Пенрод почувствовал, что злодеяния крошки Рональда не идут ни в какое сравнение с кошмарными выходками Уфуса. Герман явно победил в этом споре. Его родственник, несомненно, представлял куда большую опасность нежели мистер Пассло-младший. Однако это преимущество Герману еще следовало доказать.

– Слушай, Герман, а кто этот Уфус? Он сын твоего дяди Бена?

– А я откуда знаю? Дядя Бен не сказал, кто такой Уфус. Он сказал: «Уфус взял их, развел костер и все сжег». Вот так и сказал. И все.

– Ну, тогда, – возразил Пенрод, – он, может, не был совсем твоему папе маленьким кузеном? Иначе, наверное, дядя Бен так бы и сказал. Я думаю, этот Уфус кто-то другой.

– Какой «другой»? – лениво спросил Герман. Он снова начал засыпать и как раз закрыл оба глаза. – И что, дядя Бен сказал бы «иначе»? – пробормотал он.

– Твой дядя Бен сказал бы твоему папе, если бы Уфус был его маленьким кузеном. Так ведь? Значит, то, что он не сказал, доказывает, что у вас нет такого ужасного маленького кузена, как тот, который был у нас в гостях. Уфус, конечно, тоже очень плохой, он даже хуже Рональда, но он не родственник ни твоему папе, ни тебе, Герман!

Построив эту цепь доказательств, Пенрод ощутил гордость. Теперь его голос обрел победные интонации, – ведь, несмотря на происки Германа, он блестяще доказал несостоятельность его притязаний: нет, звание обладателя самого скверного маленького кузена по-прежнему оставалось за Пенродом.

– Неважно, насколько плох был этот Уфус, – продолжал Пенрод, – вот у меня самый плохой маленький кузен на свете. Я могу это доказать. А ты не можешь доказать, потому что Уфус явно не кузен твоего папы. А потом – мой кузен испоганил мою новую шляпу, а у твоего отца одежда, может, была совсем старая. Значит, Уфус, даже если он и был кому-нибудь из вас маленьким кузеном, все равно сжег не новую одежду. А потом, он ведь не вымазал липкой краской бедную старую собаку! Бедную старую собаку, которая ничего не могла с ним поделать и теперь ходит вся разноцветная! И «нос» из окна такси Уфус твоему отцу не показывал, и «Ха! Ха! Ха!» не кричал твоему отцу и всей вашей семье. А Рональд все это сделал! Конечно, Герман, может этот Уфус и преступник. Но я думаю, твой отец мог бы легко с ним справиться, если бы знал, как обращаться с преступниками. Вот я тебе, Герман, и говорю, что надо знать, как вести себя, если тебе попадется преступник.

Тут Пенрод посмотрел сначала в один, потом в другой конец улицы, коснулся правой рукой левой стороны груди и произнес таинственным шепотом:

– Герман, если ты обещаешь никому не рассказывать, я тебе сейчас кое-что покажу. Это секрет. Это то самое, про что я хотел рассказать нам с Верманом и Сэму Уильямсу. Когда-нибудь, если решу, что вам стоит сказать. Я думаю, ты очень удивишься, Герман. Но я тебе все равно покажу.

Он опять бросил хмурый взгляд исподлобья вправо, влево, вверх и вниз по улице. Потом он эффектным жестом откинул левую полу курточки, обнаружив всего лишь на миг значок сыщика.

– Видел, Герман?

Реакция Германа его совершенно обескуражила. Он не удивился, не восхитился, да и вообще никак не отреагировал. Дело в том, что к тому моменту, когда Пенрод созрел до откровенности, Герман крепко уснул. Когда Пенрод убедился в этом, он испытал сильное разочарование. Так чувствует себя актер, который вдруг убеждается, что битый час распинался перед пустым залом.

Пенрод застегнул курточку и снова начал ковырять землю носком ботинка. Он сгорал от смущения. Он чувствовал, что должен немедленно что-то сделать. Ему было необходимо как-то компенсировать только что пережитое унижение. Он окинул хмурым взглядом неосмотрительно заснувшего Германа.

– Ха! – сурово произнес он. – Думаю тебе повезло, что ты не увидел моего значка! Вот так-то, Герман!

Он и сам до конца не понял, что хотел этим сказать. Однако тирада вышла грозной и вполне в духе Джорджа Б. Джашбера, и настроение нашего сыщика заметно поднялось. Он зашагал прочь, чтобы скрасить воскресный день купанием Герцога.

– Советую тебе впредь не засыпать, когда я с тобой разговариваю, – яростно выговаривал он разноцветному Герцогу, которого тащил к жизненно необходимому ведру с мыльной водой. – Не шевелись у меня, старый разбойник! Ты что, не слышишь, что я тебе говорю?

Над городом висела июльская луна, а под ней на веранде дома мистера Скофилда сидел в соломенном кресле молодой человек с гитарой. Время от времени он брал тихие аккорды и принимался негромко напевать. Однако все это были побочные занятия. Основные силы он употреблял на ухаживание за хорошенькой дочерью мистера Скофилда. На этом пути молодой человек встретил серьезные препятствия, которые вызвали кризис в его отношениях с Маргарет.

– Я не могу и не хочу, – ответила она после того, как терпеливо выслушала его мольбу. Эту мольбу можно было бы охарактеризовать как страстный призыв, если бы она не была произнесена шепотом.

– Это просто нелепо, Роберт, – продолжала она, – ты только три дня назад получил бакалавра. Осенью ты начнешь изучать право и будешь еще три года учиться, а потом проходить практику в чьей-нибудь адвокатской конторе и ждать, пока получишь разрешение открыть свою. Вот почему я и слушать не желаю о подобных глупостях. Во всяком случае, сейчас об этом просто рано говорить.

– Но почему? – хрипло воззвал Роберт Уильямс.

– Боже! – воскликнула Маргарет. – Да я же только что все объяснила. Просто нелепо было бы считать сейчас, что мы уже помолвлены. Ты должен быть совершенно свободен.

– Я? – удивился он. – Я должен? Но мне не нужно быть совершенно свободным!

– Но потом может стать нужно, – мягко возразила она. – Может случиться, что ты там кого-нибудь встретишь и захочешь жениться. Вот тогда тебе и понадобится свобода. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не станешь адвокатом.

– Но если я кого-нибудь встречу и захочу жениться…

– Вот видишь, – тут же перебила его Маргарет, – ты и сам допускаешь, что такое может случиться!

– Ничего я не допускаю! Я просто так сказал. Я просто это для того говорю, чтобы ты поняла. Ведь если я захочу, к примеру, жениться на ком-то другом, значит я все равно свяжу себя обещанием. Понимаешь, все равно, значит, я не буду свободен до того, как стану адвокатом.

– Ну, ты меня совсем запутал! – объявила она.

– Это ты все запутываешь, – горестно возразил Роберт. – А я, наоборот, хотел внести ясность. Ты говоришь, что мне нужно быть свободным…

– Конечно, тебе нужно! В твоем возрасте человек только начинает жить. Пока ты не проложил себе дорогу к самостоятельной жизни, ты не должен обременять себя никакими обеща…

– Но разве стал бы я тебя просить о помолвке, если бы считал, что это меня обременяет?

– Хватит, Роберт, – твердо сказала она, – если бы я позволила тебе эту помолвку, я не смогла бы смотреть в глаза твоим родителям, а я вижу их по три раза на дню. Как бы я могла встречаться с ними, если бы знала, что позволила их единственному сыну…

– Что ты несешь, Маргарет! – возмутился он. – Какому единственному сыну? Тебя с Рождества как подменили. Ведь когда я приезжал на каникулы, мы с тобой обо всем условились. Зачем же ты теперь говоришь всю эту чушь?

– Ну, конечно, насчет единственного сына я не права, – покорно признала Маргарет, – это я просто так сказала. Но вообще-то Сэм настолько моложе тебя, что не идет в расчет. Во всяком случае, есть у тебя брат или нет, я все равно не смогу смотреть в глаза твоей матери и твоему отцу, если позволю тебе взвалить на себя…

– Маргарет! – прервал он ее с такой страстью, что она была вынуждена замолчать и прислушаться. – Маргарет, я все понял! Ты просто ищешь предлога, чтобы отказать мне! Тогда уж лучше признайся честно, что у тебя на душе!