Для Грейс было вполне естественным проявлением вежливости написать Его Высочеству, и к середине лета 1955 года между ними завязалась регулярная переписка. Грейс прилежно писала письма, однако ее посланиям не хватало глубины. Короткие, взволнованные, написанные круглым детским почерком записки, которые она рассылала своим друзьям, свидетельствуют о самых искренних чувствах, однако Грейс подчас не хватало слов, чтобы выразить их. Ренье, бегло владевший как французским, так и английским, был мастером эпистолярного жанра. И хотя в разговорах князь частенько проявлял осмотрительность, в письмах он представал полной противоположностью себе: мудрым и остроумным, обезоруживающе честным. Застенчивый в жизни, Ренье в своих частных письмах словно сбрасывал с себя оковы условностей, и слог его лился свободно и естественно. У тех, кто переписывался с ним, возникало впечатление, будто князь обращается к ним как бы держа за руку. Неудивительно, что и у Грейс вскоре тоже возникло такое чувство, будто она близко знакома с князем.

Лето 1955 года стало для Грейс временем принятия ответственных решений. Ее роман с Жан-Пьером зачах из-за известных трудностей, а отношения с Олегом Кассини давно утратили былую свежесть. Полученный актрисой «Оскар» стал высшей точкой ее карьеры, откуда уже практически невозможно добиться новых успехов. И тут, помимо всего прочего, — ухаживания со стороны молодого князя. Когда Джуди Кантер в сентябре встретила Грейс, ее поразило в подруге странное сочетание умиротворенности и беспокойства. Грейс пригласила Джуди в свою квартиру на Пятой авеню. Ей требовалось излить душу. Впервые за два с половиной года их дружбы Грейс открыто призналась, что ей кое-чего не хватает. С момента возвращения во Францию, объяснила Грейс, она стремилась уделять больше времени и энергии простым, не связанным с ее карьерой вещам. Она старалась сосредоточиться на семье. Она помогала Лизанне в подготовке к свадьбе. Она с удовольствием проводила тихие, размеренные уик-энды в Оушн-Сити, играя с двумя дочурками Пегги — Мэг и Ли, а когда возвратилась в Нью-Йорк, то начала проводить больше времени с Каролин Скотт. Та уже была замужем и имела двух маленьких дочек. Все эти обстоятельства заставили Грейс призадуматься. Сэлли Парриш ждет ребенка. Беттина Томпсон имеет трехлетнего отпрыска. Дочери Мари Фрисби, Линде, скоро исполнится четыре года. Ее подруги постепенно, одна за другой вступали в новый жизненный этап. Грейс перебрала в голове всех своих знакомых, каждая из которых успела стать юной матерью, и на ее глаза навернулись слезы. «Я тоже хочу иметь это», — призналась она Джуди Кантер. А затем, глядя на подругу и словно никак не решаясь произнести нечто сугубо личное и потаенное, поделилась наболевшим: «Но мне хочется большего».

Грейс с серьезностью относилась к каждой своей роли. Для нее это было чем-то вроде терапии. Каждая новая героиня словно делилась с ней мудрыми словами и заряжала бодростью духа. Для молодой женщины, которой с трудом давалось предвидение реальных трудностей на пути воплощения в жизнь надежд и мечтаний, кинороли были отличным подспорьем, помогавшим примерить чужие трудности. И если Грейс находила в своей героине созвучную для себя ноту, то затем вплетала черту ее характера в свою собственную личность. Это был сложный и противоречивый двусторонний процесс — роли, которые были созвучны ее внутренним импульсам, и роли, которые помогали ей обнаружить нечто новое в ее все еще развивавшемся «я». Однако героиня, чью роль Грейс репетировала в конце 1955 года — в то время, когда она приняла важные для себя решения и вступила в переписку с князем Ренье, — казалась совершенно сверхъестественной, если сравнивать кино и реальную жизнь. Грейс снималась в роли Александры — героини драмы Ференца Мольнара «Лебедь», экзальтированной юной блондинки из хорошей семьи, за которой ухаживает принц. Девушка вынуждена долго взвешивать все «за» и «против» придворной жизни, прежде чем решить для себя, хочет она за него замуж или нет. Эта недоступная для понимания простых смертных дилемма была наполнена для Грейс вполне конкретным смыслом.

«Александра была единственной ролью, — вспоминает Джой Кантер, — за которую Грейс ухватилась едва ли не с жадностью. Если не ошибаюсь, она сама предложила себя на эту роль».

Грейс уже; приходилось сниматься в роли Александры еще на телевидении. В 20-ые годы «Лебедь» дважды становился хитом на Бродвее и вот теперь подвернулся как нельзя кстати, помогая уладить затянувшееся разногласие между Грейс и МГМ. На студии также одобрительно отнеслись к этой идее. Сценарный отдел МГМ и несговорчивая кинозвезда наконец-то пришли к обоюдному согласию. Дор Шэри из кожи вон лез, стараясь загладить старые обиды. Он даже заявил, что временно оставляет свои обязанности заведующего постановочной частью, чтобы лично руководить съемками фильма. Грейс получила высший гонорар — единственный случай за всю ее карьеру, когда ей как актрисе были оказаны исключительные знаки внимания. Остальные актеры, занятые в фильме, тоже были достаточно именитыми. Луис Журдан играл роль доктора Эйджи — красавца-учителя без гроша за душой, который, согласно сценарию, мог предложить Александре одну только любовь, но никак не положение в обществе. Алек Гиннес играл кавалера Грейс — принца Альберта. Актер украсил характер своего героя противоречивыми мазками, которые еще в дни учебы в Американской академии вызывали у Грейс особое восхищение при просмотре иностранных фильмов.

В МГМ решили, что им нет необходимости городить в павильонах студии настоящий дворец. Американская фантазия о том, что такое роскошный дом, уже нашла свое воплощение в особняке «Балтимор-Хауз». Это была точная копия шато с берегов Луары, построенная в 1890 году Джорджем Вандербильтом неподалеку от Ашвилла в Северной Каролине. Снаружи особняк облепили бесчисленные башни и башенки, а его интерьеры поражали роскошью и монументальностью. Дом этот претендовал на звание самого большого особняка в Соединенных Штатах и Хауэл Конант отправился с Грейс в Ашвилл, чтобы сделать на месте серию снимков. Он фотографировал ее — всю в белом, мечтательную и отрешенную — сидящей на ступеньках величественной лестницы, на фоне которой актриса казалась крошечным эльфом. Он следовал за ней по пятам, когда она фехтовала или время от времени танцевала с Луисом Журданом. Грейс настояла на том, чтобы во время фехтования работать самой, без дублера. Что еще более странно, Конанту удалось запечатлеть актрису рядом с грудой софитов и разбросанных светофильтров, словно отрезанную от остальной съемочной группы. Задумавшись о чем-то своем, Грейс сидела одна-одинешенька в огромном кресле, украшенном позолотой и таком роскошном, что его нетрудно было принять за трон. Исподволь закрадывалась мысль, что Грейс примеривает новую для себя роль, окунувшись в суматоху, которой на несколько недель наполнился этот экстравагантный баронский особняк, словно материализовавшийся из мечты неожиданно разбогатевшего разбойника.

— Немножко великоват для меня! — криво усмехнувшись, заметил Джей Кантер и покачал головой, когда наконец выкроил время, чтобы лично посетить Ашвилл.

— А мне он так нравится! — с восторгом воскликнула Грейс.

«Лебедь» не принес Грейс шумной славы ее предыдущих работ. Фильм страдал от многословности и почти полного отсутствия действия, и самые сильные реплики, которые раскрывали его название и в конечном итоге придавали смысл роли Грейс, произносились только в финальных кадрах.

— Подумай, что значит быть лебедем, — говорит Александре принц. — Это значит, будто во сне, плавно скользить по гладкой поверхности озера и никогда не выходить на берег. На суше — там, где ходят простые смертные, — лебедь неуклюж, а подчас даже смешон. Когда он вперевалочку вышагивает по берегу, то до боли напоминает совершенно другую птицу.

— Гусыню? — задает ему вопрос Александра-Грейс.

— Боюсь, что да, — отвечает принц. — Вот почему лебедь всегда должен оставаться там, на глади озера, — спокойный, белый и величественный. Быть птицей, но никогда не летать. Знать всего одну песню, но никогда не петь ее вплоть до смертного часа.