Скрипнула ржавая железка и нанесла такой удар по передней лапе, что кости захрустели. Горностай рванулся в сторону, но тут же упал, не сдвинувшись с места. Он попал в капкан.

В недоумении и беспомощном положении — уткнувшись носом в снег — он находился всего лишь миг. Страх и гнев на неожиданно напавшего врага побудили горностая к действию, он напружинил мускулы, но тут же сник от пронзившей его боли и жалобно взвизгнул. Правда, только раз. Не обращая внимания на жуткую боль в перебитой лапе, он собрал все свои силы, уперся и потащил за собой тяжелые железные челюсти, которые держали его мертвой хваткой. Но почти не сдвинулся с места: челюсти были на цепи, прикрепленной к колу, вбитому в землю. Вскоре горностай перемесил весь снег, потемневший от крови, гак ничего и не добившись.

Тогда он вцепился зубами в железо. Это тоже не помогло. Язык и десны пристывали к ледяному металлу, их можно было отодрать только с кровью. Хоть ломай клыки, а железо не поддается.

Против — железа животные бессильны. Горностай умел бороться только с противниками из плоти и крови. И до сих пор справлялся со всеми, с кем сводила его судьба. А что он мог противопоставить железному чудовищу, которое заманило его в свои челюсти куриными потрохами?

Ждать и надеяться на чудесное спасение? Он был борцом, пусть даже борьба была безнадежной. Он снова принялся грызть железо. Все внимание, все силы, весь гнев и остроту зубов мобилизовал он на освобождение лапы. Однако лапу эту, уже чужую, окоченевшую, не отпускали железные челюсти. Он лишь слизал с нее кровь впрочем, тоже застывшую.

Попавшийся зверек мог спастись только лишившись лапы — перегрызть ее и убежать на трех. Ящерица подчас лишается хвоста, а садовая соня, если, допустим, человек схватит ее за хвост, удирает, оставив в руках кожу, словно сдернутый чулок. А горностай не может пожертвовать лапой и остаться с культей.

Силы покидали горностая. Да и сколько может ослабевший от голода и потери крови зверек выдержать на пронизывающем северном ветру под февральским звездным небом? Он больше не ощущал ни боли, ни холода. И страх исчез. Не искал он укрытия и не пытался освободиться из капкана. Виновником своего несчастья горностаи считал только железную махину, против которой был бессилен. Он не думал о том. что кто-то эту махину насторожил. Он не знал, что это коварный человек воспользовался холодом и голодом, одолевшим животных. и заманил его в капкан подачкой в виде потрохов.

Боязнь человека вырабатывалась и закреплялась в животных на протяжении многих поколений, но они не в силах обвинить его в разных несчастьях, в причинении боли и страданий. Они не размышляют, не видят причинной связи между явлениями, когда одно вытекает из другого. Уж не потому ли мы так безразличны к мучениям животных ведь они существа неразумные?

Горностай — хищник, и вид его и клыки свидетельствуют об этом. С,вою добычу он приканчивает мгновенно, без боли и мучений. а каким словом назвать того, кто настораживает ловушки, силки и канканы, кто заставляет свои жертвы погибать в муках?

К утру мучения горностая кончились. Нот-нот. его не освободил тот. кто поставил капкан. За него вступилась природа: холод и ветер притупили боль и маленькое тельце застыло, а снег запорошил следы смертельной борьбы.

Катастрофа произошла в половодье. Река прорвала дамбу, огораживавшую польдер, и устремилась на ровное поле. Постепенно расширяя проран, струйки превратились в могучий поток. Он тащил за собой составные части плотины землю, песок, гальку и камни, оставляя все это но обе стороны промоины и затопляя озимые, бежал все дальше, покрывая недавно освободившиеся от снега и нежно зеленеющие посевы. Случилось это ночью. Уже утром, когда деревенские жители заметили внезапно возникшее на ржаном поле море, более ста гектаров оказалось под водой. Ущерб еще не поддавался определению. Вода все прибывала. Разве туг могли помочь стационарные насосные станции, имевшиеся на дамбе? Их пустили на полную мощность, но они не могли справиться и перекачать по трубам обратно в року всю воду, разлившуюся по большому полю.

Все прочно работы в колхозе были на время приостановлены. На место пригнали бульдозеры, возле прорана установили экскаватор и пустили его в ход. В обед первые самосвалы подвезли гальку и камни к дамбе, чтобы засыпать брешь. И все же к вечеру с водой еще не справились; только к утру удалось вернуть реку в свое русло.

Озабоченные люди смотрели на затопленное поле: мало надежды спасти озимые. Надо быстро отвести с них воду, а как это сделать? Если же всходы долго пробудут под водой, они могут погибнуть. Тогда колхоз недополучит сотни тонн продовольственного зерна, и этого ущерба ничем не возместить.

Как могло случиться, что дамба не выдержала, что вода ее прорвала? Почти все, кто стоял на месте происшествия, пришли к выводу: виноваты строители, мелиораторы, воздвигавшие дамбу. Инженеры допустили просчет — не предусмотрели необыкновенно высокого подъема полых вод.

Как говорится, картина ясная, и пусть кто-нибудь попробует возразить. Да и что тут. собственно, возражать? Никто не обратил внимания на то, что несчастье надвигалось давно и неотвратимо, почти сразу после того, как польдер сдали в эксплуатацию. Каким образом?

Все началось с того, что каждую весну над осушенными полями летал самолет и разбрасывал минеральные удобрения. Ветром какую-то их часть относило в сторону, и они попадали в реку с талой водой. Что-то река выносила в море, но что-то оседало на ее дне, впитывалось в почву по се берегам. Щедро заправленная река стала зарастать тростником, или камышом, как часто его называют, и рдестом, которые препятствовали течению. По берегам буйно разрастались разные зонтичные травы и ежевика. Река заросла, даже рыбе стало тесно. Зато здесь хорошо себя чувствовали водяные- крысы. Им хватало всего: воды, обильной пищи и укромных убежищ. Иначе они но расплодились бы так сильно. Они прорыли в земляном теле дамбы многочисленные ходы и норы. Это-то, наверное, и сказалось самым роковым образом.

Эх, куда махнули! Уже не хотите ли вы сказать, что виновниками бедствия явились водяные крысы?

А почему бы нет? Для того чтобы пустить воду, не надо копать канал: вода дырочку найдет. Тоненькая струйка просочится в крысиную нору и, постепенно увеличивая скорость, будет крепнуть и шириться, превратится в бурный поток, который сметет па своем пути все препятствия.

В польдер съехали и оказались под водой даже бетонные блоки из основания дамбы. Отверстие, которое вначале можно было заткнуть шапкой, через некоторое время превратилось в большой проран, вниз низвергался настоящий водопад. Его уже невозможно было остановить рукой.

А ведь и после всего этого никому не пришла в голову простая мысль: весьма вероятно, что в прорыве дамбы были виноваты водяные крысы. Логично было бы ату мысль продолжить: несчастье, возможно, сумели бы предотвратить хищные звери, в том число маленький горностайчик, попавший в капкан.

В природе все строго учтено: любой проклюнувшийся росточек, всякое появление на свет живого существа из яйца или яйцеклетки, каждый съеденный кусок. Только некоторые люди не желают этому верит!.. «Пустое. говорят. Где ведется такой счет, кто все это регистрирует?»

Конечно, в природе ног ничего похожего на бухгалтерские книги, которые заводит человек, исписывающий многие тонны бумаги. В природе и без того все ясно: сколько пищи, столько и едоков; будет гнездо, значит, будет где жить и выводить детенышей. Природа не ищет выгоды, а старается свести концы с концами. Однако же ничего не забывает, из виду не упускает.

На маленьком островке, где прежде крестьяне заготавливали сено, вдруг перестала расти трапа: крысы все съели, оставив лишь голые камни. Долгие годы на островке все шло своим чередом и никто не тужил. Крестьяне сгребали сено в копны, птицы гнездились на лугу, крысы барахтались в воде у берега.