Вот почему, пока Рональд разглагольствовал, поминутно восклицая, взвизгивая и издавая прочие пронзительные звуки, родители Пенрода и Маргарет делали вид, будто слушают очень приятного и остроумного собеседника и получают живейшее наслаждение от разговора с ним. И только Пенрод смотрел на вещи не предвзято. Ему-то было ясно, что этот Рональд просто-напросто болтун и нахал. Сначала Пенроду было горько. Потом он начал завидовать Рональду. Еще чуть позже он принялся размышлять и пришел к довольно забавному умозаключению. Он видел, что методы Рональда приносят ощутимые плоды, и уже мысленно прикидывал, как может обернуть их на пользу в собственной повседневной практике.

Во время десерта наблюдения Пенрода подкрепились еще одним наглядным доказательством. Рональд заявил, что пойдет на вечернее представление в цирк. Отец категорически возражал и наотрез отказывался финансировать это предприятие.

– Ты будешь в постели еще до того, как пробьет половину девятого, – твердо заявил он, – иначе я тебя накажу!

– Но, папа…

– Ничего не желаю больше слушать, Рональд!

– Я тебе запрещаю идти в цирк, и нечего приставать ко мне с этим!

– Но, папа, – настаивал Рональд, – ведь это всего десять центов. Вот папа Пенрода даст ему десять центов, и мы…

– Нет, он не дает, – ответил мистер Пассло.

– Ну, тогда я и без него могу пойти, – быстро заявил Рональд, – я ничего не имею против. Одному даже лучше.

– Нет, одному нельзя!

– Ну, тогда дай мне двадцать центов, и я куплю билет Пенроду.

– Ты что, разве не слышал, что я тебе вообще не разрешаю идти в цирк?

– Па-а-апа!

– Ничего не хочу больше слышать!

– Я прошу тебя, па-а-апа!

– Я уже сказал…

– Па-а-а-апа!

– Я повторяю…

Тут Рональд подпустил горестных интонаций, и его голос жалобно задрожал.

– Папа! Я прошу у тебя всего каких-то двадцать центов! Я думал, ты можешь нам дать их, ведь ты знаешь, как мы с Пенродом отлично ладим! Папа, мне обязательно нужно пойти на это представление! Мне очень нужно!

– Я бы на твоем месте постыдился! – строго сказал отец. – Устраивать такой шум за столом, да еще в гостях! Посмотри на Пенрода! Как тихо он сидит! Как хорошо ведет себя за столом!

– Ну, он не всегда так себя ведет, – вмешался мистер Скофилд; он посчитал, что должен похвалить Рональда и добавил: – По-моему, Рональд хороший мальчик.

– Мне за него стыдно, – ответил мистер Пассло. – Надо же, поднять такой скан…

– Па-а-апа! – страстно прервал его Рональд. – Ты должен мне дать эти десять центов! Должен!

Тут в дело вмешалась миссис Скофилд. Улыбнувшись, она попробовала склонить спорящие стороны к небольшому компромиссу.

– Послушай, мой милый, – ласково обратилась она к Рональду, – если твой папочка не хочет, чтобы ты шел сегодня в цирк, из-за того, что уже поздно, честно говоря, и мне бы не хотелось, чтобы Пенрод ходил в темноте, почему бы тебе не подождать до завтра? Подождите, пока выглянет солнце, и пойдете себе в цирк спокойненько завтра утром. Так будет лучше…

И она продолжала рассуждать в том же духе, всячески рекламируя прелести грядущего дня. Даже Пенрода эти завтрашние перспективы не повергли в особенный восторг. Мальчик может с нетерпением ожидать дня рождения, веселых праздников. Эти «завтра» для него полны заманчивости. Но когда ему предлагают перенести на завтра то, что он собирался сделать сегодня, он воспринимает это как ущемление в правах и, разумеется, не испытывает никакого восторга. Нельзя, правда, сказать, чтобы Рональда оставили равнодушным увещевания миссис Скофилд. Можно даже сказать, что, слушая их, он весьма-таки сильно расчувствовался.

– Чушь! – страстно завопил он.

Затем он издал раздирающий душу вой.

– О-о-о-о! – верещал он. – Не нужно мне это идиотское дневное представление. Не хочу-у-у завтра-а-а! Хочу смотреть сегодня!

– Рональд! – теперь в голосе мистера Пассло слышались угрожающие интонации. – Ты безобразно себя ведешь! Это просто хамство!

– Ну, что вы, – тут же возразила миссис Скофилд. – Рональд совсем не хотел никого обидеть! Он хороший мальчик. Ведь правда, Рональд?

Но Рональд не уделил ей ни секунды своего драгоценного внимания. Он вновь предпринял яростную атаку на отца, и ему было не до пустяков. Зато Пенрод достаточно внимательно посмотрел на мать, и в невеселом его взгляде обида мешалась с недоумением. В общем-то, тут не было ничего удивительного. Для мальчика гость остается гостем всего первые час или два после того, как он появился в доме. По прошествии этого времени гость уже воспринимается как свой человек. И Пенрод не мог понять, почему Рональд не подвергается гонениям за то, за что ему самому давно бы влетело. Пенрод бы не понял этого даже, если бы ему объяснили, что с гостями так полагается обращаться. Он бы наверняка счел это правило не только никому не нужным, но и попросту лживым. Потому что каждый нормальный подросток стоит за равенство отношений и не принимает такого миропорядка, при котором тебе прощается любая выходка только за то, что ты – гость. Зато Пенрод все больше убеждался в другом: родители, его собственные родители, которые так часто наказывают его, проявляют неожиданную мягкость к этому Рональду. Значит, продолжал свою мысль Пенрод, родителям такое поведение по душе…

– Па-а-апа! – вопил тем временем Рональд.

– Раз, два, три, четыре, – открыл свой грозный счет мистер Пассло.

– Па-а-апа! Ну, пожа-а-алуйста, прошу тебя! Ты знаешь, как мне хочется пойти на это представление! Ну, почему, почему ты не хочешь, чтобы я был счастлив! Ведь тебе ничего не стоит позволить мне! Ничего тебе это не стоит! Ты просто не хочешь, чтобы мне было весело! Да-а-а! Не хочешь! О, па-а-па! Умоляю тебя-а-а-а!

Он довел себя почти до исступления.

– Скотина! – тихонько простонал мистер Пассло.

Он тут же полез в карман и извлек оттуда два дайма.

– Пошли, Пенрод! – тут же скомандовал Рональд.

– Можно, мама?

– Ну, раз Рональд так хочет… – ответила миссис Скофилд и ласково улыбнулась.

Когда два мальчика выходили на улицу, Пенрод чихнул и извлек из кармана носовой платок. Но не успел он им воспользоваться, как коварный Рональд вырвал его из рук и со злорадным воплем ринулся через калитку на улицу. И Пенрод еще раз убедился, что этот парень неплохо устроился.

Рональд совершенно измотал Пенрода своей манерой выхватывать все из рук. Вот почему, несмотря на горячие уверения кузена, что он «просто шутил», Пенрод на следующий день решил уйти от его общества на расстояние нескольких дворов.

Миновав их, он вышел на отдаленную тихую улочку. Он шел по ней и кое о чем размышлял, когда вдруг увидел Германа, который, как всегда, ознаменовал приближение лета полным отказом от обуви. Он шел, приминая черными босыми ступнями уличную пыль. Теперь он так будет ходить до самого октября. Сейчас он вышагивал очень медленно и осторожно, потому что на ладони его покоилась черепаха. Она была как раз размером с ладонь, и Герман внимательно следил, чтобы она не упала.

– Эй! – крикнул Пенрод, и печальное настроение разом покинуло его. – Откуда у тебя черепаха, Герман?

– Поменялся с Кубеной Хаулис.

– А кто такая Кубена Хаулис?

– Она живет на канале, – объяснил Герман. – Она мне сказала: «Погляди, кого я нашла вчера вечером на полу в сковородке!» Она говорит, она гак кричала, что у нее чуть шея не отвалилась. Она сказала, что вообще-то черепаха ей ни к чему. Но она никогда ничего не отдаст даром. Поэтому я с ней поменялся.

– А что ты ей дал?

– Я ей принес хорошее полено для растопки и еще хорошую доску, я ее нашел на стройке, и еще отличный нож, только он без ручки.

Черепаха высунулась из панциря, и Пенрод с интересом потрогал ей голову.