И вот сейчас, сидя на ступенях заднего крыльца, Пенрод окончательно пересмотрел взгляды на свое «я». Самим актом создания новой главы он уже словно воплотил наяву изменение жизненного кредо. Теперь его отношение к Джорджу Б. Джашберу обрело четкие контуры. Примечательно, что, чем больше он думал о Джашбере, тем сильнее забывал о себе. Действительный Пенрод точно таял на глазах и, когда он случайно опустил голову, то вместо своих ног в бриджах, увидел ноги Джорджа Б. Джашбера, его длинные брюки и солидные взрослые ботинки. Ведь Пенрод был совершенно уверен, что на нем сейчас длинные брюки, туфли на толстой резиновой подметке, длинное пальто с поднятым воротником (разумеется, в кармане пальто лежит непременный пистолет, ствол которого в любую минуту готов упереться в живот какому-нибудь «подлецу»). Ну и, конечно, на голове Пенрод явственно ощущал широкополую фетровую шляпу. В общем, пока длилось это исполненное тайной значимости сидение на крыльце, личности Пенрода Скофилда и Джорджа Б. Джашбера окончательно слились и стали нерасторжимы.

Посидев еще некоторое время, он решительно встал, оглянулся и, засунув правую руку в карман коротенькой куртки (ведь это было пальто, а в кармане рука нащупывала пистолет!), нарочито небрежной походкой направился к конюшне. Дойдя до нее, он остановился, настороженно посмотрел направо, а затем налево, втянул голову в плечи, неосознанно подражая актеру одного фильма, который именно в такой позе представал в заключительном кадре. Спроси кто-нибудь сейчас Пенрода, почему он принял эту позу, он бы не смог ответить ничего вразумительного. Потому что, строго говоря, никакого Пенрода Скофилда сейчас вообще не существовало. Это был Джордж Б. Джашбер, и это не Пенрод, а он вел себя так, а не иначе. И вот, только после того, как Джашбер проделал все это, Пенрод Скофилд вошел, наконец, в конюшню.

Он опустился на перевернутый ящик и сел лицом к тачке. Но сейчас не было никакого ящика. Пенрод сидел в вертящемся кресле, а то, что наивному наблюдателю могло показаться тачкой, представляло собой не что иное, как широкий, сиявший лаком письменный стол. Ободранная дверь в чулан превратилась в застекленную дверь из красного дерева, на которой висела табличка. Впрочем, табличка несколько секунд спустя из мира воображаемого перешла в мир действительный. Эта надпись, начертанная Пенродом кистью, которую он обмакнул в стоявшую поблизости банку с краской, гласила:

И во сне и наяву Пенрод все сильнее сживался со своей новой ролью. Даже когда несравненный детектив предавался обычным забавам в обществе закадычного друга Сэма Уильямса, или Германа и Вермана, или Родди Битса и Джорджи Бассета, он все-таки понимал, что теперь он им как бы и не ровня, и не терял чувства превосходства. У него все время был такой вид, будто он знает какой-то секрет, который им недоступен. Когда же случалось, что друзья вели себя по отношению к нему несправедливо или пытались в чем-нибудь ущемить его права, он совершенно искренне бормотал себе под нос: «Спорю на что угодно, они бы были поосторожнее, если бы знали, кто я такой!» И однажды Маргарет услышала, как он, одеваясь, чтобы идти в школу, говорил сам себе:

– Ну, Джордж, ты смотришь в оба? Ну, еще бы, сэр! Ну, Джордж, нам надо вести себя очень осторожно. Разумеется, мы так и будем себя вести. Еще как будем!

Маргарет засмеялась.

– Пенрод, а кто такой этот Джордж? – крикнула она.

Воцарилось молчание, потом Пенрод невнятно произнес:

– Да так, ничего.

И тут вмешалось стечение обстоятельств. То самое стечение обстоятельств, которое так часто правит нашими судьбами и которое мы, тем не менее, когда сталкиваемся с ним в романе или на сцене, называем неправдоподобным. О, как часто бывает несправедлив человек, когда начинает судить о том, что соответствует реальной жизни, а что – нет. Дело в том, что у Деллы был какой-то очень дальний родственник, такой дальний, что она затруднялась определить степень их родства и с уверенностью называла лишь имя. Звали его Джардж. Джардж был рыжеволосый, веснушчатый молодой человек с блеклыми глазами. К тому же у него на шее был большой кадык. До того большой, что он отличался от подбородка лишь названием. По воскресениям Джардж надевал синий шелковый галстук. Это был один из тех галстуков, который навечно завязан в форме сплюснутого банта с тем, чтобы уже никогда не развязываться. Разумеется, он носил не только галстук, но, как любят писать газетчики, кроме галстука в его гардеробе не было ничего примечательного. Этот галстук, а также подбородок и кадык Джарджа произвели на Пенрода большое впечатление. Он сразу счел Джарджа личностью выдающейся и не упускал случая побеседовать с ним. Джардж обычно приходил к Делле по воскресеньям, но его можно было встретить на кухне и в другие дни. Когда туда заходил кто-нибудь из Скофилдов, тот неизменно окидывал его невозмутимым взглядом. Делла всегда его звала просто по имени. Он был много моложе нее, и Скофилды посчитали, что он ей приходится племянником. Между собой они так его и называли «Деллин племянник».

И вот как-то, в солнечное майское воскресенье, Джардж поджидал на крылечке ту, которую в семье Скофилдов именовали его теткой. И тут Пенрод осторожно приблизился к нему и завел беседу о сыщиках. Джардж нашел эту тему стоющей и сообщил Пенроду, что он, Джардж, тоже был детективом. Однако, по его словам, эта работа ему не пришлась по душе. Она, сказав он, не принесла ему ничего, кроме неприятностей. Он добавил, что каждый, кто заплатит три доллара, может стать сыщиком. Надо только послать эту сумму по одному адресу в Висконсине и в ответ получить значок, удостоверение и сборник инструкций, если, конечно, только почтовый поезд не сойдет с рельс. Год назад Джардж сам убедился в этом, потому что прочитал объявление и послал по этому адресу три доллара. Однако теперь он жалеет, что послал деньги, и был бы совсем не прочь получить их обратно. Пенрода его скептицизм отнюдь не обескуражил, а вот полученная информация чрезвычайно вдохновила. Она блеснула перед ним, как молния, освещающая самый короткий путь к заветной цели.

– Слушайте! – воскликнул он, и глаза его при этом горели. – А сколько бы вы хотели получить за все эти вещи?

Книжку с инструкциями Джардж потерял, удостоверение его квартирная хозяйка случайно употребила на растопку печи, а вот значок должен до сих пор валяться у него в сундуке. В ближайший четверг всего за тридцать пять центов Пенрод приобрел это сокровище в безраздельную собственность. Не требуя дополнительной платы, Джардж отполировал значок, и он теперь блестел, как зеркало. Значок обладал формой геральдического щита, а на щите были выдавлены черные веские и внушительные слова: «Детективное агентство братьев Грей. Агент № 103».

Это была важная веха в жизни Пенрода. Именно с этого момента он окончательно поверил, что он сыщик. Теперь у него даже был номер. Он был агентом № 103. Дальше значка он в своем знакомстве с сыскным агентством братьев Грей не пошел, и оно навсегда осталось для него некоей могущественной и таинственной субстанцией, скрытой от постороннего взгляда густым висконсинским туманом. Пенроду было достаточно и того, что теперь он агент номер 103. Однако, несмотря на то, что теперь он не сомневался в своей подлинности, он все-таки не думал о себе, как о Пенроде Скофилде № 103. Нет, он думал о себе, как о Джордже Б. Джашбере, этот последний и был агентом номер сто три. Никому из своей семьи Пенрод не показал значка даже издали. Долгое время не видели значка и его приятели, и даже закадычный Сэм Уильямс не подозревал о существовании агента номер сто три. Пенрод носил значок под курточкой у левой подмышки, а на ночь прятал под подушку. Он считал, что значок надо всегда держать наготове. Ведь грабители могут застигнуть его и в постели, и надо тут же предъявить им значок. Должны же они знать, с кем имеют дело!