Трилогия о Пенроде – одна из тех редких книг, которые остаются с тобой на всю жизнь. Читая ее, ты будешь сопереживать героям и смеяться над их поступками от первой до последней страницы. В США, других англоязычных странах трилогия о Пенроде известна уже более семидесяти лет, а вот на русском языке из нее недавно вышла лишь пара фрагментов в альманахе «Мальчик», да первая часть в сокращенном переводе была издана в 20-е годы. Полный перевод всех частей и глав – так, как они задуманы автором – наше издательство выпускает впервые.

Написал эту замечательную книгу американский прозаик и драматург Бус Ньютон Таркинтон (1869-1946). Его детство прошло в Индианаполисе (штат Индиана). Город тогда был маленьким, утопал в садах, не ведал ни автомобилей, ни телефонов, а немногочисленные его жители почти все были знакомы друг с другом и, по большей части, отличались доброжелательностью. Позже Бус Таркинтон учился в Экстерской школе, окончил знаменитый Принстонский университет, жил в Нью-Йорке, Риме, Париже, на Капри, но, по собственному признанию, душой всегда оставался в Индианаполисе своего детства. Наверное, поэтому писателю и удавалось столь полно раскрыть в своих книгах характеры детей, их сложные и неоднозначные отношения с миром взрослых.

Интересно и то, что в детстве Бус Таркинтон хотел быть художником – не оттуда ли великолепные «портреты» персонажей, выполненные всего в двух-трех словах, удивительное точное описание городка, в котором живет и действует юный Пенрод Скофилд? Однако вскоре увлечение изобразительным искусством уступает место литературе. Таркинтоновскому восприятию жизни, его юмору требуются словесные образы. Заметив первые произведения молодого писателя, пожилой Марк Твен сказал, что этим юмористом Америка еще будет гордиться. Он не ошибся. Бус Таркинтон одну за другой создает великолепные пьесы, дважды удостаивается Пулитцеровской премии – высшей литературной награды США. В 1942 году ему вручают медаль Рузвельта – «за достоверное и поэтичное изображение жизни на Среднем Западе». Но самую большую славу принес писателю мальчик – сорванец Пенрод.

Ныне трилогия о Пенроде выдержала множество переизданий, несколько раз экранизирована, неизменно фигурирует среди шедевров юмористической литературы США. На родине автора ее с одинаковым восторгом читают и дети и взрослые.

«Я успел сделать так много, – заметил Бус Таркинтон в автобиографии, – потому что занимался любимым делом». К книге, которую ты сейчас прочтешь, эти слова можно отнести в полной мере.

Издатели

Однажды в апреле – была как раз пятница – Пенрод Скофилд вернулся домой ровно в полдень. Он очень проголодался, и надо же такому случиться, что именно в тот день ленч задерживался. Повинуясь скорее инстинкту, чем здравому смыслу, Пенрод очутился в кладовой один на один с открытой емкостью, содержащей изрядное количество пончиков, которые были только что произведены на свет.

История катастроф, по сути своей, представляет собой не что иное, как историю неожиданных столкновений. Возвращаясь из чулана, Пенрод не испытывал и тени той легкости, с которой входил туда. Он шел грузно. Что касается большой металлической емкости, то пончиков в ней осталось раз-два, и обчелся. Еще два надкушенных пончика лежали на верхней полке, да еще один небольшой кусочек валялся рядом с пончиком, от которого был откушен.

Поскольку преступление осталось нераскрытым, Пенрод весь ленч просидел очень тихо и, стремясь не привлекать к себе внимания, даже не вмешивался в разговоры домашних. Такое поведение настолько не соответствовало его характеру, что, наоборот, привлекло внимание. Маргарет начала пристально его разглядывать. Но и тут он сохранил смирение и сосредоточенность. Она попыталась раздразнить его, но в ответ получила лишь кроткую, вежливую и едва заметную улыбку. Когда она продолжила выпады в его адрес, к улыбке прибавилось чрезвычайно осторожное покачивание головой. Пенрод словно опасался, что от более решительных действий голова отвалится.

– Пенрод, милый, – настаивала тем временем мать. – Прошу тебя, съешь хоть что-нибудь.

Стремясь соблюсти приличия, Пенрод сделал над собой геройское усилие и кое-что съел.

Когда его уложили в постель, он, собрав последние силы, сказал, что во всех его страданиях виновата мать. Да она и не отрицала вины. Она сама убедилась, что не должна была заставлять его есть. Несколько часов подряд организм Пенрода протестовал весьма бурно и декларативно. Потом страдания физические сменились гнетом морального порядка, ибо мысли Пенрода сейчас полностью совпадали с его физическими ощущениями. И те, и другие проявляли стойкое отвращение к самому понятию «пончики». Солидный промежуток времени был исполнен непереносимыми мыслями о пончиках. Это был какой-то кошмар. Он больше ни о чем не мог думать, кроме пончиков. Прошлое складывалось из одних лишь пончиков. Да и будущее в этом плане было не лучше, потому что и оно сулило только пончики. Его засасывала бездонная пучина пончиков, и он задыхался, потому что даже воздух оказался насыщен пончиками. Он вспоминал недавнее прошлое, и ему сейчас казался безумием сам факт, что он решился перед ленчем остаться один на один с пончиками в чулане. Теперь-то он понимал, что только сумасшедший может решиться на такой отчаянный шаг. Ему вообще казалось непостижимым, что на свете находятся смельчаки, которые способны выдержать и не пуститься бежать при одном только виде пончиков.

Пенрод Скофилд оставался в постели до следующего утра. Но даже и тогда он шагнул в мир чрезвычайно робкой и неуверенной поступью. На лице его лежала печать страдания. Такой вид бывает у человека, обнаружившего серьезный изъян в мироздании или, по крайней мере, увидевшего, как под чудесной фиалкой затаился скорпион. Он вышел во двор через парадное и не решался даже посмотреть в сторону кухни.

– Привет, Пенрод! – раздалось вдруг рядом. – Погляди, что у меня есть!

На тротуаре стоял Сэм Уильямс. Он явно пребывал в самом радостном расположении духа. В его правой руке был зажат конец бельевой веревки, а другой конец обхватывал шею щенка. Но щенок сопротивлялся доморощенному ошейнику, который по этой причине съехал ему на уши. Вот почему лоб у щенка наморщился, шея вытянулась, а голова приняла горизонтальное положение. Строго говоря, щенок сидел на земле, это только Сэму казалось, будто он ведет его на поводке.

– Скажу тебе честно, совсем не легко вести мою собаку! – вот так сказал Сэм, невзирая на то, что щенок не шел, а сидел. Правда, подтверждением правоты Сэма мог служить тот факт, что щенок и сидя не оставался на месте, а двигался вперед. Что касается чувств, которые щенок при этом испытывал, то, судя по выражению его морды, их можно было толковать двояко. Оно могло быть в равной мере и праздником смирения, и воплощением крайнего упрямства. То, что он сохранял молчание на протяжении всей процедуры, говорило о сдержанности. Но, как известно, сдержанность штука обманчивая. Вообще-то, говорят, на свете попадаются сдержанные щенки, однако этот не принадлежал к их числу.

Сэм втащил щенка во двор.

– Ну, как он тебе нравится, Пенрод?

– Откуда ты его взял? – спросил тот. – Где ты достал этого пса?

– О-ля-ля! – воскликнул Сэм. – Это мой пес!

– Ты что, не слышишь, что я тебя спросил? Где ты его достал?

– Нет, ты посмотри на него, – важно сказал Сэм. – Посмотри хорошенько, а потом скажи, как он тебе нравится. Это чистокровная собака. Точно! Каждому, кто удосужится на нее внимательно посмотреть, это будет ясно, как день.

Пенрод начал внимательно и заинтересованно рассматривать щенка. Он был светло-коричневой масти с черными крапинками. Судя по неуклюжей походке и не очень осмысленному взгляду, это было чрезвычайно юное существо, что, однако, не мешало ему уже сейчас превосходить размерами и весом отнюдь не юного Герцога.