Но и этот брак был недолгим. В газете «Вечерняя Москва» появилось объявление: «Сванидзе Иван Александрович, проживает по улице Добролюбова, 35, кв. 11, возбуждает дело о разводе с Аллилуевой Светланой Иосифовной, проживающей по улице Серафимовича, 2, кв. 179. Дело подлежит рассмотрению в нарсуде Тимирязевского района».

Светлана снова осталась одна.

Об этом периоде жизни Светланы вспоминает Н. С. Хрущев: «Мне всегда неприятно было слышать сплетни о плохом поведении Светланы и о ее супружеской неверности. Она долгое время жила одна, без мужа. Это нельзя считать нормальным…»

Действительно, о дочери Сталина ходило много сплетен. Она то и дело давала повод посудачить о себе, о своих мужьях и увлечениях. Семейная жизнь у нее не складывалась, хотя она искренне к этому стремилась. Судя по ее избранникам, она искала в мужчинах не столько любви, захватывающих романов, сколько надежного друга, родного человека и близкую душу.

Светлане не везло не только в личной жизни. В Институте мировой литературы она проработала недолго, около полутора лет. Потом принесла справку от врача о том, что у нее нервное истощение и она нуждается в лечении. По-видимому, Никита Сергеевич Хрущев был прав: шумная кампания по разоблачению диктатора «явилась для Светланы жестоким ударом», который подорвал ее здоровье.

Она могла бы и не работать: пенсии за отца и алиментов от мужей вполне хватало на скромное существование. Но Светлана не могла жить без людей и общения, впрочем, не могла она прижиться и в «коллективе». После Института мировой литературы она сменила несколько учреждений, пыталась работать в агентстве печати «Новости», в издательстве «Детская литература».

Нельзя сказать, что она томилась от безделья. Позднее в книге «Только один год» Светлана рассказывала о том времени: «Я немного работала, делала исследовательскую работу по истории и русской филологии. Позже я делала переводы для издательства. Некоторые мои переводы опубликованы: «Мюнхенский сговор» Эндрю Ротштейна, «Человек и эволюция» Джона Льюиса. Я также работала для издательства Детской литературы в Москве, переводила с английского».

Беда в том, что работа не могла ее увлечь, заполнить важную часть ее жизни, спасти от одиночества. Светлана была права, когда писала о необычной проницательности своего отца. Сталин очень хорошо знал и понимал своих детей. В последние годы он был очень недоволен ими, часто ругал «дармоедами и тунеядцами», заставлял учиться — Василия в академии, Светлану — в аспирантуре Академии общественных наук. Он чувствовал, что после его смерти детям трудно будет жить так, как живут все обычные люди, и хотел, чтобы у них были хорошие специальности.

Так оно и случилось. После смерти отца Василий резко покатился под уклон и вскоре погиб. И Светлана оказалась мало приспособленной для жизни вне стен Кремля, хотя всегда к ней стремилась. В сущности, она жила на «отцовскую» пенсию, пользовалась казенной дачей и другими благами, хотя всегда мечтала сама зарабатывать на жизнь себе и детям.

Почему Василий и Светлана оказались такими нежизнеспособными и слабыми? Василий сломался быстро, а Светлана боролась, пыталась стать самой собой. Ее «безалаберная» жизнь и многие непредсказуемые поступки, может быть, объясняются желанием уйти от своего прошлого и начать все сначала.

Светлане исполнилось 35 лет, когда она вдруг ощутила полную бессмысленность своего существования. Как будто волна жизни, плескавшейся и шумевшей вокруг, вдруг вынесла ее на пустой берег. Время, приносившее новые впечатления, сгустилось, и она застыла в нем, как в янтарной смоле. Это был душевный кризис, с которым она не знала, как справиться. Все предыдущие годы прошли как бы на полном обеспечении молодости, сменяющих друг друга инфантильных чувствований, в которых так много обаяния. Тупик, полная пустота впереди.

Дети подрастали. Друзья имелись, но между ними и ею выросла прозрачная стена. Зима 1962 года длилась и длилась, казалось, ей не будет конца. Изнутри Светлану сжигала мысль о бесцветности прожитых лет, чересчур перегруженных внешними событиями, за которыми не успевали ни ум, ни сердце.

Она часто открывала окно, чтобы охладить разгоряченную голову, и ей начинало казаться, что эта мерзлая земля настойчиво зовет ее к себе. Мысль о самоубийстве теперь оплетала буквально каждый ее шаг. Она казалась Светлане естественной и даже оправданной — ведь мать ее тоже покончила с собой, а наследственность кое-что значит…

Но вот наступила весна — стремительная, ветреная. Еще снег сиял последней, слепящей глаза белизной, а в разрывы облаков ударяло горячее солнце. Небо то здесь, то там растворяло синие окна, как будто разговаривало с ней на знакомом, но уже забытом языке. Паводок еще не начался, но что-то мрачное, тяжелое бурная весна вымывала из ее души, чтобы унести в реку.

Весной в Казани умер брат Светланы Василий. Немногие знали о том, что она даже не поехала на его похороны. Позже Светлана не только уверяла, что была на них, но даже оставила картину этих похорон. Смерть брата не слишком тронула ее, тем более что в те времена она была слишком озабочена своим собственным состоянием.

По совету коллеги и товарища Светлана стала ходить в церковь. Не то чтобы она вдруг уверовала в Бога, но ей необходимо было за что-то ухватиться — за книгу псалмов Давида, за трогательное пение на клиросе «Ныне отпущаеши…».

Она окрестилась, стала бывать на исповеди. Прошел год. Однажды священник, с которым у Светланы возник душевный контакт, расспросив ее, как обычно, о детях, о работе, вдруг строгим голосом задал вопрос:

 — Ты сейчас одна? Есть кто-то около тебя?

Светлана растерянно мотнула головой.

 — Не спеши, — продолжал батюшка несколько смягчившимся тоном, — ты все спешишь, и от этого все твои беды… Вот подожди, скоро явится князь заморский… — и усмехнулся куда-то в сторону.

В октябре 1963 года Светлана легла в загородную правительственную больницу в Кунцеве, чтобы удалить миндалины. Она лежала в отдельной палате, выходила только в столовую и библиотеку, старалась не привлекать к себе внимания. Отделавшись от процедур, забиралась с книгой в кровать и часами читала стихи.

Выбор книги, которую она читала — это был Рабиндранат Тагор, — возможно, и подтолкнул ее к знакомству с «заморским князем».

Почему она обратила внимание на этого седого, сутулого очкарика со смешными тампонами в носу — ему только недавно удалили полипы, — в блеклой больничной пижаме?.. Проходя мимо него по коридору, она слышала, как он с кем-то беседовал то по-английски, то по-французски. Но это не могло ее удивить: иностранцев в больнице было много — из Италии, Индонезии, Индии… Ей сказали, что он — индиец. В этот период своей жизни Светлана очень интересовалась Индией, читала «Махабхарату», Веды, книги о Махатме Ганди и Неру. И ей захотелось поговорить с индийцем о том, что она прочитала.

Светлана собиралась задать ему несколько вопросов и распрощаться, но они проговорили в больничном коридоре больше часа, не замечая устремленных на них глаз.

Его звали Сингх Браджеш. Сын богатого раджи, он учился в Лондоне, где сделался коммунистом, желая послужить идеалу человеческого братства. Потом долго жил в Германии, Франции, Австрии. Со своей первой женой, индуской, он давно жил отдельно, это был традиционный брак, заключенный родителями молодых, без любви. В 1940 году Сингх вывез из Вены, куда вступили немцы, еврейскую девушку, чтобы спасти ее от нацистов. Они прожили в Индии 16 лет, после чего жена с сыном уехали в Англию, а сам Сингх не сумел тогда там найти работу. Зарабатывал он переводами. В Москве оказался случайно — каждая компартия ежегодно получает определенное число приглашений из Москвы для лечения и отдыха. Ему предложили поехать в Советский Союз, и он согласился…