам дать нечего, а другая забавляется с мышью! Хоть взглянуть на это поближе…

Сначала Марлийс выкупала мышь в росе, та дрожит от холода, а ей хоть бы что. Позволяет несчастной пленнице немножко отбежать и накрывает ее лапой, потом берет бедную мышку в зубы и переносит на ровную дорожку. Выпустит и смотрит, что предпримет отупевшая от страха и боли игрушка. Та, конечно, пытается бежать, и ей это почти удается, но в последний момент кошка кидается следом, хватает ее, выпуская когти, и высоко подбрасывает в воздух. Мышь, описав дугу, летит не по прямой, а несколько в сторону и падает за веткой шиповника, нависшей над землей. И тут, то ли придя в себя от удара, то ли решив использовать благоприятную возможность, мышь перед самой горностаихой пытается зарыться в палые листья. Горностаиха даже сглотнула непроизвольно при виде неожиданного подарка. А кошка остановилась перед свесившейся веткой шиповника, почему-то не перескочила через нее, стала принюхиваться и потеряла время. Наблюдавшая за разворачивающимися событиями горностаиха оказалась сообразительнее — тут же схватила и с быстротою молнии, зажав мышь в зубах, исчезла. Марлийс, принюхиваясь, несколько раз обошла вокруг куста. Однако что упало, то пропало. Ничего не обнаружив, она, мяукая, отправилась к дому, словно ребенок, жалующийся на пропажу игрушки.

Пока Марлийс вопила на крыльце и ждала, чтобы ее впустили, горностаиха улучила подходящий момент и стремительно пролезла под стреху. Горностаи все делают молниеносно, впрочем, не забывая об осторожности.

Коты портили кровь: их вдруг много собралось на хуторе. Горностаи шага не могли ступить, чтобы не наткнуться на того или другого. Приходилось или сворачивать в сторону, или, затаившись, прислушиваться и выжидать. Горностаям, правда, Марлийс особенно не мешала. На чердак к гнезду она с тех пор глаз не казала. Наверное, усвоила урок. По их охотничьим угодьям не слонялась, не ловила их птичек. Никто ее этому не обучил. Ей с младых когтей подносили на блюдечке мясо, свежую либо копченую рыбу, консервированную салаку в томатном соусе, да еще молочко. Марлийс — избалованная и изнеженная кошечка. Сразу видно, что не желает себя утруждать ловлей мышей, птичек или каким-нибудь другим серьезным делом. Занятия обычных кошек не для нее, вон в какую белую длинношерстную шубку кутается — зимой и летом одним цветом, — да еще хвост распушит и волочит за собой на манер шлейфа. После каждого шага по росистой траве лапки отряхивает, будто вот-вот утонет. В дождливую погоду во дворе не показывается и единственное, на что она тут способна, — это валяться среди подушек.

Дрыхнуть Марлийс может целыми днями, если не удосужится доставить себе развлечение — хотя бы покатать по комнате погремушку. У нее вообще слабость к хрустящему и шелестящему. Во сне вскочит, когда на кухне колбасу или фарш достанут и начнут обертку разворачивать.

По сравнению с горностаями у Марлийс жизнь легкая: о пище и о крове не думает, на лакомствах воспитана и к удобствам приучена. А горностаи ведут непрестанную борьбу за свое существование. Каждый день охотятся, да не каждый день себе пищу добывают. В одном кругу вертятся: чтобы чем-нибудь разжиться, надо по обширным охотничьим угодьям побегать, а чем больше бегаешь, тем сильнее есть хочется.

Однако горностаи с детства приучены обходиться малым. В большой семье никому поблажек не дают. Хотя и приходится порой туго, живут все-таки дружно, родители о детенышах пекутся, пока те не станут самостоятельными и сами не овладеют охотничьими навыками.

Дачники всякий раз вспоминали о горностаях, когда Марлийс потчевали, от всего самого лучшего кусочки отрезали, к которым та иной раз прикасаться не желала, даже от свежей рыбы нос воротила. А сама никому проходу не давала, вокруг хозяйки и детей увивалась, да еще вопила, будто ее голодом морят.

— Если не будешь есть, отнесу горностаям, — обычно припугивала ее в таких случаях Маарья.

А та и ухом не ведет: дескать, мне все равно — носи кому угодно, хоть сама лопай.

— Мама! Я хочу завести своего горностая! — заявлял Мадис, когда на кухне вздорили с Марлийс, потому что она вечным мяуканьем отравляла жизнь своим хозяевам-кормильцам. Мадис много раз говорил о том, что было бы гораздо интереснее вместо кошки держать горностая.