— Я был в гостиной.

— Как и все остальные.

— В таком случае, полагаю, никто из нас к этому руку не приложил.

— И гостиной вы не покидали?

— Да нет. Разве что сбегал наверх в умывальную.

— И в этот момент вы могли отравить девушку.

— Я поднялся наверх, старина.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Да кто хотите. Множество народа. Горничные и прочие. Дюжина лакеев. И другие гости. Типус по имени Поттс почти все время сидел там, почитывал газету, а когда он упархивал, кто-нибудь да оставался.

— Вы словно бы основательно все это обдумали.

— Только факты, знаете ли.

— У вас есть какие-либо причины полагать, что кто-либо из других гостей или из прислуги повинен в этом?

Клод нахмурился.

— Да нет. А! Но, может быть, это Юстес, — объявил он просветленно.

— Ваш кузен?

— Старику Барнарду это не понравилось бы, — сказал Клод более себе, чем Леноксу. — Гнилое яблочко. Может, настроить его против сестрицы, а?

— Вы недолюбливаете Юстеса?

— Терпеть его не могу. Отвратный субъект. В обществе просто жуток. Всегда читает, знаете ли. Просто читает. Я отношу это на счет дурного воспитания в детстве. Ведь мальчик — отец мужчины. Несчастные родители и все такое прочее.

— Но тогда почему вы устроили его в «Скачки»?

— Ничего не упустили, э? А потому что дядя попросил. Конечно, видел все недостатки этого малого и хотел, чтобы он приобщился к хорошему обществу.

— Вы всегда угождаете дяде?

— Всегда готов. Крепкая семейная связь. Скачки без препятствий! — Клод оглушительно захохотал своей шутке.

Несколько минут спустя карета остановилась в узкой грязной улочке, где пыль уже запорошила свежевыпавший снег, а вокруг бегали ребятишки. Двое-трое подбежали к Леноксу и Клоду, и первый дал каждому по монетке, попросив постеречь его экипаж.

Клод повел своего допросчика на грязное деревянное крыльцо, где над дверью свисала облупившаяся вывеска с названием «Пестрая утка». Что-то вроде кофейни, подумалось Леноксу.

Внутри было темно, хотя снаружи сиял день, и стоял крепкий запах табака и черного кофе. Деревянные панели на стенах, в середине большой рамсдорфский очаг, а вокруг него низкие столики и стулья с сиденьями, набитыми конским волосом. Над стойкой тянулись книжные полки с сувенирными чашками, а на стенах висели подковы. Сидевшие там в немалом числе мужчины прихлебывали кофе не потому, что он так уж им нравился, но из необходимости оплачивать занятое место. Женщина была только одна, рыжая, в огненных веснушках. Она сидела у стойки и болтала с хозяином. Одежда почти на всех посетителях была старомодной, латаная-перелатаная, и разговаривали они вполголоса, будто опасаясь, что их подслушают.

Расцвет кофеен достиг апогея сто лет назад, а теперь они больше не приманивали компании литераторов, хотя все еще пользовались поддержкой Парламента. Предполагали, что они обеспечивают альтернативу пьянству в кабаках.

— Угощаете вы, друг мой? — спросил Клод, отыскав столик.

— Разумеется.

Клод заказал кофе им обоим, а затем (только себе) поджаренного хлеба с джемом из черной смородины и крутое яйцо.

— У вас, кажется, здесь какое-то дело?

— Своего рода. В конце-то концов, это тоже дело, — весело сказал Клод.

— Наверное.

— И свидание у меня через несколько минут.

— Постараюсь быть кратким. Что вам известно о деятельности вашего дяди, касающейся Монетного двора?

— Буквально ничего.

— Выглядит странно.

— Меня главным образом интересуют его собственные монеты.

— Он с вами откровенен?

— Нет. Вы же не думаете, что это сделал мой дядя? Он вполне порядочный типус, должен сказать. Не тот характер. Чуточку кремень, чуточку властен, но тот, кто ведет людей за собой.

— Я его и не подозреваю, вовсе нет. Что вы знаете о других гостях?

— Ну, Юстес, клещ, каких мало. Высшего качества. Наверное, его-то вы и ищете. Затем Сомс, очень даже ничего. Дафф жестковат, но набит моралью. Вряд ли убьет девушку, разве что она начнет богохульничать при нем или что-то в том же роде. Поттс, ну, вульгарен до кончиков ногтей, старина, но не вижу, как это могло бы принести деньги.

Ленокс имел собственное представление о вульгарности, однако тут Клод был достаточно точен.

— Короче говоря, не слишком преступная компания, — продолжал Клод. — Думаю, кто-то забрался с улицы. В газетах, знаете ли, все время пишут про такое. Я только вчера читал про типуса, который пытался ограбить банк, похитив дочку управляющего. А когда не нашел ее, забрал взамен собаку управляющего! Грустно сказать, но он потерпел неудачу. Какие пробудились бы надежды, если, похитив собаку, на этом можно было бы заработать тысячу фунтов.

— А прислуга?

— Ну, кто обращает внимание на слуг! Дворецкого нет, что странно. Я не поставил бы против экономки, схватись она с разъяренным тигром. Кто-то из лакеев был помолвлен с этой девушкой. Сама она была там единственной хорошенькой.

Ленокс встал.

— Ну, больше не стану отвлекать вас от вашего дела.

Услышав это, веснушчатая девица у стойки тоже встала.

— Приятно было повидаться, — сказал Клод.

Подходя к двери, Ленокс обернулся:

— Никому не говорите про нашу встречу, Клод.

— Но почему?

— Потому что, надеюсь, вы хотите, чтобы убийца девушки был схвачен.

Клод вздохнул.

— Как скажете. Не буду.

— Благодарю вас.

— Впрочем, может, я предупрежу Юстеса, что Ярд берет его в кольцо.

— Пожалуйста, не надо.

Клод снова вздохнул.

— До чего жесток наш мир, если честному молодому человеку нельзя поразвлечься после дневных трудов в поте лица.

— И все-таки.

— Ну, хорошо.

Ленокс вышел на тротуар, где мальчишки бдительно стерегли его экипаж, за что им было уплачено, и обсуждали, как потратить свалившееся на них богатство. Он оглядел улицу направо и налево. Если бы найти способ, как выручить их всех, подумал он. Этих детей, с их рваными башмаками и грязными шапками; женщин, использующих одну и ту же заварку, пока чайные листья не станут белесыми; мужчин, тратящих заработок на джин вместо еды; нищих, чаще таких же детей, разыгрывающих «разведи им нюни», то есть притворяющихся калеками, чтобы вызвать жалость. Какой-нибудь способ изменить все это!

Может, когда-нибудь он выставит свою кандидатуру в Парламент. Кто-то же там должен сделать главной своей заботой долговые тюрьмы, все эти Грачевники и Дайлсы, детей, ищущих в сточных канавах что-нибудь на продажу. Министерство торговли и Индийская комиссия, и Ирландский вопрос — все это, конечно, очень мило, но ведь люди страдают и в их собственной столице.

Садясь в экипаж, он оглянулся на кофейню, на девушку, сидящую на коленях у Клода, целующую его в щеку, на деньги, быстро переданные из руки в руку и, хотя полагал, что верит в прогресс, вновь пал духом.

Отыскать Юстеса, конечно, будет труднее, чем Клода, который словно бы считает «Скачки» местом своей службы, но все-таки легче, чем остальных гостей. По словам Грэхема, чьи розыски были безупречны, второй завтрак этот племянник вкушал либо в доме Барнарда, либо в клубе «Оксфорд и Кембридж», несколько более тихом в сравнении со «Скачками», а потому, по всей вероятности, более привлекательном для этого юноши.

«Оксфорд и Кембридж» находился на Пэлл-Мэлл неподалеку от дома Ленокса, и он приехал туда как раз ко времени второго завтрака. Улицы были заснеженными, холодными, и, войдя через тяжелые деревянные двери, он вздохнул с облегчением, смакуя тепло.

Тут ему улыбнулась удача, избавившая его от неприятной необходимости прятаться на Кларджес-стрит в ожидании, когда молодой человек выйдет из дома дяди. Юстес сидел в столовой.

Ленокс тоже сел перекусить горячим пирогом с говядиной, почками и прелестными горбушечками яиц, притаившимися внутри. Со своего места под портретом Генриха VI он мог наблюдать за Юстесом, который по ту сторону залы ел ногу барашка и читал — научный журнал, по догадке Ленокса. Молодой темноволосый человек, с худым неприятным лицом, маленькими темными глазами и острым подбородком.