1921 «Разгорался, как серная спичка…» Разгорался, как серная спичка, Синий месяц синей и синей, И скрипела внизу перекличка Голосов, бубенцов и саней. Но и в смехе, и вальсе, и в пенье Я услышал за синим окном, Как гремят ледяные ступени Под граненым твоим каблучком. 1921 Прачка В досках забора — синие щелки. В пене и пенье мокрая площадь. Прачка, сверкая в синьке п щелоке, Пенье, и пену, и птиц полощет. С мыла по жилам лезут пузырики, Тюль закипает, и клочья летают. В небе, как в тюле, круглые дырки И синева, слезой налитая. Курка клюет под забором крупку И черепки пасхальных скорлупок, Турок на вывеске курит трубку, Строится мыло кубик на кубик. Даже веселый, сусальный, гибкий — Тонкой веревкой голос петуший — Перед забором, взяв на защипки, Треплет рубахи и тучи сушит. Турку — табак. Ребятишкам — игры. Ветру — веселье. А прачке — мыло. Этой весной, заголившей икры, Каждому дело задано было! 1922 Бриз Мелким морем моросил Бриз и брызгал в шлюпки, Вправо флаги относил, Паруса и юбки. И, ползя на рейд черпать, Пузоватый кузов Гнал, качая, черепа Черепах-арбузов. 1922 «Весны внезапной мир рябой…» Весны внезапной мир рябой Раздался и потек. Гвоздями пляшет под трубой Морозный кипяток. По лунным кратерам, по льду, В игрушечных горах, Как великан, скользя, иду В размокших сапогах. Бежит чешуйчатый ручей По вымокшим ногам. И скачет зимний воробей По топким берегам. И среди пляшущих гвоздей Смотрю я сверху вниз… А Ты, ходивший по воде, По облакам пройдись! 1922 Современник Апрель дождем опился в дым, И в лоск влюблен любой. — Полжизни за стакан воды! — Полцарства за любовь! Что сад — то всадник. Взмылен конь, Но беглым блеском батарей Грохочет: «Первое, огонь!» — Из туч и из очей. Там юность кинулась в окоп, Плечом под щит, по колесу, Пока шрапнель гремела в лоб И сучья резала в лесу. И если письмами окрест Заваливало фронт зимой: — Полжизни за солдатский крест! — Полцарства за письмо! Во вшах, в осколках, в нищете, С простреленным бедром, Не со щитом, не на щите, — Я трижды возвращался в дом. И, трижды бредом лазарет Пугая, с койки рвался в бой: — Полжизни за вишневый цвет! — Полцарства за покой! И снова падали тела, И жизнь теряла вкус и слух, Опустошенная дотла Бризантным громом в пух. И в гром погромов, в перья, в темь, В дуэли бронепоездов: — Полжизни за Московский Кремль! — Полцарства за Ростов! И — ничего. И — никому. Пустыня. Холод. Вьюга. Тьма. Я знаю, сердца не уйму, Как с рельс, сойду с ума. Полжизни — раз, четыре, шесть… Полцарства — шесть — давал обет, — Ни царств, ни жизней — нет, не счесть, Ни царств, ни жизней нет… И только вьюги белый дым, И только льды в очах любой: — Полцарства за стакан воды! — Полжизни за любовь! 1922 Румфронт Мы выпили четыре кварты. Велась нечистая игра. Ночь передергивала карты У судорожного костра. Ночь кукурузу крыла крапом, И крыли бубны батарей Колоду беглых молний. С храпом Грыз удила обоз. Бодрей, По барабану в перебранку, Перебегая на брезент Палатки, дождь завел шарманку Назло и в пику всей грозе, Грозя блистательным потопом Неподготовленным окопам. Ночь передергивала слухи И, перепутав провода, Лгала вовсю. Мы были глухи К ударам грома. И вода Разбитым зеркалом лежала Вокруг и бегло отражала Мошенническую игру. Гром ударял консервной банкой По банку… Не везло. И грусть Следила вскользь за перебранкой Двух уличенных королей, Двух шулеров в палатке тесной, Двух жульнических батарей: Одной — земной, другой — небесной. 1922 Сухая малина Малина — потогонное. Иконы и лампада. Пылает Патагония Стаканом, полным яда. — Зачем так много писанок, Зачем гранят огни? Приходит папа: — Спи, сынок, Христос тебя храни. — Я не усну. Не уходи. (В жару ресницы клеются.) Зачем узоры на груди У красного индейца? Час от часу страшнее слов У доктора очки. И час не час, а часослов Над гробом белой панночки. Бегут часы, шаги стучат, — По тропикам торопятся. — Зачем подушка горяча И печка кровью топится? Зовет меня по имени. (А может быть, в бреду?) — Отец, отец, спаси меня! Ты не отец — колдун! — Христос храни. — До бога ли, Когда рука в крови? — Зачем давали Гоголя? Зачем читали «Вий»? |
