1921 Пряха Поет красавица за прядкой У неумытого окна, И день сбегает нитью гладкой Из рук в моток веретена. Покорен сладкому безделью Под мягкий стук и скрип колес, Слежу, как тает над куделью Девичьих пальцев нежный воск. Завороженный и усталый, Сижу, к овчине прислонясь. Последний луч струною алой Трепещет, в сумраке дымясь. И вижу вдруг — под шум напевный, Не в силах дрему превозмочь — Простоволосою царевной Уже сидит за пряжей ночь. И голова седой колдуньи — Кудель на палке — так бледна. А тонкий ноготь новолунья Грозит из синего окна. 1920 Муза Пшеничным калачом заплетена коса Вкруг милой головы моей уездной музы; В ней сочетается неяркая краса Крестьянской девушки с холодностью медузы. И зимним вечером вдвоем не скучно нам. Кудахчет колесо взволнованной наседкой, И тени быстрых спиц летают по углам, Крылами хлопая под шум и ропот редкий. О чем нам говорить? Я думаю, куря. Она молчит, глядит, как в окна лепит вьюга. Все тяжелей дышать. И поздняя заря Находит нас опять в объятиях друг друга. 1920 Поцелуй Когда в моей руке, прелестна и легка, Твоя рука лежит, как гриф поющей скрипки, Есть в сомкнутых губах настойчивость смычка, Гудящего пчелой над розою улыбки. О да, блажен поэт! Но мудрый. Но не тот, Который высчитал сердечные биенья И написал в стихах, что поцелуй поет, — А тот, кто не нашел для страсти выраженья. 1920 Уличный бой Как от мяча, попавшего в стекло, День начался от выстрела тугого. Взволнованный, не говоря ни слова, Я вниз сбежал, покуда рассвело. У лавочки, столпившись тяжело, Стояли люди, слушая сурово Холодный свист снаряда судового, Что с пристани через дома несло. Бежал матрос. Пропел осколок-овод. На мостовой лежал трамвайный провод, Закрученный петлею, как лассо. Да — жалкая, ненужная игрушка — У штаба мокла брошенная пушка, Припав на сломанное колесо. 1920 Плакат Привет тебе, бесстрашный красный воин. Запомни двадцать пятое число, Что в октябре, как роза, расцвело В дыму войны из крови страшных боен. Будь сердцем тверд. Победы будь достоин. Куя булат, дроби и бей стекло. Рукою сильной с корнем вырви зло, Взращенное на нивах прежних войн. Твой славный путь к Коммуне мировой. Иди вперед. Стреляй. Рази. Преследуй. Пусть блещет штык неотразимый твой. И возвратись с решительной победой В свой новый дом, где наступает срок Холодный штык сменить на молоток. 1920
«Может быть, я больше не приеду…» Может быть, я больше не приеду В этот город деревянных крыш. Может быть, я больше не увижу Ни волов с блестящими рогами, Ни возов, ни глиняной посуды, Ни пожарной красной каланчи. Мне не жалко с ними расставаться, И о них забуду скоро я. Но одной я ночи не забуду, Той, когда зеркальным отраженьем Плыл по звездам полуночный звон, И когда, счастливый и влюбленный, Я от гонких строчек отрывался, Выходил на темный двор под звезды И, дрожа, произносил: Эсфирь! 1921 Балта Тесовые крыши и злые собаки. Весеннее солнце и лень золотая. У домиков белых — кусты и деревья, И каждое дерево как семисвечник. И каждая ветка — весенняя свечка, И каждая почка — зеленое пламя, И синяя речка, блестя чешуею, Ползет за домами по яркому лугу. А в низеньких окнах — жестянка с геранью, А в низеньких окнах — с наливкой бутыли. И всё в ожиданье цветущего мая — От уличной пыли до ясного солнца. О, светлая зелень далеких прогулок И горькая сладость уездного счастья, В какой переулок меня ты заманишь Для страсти минутной и нежных свиданий? 1921 Подсолнух В ежовых сотах, семечками полных, Щитами листьев жесткий стан прикрыв, Над тыквами цветет король-подсолнух, Зубцы короны к солнцу обратив. Там желтою, мохнатою лампадкой Цветок светился пламенем шмеля, Ронял пыльцу. И в полдень вонью сладкой Благоухала черная земля. Звенел июль ордою золотою, Раскосая шумела татарва, И ник, пронзенный вражеской стрелою, Король-подсолнух, брошенный у рва. А в августе пылали мальвы-свечи, И целый день, под звон колоколов, Вокруг него блистало поле сечи Татарской медью выбритых голов. |
