– Он все еще немного страдает? – спросил мистер Скофилд, и в голосе его прозвучала явная надежда.

– О, я думаю, он уже выздоравливает.

После этого Пенрод и миссис Скофилд услышали, как оба джентльмена сдержанно засмеялись. Видно было, что они пребывают в прекрасном расположении духа. Они пошли вниз по лестнице, а миссис Скофилд решила еще раз попытаться поговорить с Пенродом строго.

– Пенрод, ты очень неосторожно поступил, когда позволил Рональду съесть…

– Я не позволял!

– Он такой хороший мальчик, – продолжала она, – тебе должно быть стыдно!

Но когда она это произносила, с ней творилось что-то странное. Ее слова явно противоречили выражению лица. Вот почему, когда она открыла дверь и свет упал ей на лицо, Пенрод не знал, что и подумать. Он так и не понял, почему, сокрушаясь по поводу страданий «бедного крошки Рональда», она не могла сдержать улыбки?

На другой день в двенадцать часов Пенрод возвращался с Маргарет и миссис Скофилд из церкви. На голове у него была новая соломенная шляпа с сине-белой лентой, и она так нравилась ему, что даже походка у него стала солиднее. Крошка Рональд устроившись на веранде в обществе мистера Пассло и мистера Скофилда, лениво следил за тремя любимыми родственниками, которые возвращались из Церкви. Он дождался, пока Пенрод миновал веранду, и проследовал за ним в прихожую.

– Ты мне дашь померить шляпу? – спросил он, и в голосе его прозвучали почти уважительные интонации. – Я просто хочу посмотреть, идет она мне, или нет. Дашь, Пенрод?

– Нет, не дам, – поспешил внести ясность Пенрод и, положив шляпу на стол в прихожей, строго и твердо добавил: – Не смей трогать мою шляпу!

– Ну, конечно, раз ты против, – с неожиданной покорностью ответил кузен. – Пенрод, а что значит эта надпись в конюшне: «Джордж Б. Джашбер» и все такое прочее?

– Тебя это не касается. Не суйся не в свои дела!

– Хорошо, – задумчиво произнес Рональд, – а вот краску ты, наверное, брал из тех банок в сарае, да? А, Пенрод?

– Не суйся не в свои дела!

– Ладно. Ты знаешь, мы с папой уезжаем сразу после ленча. Мне кажется, Пенрод, когда я уеду, ты пожалеешь, что так подшутил надо мной вчера. Зачем ты заставил меня вчера заболеть, а, Пенрод? А вдруг что-нибудь такое потом случится, и ты пожалеешь, что так поступил со мной?

И, так как Пенрод ничего ему не ответил, Рональд, открывая дверь, чтобы вернуться на веранду к отцу и мистеру Скофилду, снова повторил:

– Может ведь так случиться, что ты вспомнишь и пожалеешь? Правда, кузен Пенрод?

Он говорил так ласково, что Пенрода и впрямь начала мучить совесть. Мягкость Рональда удивила его. Впрочем, не меньше он был поражен и благонравным молчанием кузена за ленчем. Когда приехало такси, на котором гости должны были ехать на вокзал, начали звать Рональда. Он не отозвался ни на один из щедро разносящихся по дому криков. Однако некоторое время спустя он прибежал со стороны заднего двора, где, по его словам, «прощался с Герцогом». Отменно вежливо попрощавшись со всеми Скофилдами, он следом за отцом сел в такси, и машина тронулась. Рональд чуть было не оставил о себе хорошее впечатление. Однако в последний момент он постарался исправить эту оплошность. Высунувшись из машины, он сделал руками «нос» и захохотал самым омерзительным образом. Он не умолкал и не убирал свой «нос» до тех пор, пока машина не завернула за угол.

Торжествующие выкрики Рональда посеяли в сердце кузена сомнение. Пенрод вдруг вспомнил, сколь сильный интерес проявил Рональд к его новой шляпе и очень обеспокоился ее судьбой. Шляпы в прихожей не оказалось, не было ее и в других частях дома. Когда же Пенрод увидел во дворе Герцога, который катался по траве, тщетно пытаясь избавиться от многочисленных пятен краски на шерсти, в душу его закралось тревожное предчувствие. Он побежал в сарай и там нашел свою новую шляпу. Достаточно было беглого взгляда на нее, чтобы понять: идея покрасить Герцога пришла Рональду лишь в самый последний момент, когда он размышлял, как поступить с остатками краски. Пенрод поддел кончиком палки жалкие остатки того, что еще недавно было его шляпой, и понес их вокруг дома на веранду, где сидели отец и мать. С негодующим видом он продемонстрировал красноречивое свидетельство вандализма их недавнего гостя, и родители отозвались искренним сочувствием. Потом он удалился на задний двор, оставив загубленную шляпу в сарае, и пошел разыскивать Сэма Уильямса. Сэма не оказалось дома, и Пенрод вышел на улицу. Против конюшни Скофилдов, восседая на пороге своего скромного жилища, нежился в лучах послеполуденного солнца Герман.

– Эй, Пенрод, – сонно произнес он.

Пенрод остановился.

– А где Верман? – спросил он.

– Верман далеко, в Теннесси. Его взяла с собой мамаша. Там бабушка заболела, мамаша поехала за ней ухаживать и взяла с собой Вермана.

– А когда он вернется?

– Как только бабушке станет лучше. А зачем тебе Верман?

– Ну, – сказал Пенрод и, выдержав многозначительную паузу, добавил: – Я вообще-то хотел вас двоих пригласить. Я собирался вам рассказать кое о чем еще на прошлой неделе, но у меня в гостях был маленький кузен. Видел бы ты, сколько он наделал разных гадостей! По-моему, когда он вырастет, он станет самым отъявленным преступником во всех Соединенных Штатах. Во всяком случае, думаю, не сыщешь ни одного преступника, который бы так плохо себя вел. Вот кое. о чем в этом роде я и хотел рассказать вам с Верманом.

– В каком роде? Что у тебя в гостях живет мерзкий маленький парень?

– Нет, я имел в виду преступников. Ты ведь знаешь, кто такие преступники, а, Герман? То есть, я хотел сказать, если мы, например, поймаем какого-нибудь одного…

– Где? – вяло спросил Герман. Он явно не проявлял особенного интереса к тому, что говорил Пенрод, и снова принялся клевать носом. – Где мы его возьмем? – уточнил он.

Пенрод поковырял землю носком ботинка.

– Ну, если я не передумаю и расскажу, когда Верман вернется, тебе и ему то, что я знаю, ты сам поймешь, что в преступниках у нас недостатка не будет. Видишь ли, Герман, мы будем вот как их ловить. Сначала я должен буду решить, за какой бандитской шайкой нам лучше всего начать следить. Потом может случиться так, что я направлю тебя или Вермана и Сэма Уильямса по их следу или еще что-нибудь поручу, когда сам буду занят.

Германа уже настолько сморил сон, что он не мог реагировать как следует. Один его глаз уже закрылся совсем, другой был полузакрыт. Он пробурчал что-то уж вовсе неразборчивое. Правда, потом он немного пришел в себя и спросил:

– А что тебе сделал этот маленький парень?

Пенрод, не таясь, рассказал о последней подлости отбывшего кузена.

– Готов поспорить на что угодно, у вас никогда еще не было такого подлого гостя, как этот маленький Рональд, – закончил он свой рассказ, – готов спорить на что угодно, у тебя никогда не было маленького кузена, который бы раскрасил твою собаку, новенькую шляпу, а потом бы уехал и показал из машины «нос» тебе и всему твоему семейству!

Герман несколько отошел ото сна.

– Это все пустяки. Вот мой папаша однажды остался ночевать у моего дяди Бена. Ночью папаша положил пиджак и брюки себе под голову и спал на них. У него в кармане брюк лежало четырнадцать долларов. Но когда он проснулся, у него под головой была только куча каких-то тряпок. Брюки, пиджак и четырнадцать долларов пропали. «Где ты дел мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов?» – спросил он у дяди Бена. А дядя Бен сказал, что они пропали. «Это я и так вижу, что пропали, – сказал папаша, – я тебя спрашиваю, где ты их дел?» А дядя Бен ответил: «Уфус забрал».

– Кто? – удивился Пенрод. – Что это за имя такое, Уфус? Может, Руфус?

– А я почем знаю? – сказал Герман. – Дядя Пен сказал «Уфус», а больше мне про это ничего не известно. Он сказал: «Уфус пришел и унес». Пот так и сказал: «Уфус пришел и забрал пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов, пока папаша спал. Забрал, пошел, развел костер и сжег на нем пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов». Тогда папаша и говорит: «А где же пепел?» Вот так и говорит: «Где, – говорит, – пепел?» И еще папаша сказал: «Если этот Уфус взял мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов и сжег их на костре, где же, – говорит, – пепел?» Дядя Бен говорит, этот Уфус взял и раскидал весь пепел. Дядя Бен говорит, он даст папаше комбинезон, чтобы дойти до дома. Дядя Бен говорит: «Не виноватый я, это все Уфус делает!»