– Если хочешь, можешь называть, – согласился Сэм, – но это все равно будет не его имя.
– Нет, когда я с ним буду разговаривать, его имя будет Уолтер!
– Не будет!
– Почему не будет? Объясни!
– Потому что он будет Джоном Кармайклом! И кто бы с ним ни заговорил, он все равно останется Джоном Кармайклом, – объяснил Сэм.
– Это ты так считаешь, – сказал Пенрод. И уверенно добавил: – Каждый раз, как я обращусь к нему хоть с одним словом, он у меня будет Уолтером!
Сэм был растерян. Это был какой-то запутанный спор, и он не мог сообразить, как бы похлеще ответить Пенроду.
– Нет, не будет, – снова возразил он. – Значит, ты считаешь, что имя Герцога тоже может быть Уолтер, когда ты с ним будешь говорить, а потом он опять станет Герцогом, а кем же он будет все остальное время, когда ни ты, ни кто-нибудь другой с ним не будет говорить? А?
– Что-что?
– Я говорю, представь себе, что Герцога зовут Уолтер…
Тут Сэм остановился. Он сам запутался в своих аргументах, и почувствовал, что больше не сможет их воспроизвести.
– Чего ты там нес? – не отставал Пенрод.
– Я тебе сказал, что его зовут Джон Кармайкл, и все! – отрезал Сэм. – Джон, ко мне!
– Уолтер, ко мне! – тут же закричал Пенрод.
– Джон, Джон Кармайкл, ко мне!
– Уолтер! Иди сюда, мой хороший Уолтер!
– Уолтер!
– Джон! Мой хороший Джон!
Но щенок не обращал внимания ни на того, ни на другого «крестного отца». Он как ни в чем не бывало продолжал заигрывать с Герцогом, и настроение последнего стало меняться. Раздражение его унялось, и мало-помалу забавы щенка пробудили в нем воспоминания о собственном детстве. Ах, это было беззаботное время и, вспомнив беготню, веселые игры и другие прелести щенячества, Герцог с грустью подумал, что всего этого уже никогда не вернуть. И вот он стал все больше смягчаться, а потом, словно сам того не замечая, начал отвечать на заигрывания щенка. Теперь уже Герцог урчал не свирепо, а как-то даже насмешливо. Он сам лег на спину и, урча, начал лязгать зубами, но и это отныне было всего лишь веселым притворством, и он изо всех сил показывал щенку, как ему весело. Словом, кончилось тем, что Герцог и Уолтер-Джон Кармайкл подружились.
Принцип «скажи мне, кто твои друзья и я скажу тебе, кто ты!» распространяется на собак ничуть не меньше, чем на людей. Хозяева иногда поражаются, почему у их старой, испытанной собаки вдруг резко изменился характер? А удивляться нечего. Пусть они узнают, с кем их собака общалась в последнее время, и им все сразу станет понятно. Причем тут существуют две разновидности: порой характер собаки меняется необратимо, а иногда это лишь временное явление. В последнем случае собака может обрести прежний характер. Это будет означать, что влияние внешнего мира прекратилось, и посторонняя собака ушла восвояси. Можно допустить и такое, что собака, у которой изменился характер, в результате поняла: новая манера поведения не оправдывает себя. Словом, как бы там ни было, очевидно одно: если собака сбивается с пути праведного на старости лет, в этом, по большей части, виновата другая собака, гораздо более юного возраста.
Уолтер-Джон Кармайкл полностью доказал свое легкомыслие. Увидев низко летевшего воробья, он моментально забыл о Герцоге и погнался за птицей. Воробей уселся на дерево, а щенок продолжат бегать по траве, пребывая в полной уверенности, что все еще преследует птицу. Герцог выписал по земле восьмерку, догнал Уолтера-Джона и повалил его. Открыв, что, оказывается, и он может это сделать, Герцог начал снова и снова сшибать Уолтера-Джона. Не успевал тот подняться на ноги, как Герцог опять налетал на него. Наивная жизнерадостность щенка затронула в Герцоге какие-то чувствительные струны, и он начал впадать в детство. Разумеется, он был далек от того, чтобы обдумывать свое поведение. Дальнейшие события доказали, что действия его были исключительно импульсивны, и, отдавшись во власть сиюминутных влияний, он не удосужился поразмыслить о будущем. Сейчас Герцог был целиком и полностью во власти эмоций: он почувствовал себя щенком и начал вести себя соответственно.
А оба мальчика сидели на траве и наблюдали, как резвятся их собаки.
– Пожалуй, я обучу Джона всем этим трюкам, – сказал Сэм.
– Каким трюкам?
– Ну, как у цирковых собак, – ответил Сэм. – Он у меня научится всем этим штукам.
– У тебя уж научится!
– Да, научится! Будь спокоен.
– Ну, а как? – спросил Пенрод. – Как ты его будешь учить?
– По-разному.
– А точнее?
– Да нет ничего проще, чем обучить щенка, – сказал Сэм. – Ну, конечно, старую собаку вроде Герцога уже ничему не научишь. А вот своего Джона я сперва научу ловить мяч. Я ему буду бросать, а он будет ловить.
– Ты хочешь сказать, что он будет у тебя ловить мяч пастью, вроде того, как в бейсболе его ловят руками?
– Вот именно, сэр!
Пенрод издевательски засмеялся.
– Погоди немного и сам увидишь! – крикнул Сэм.
– Ну, а как у тебя это выйдет? Ты мне так и не ответил.
– Сам увидишь, как!
– Ну, почему же ты не хочешь ответить, если знаешь, как сделать? Я ведь тебя всего-навсего прошу ответить.
– Ладно, я тебе отвечу, – задумчиво произнес Сэм.
– Ну, и давно бы ответил. Чего ж ты все ходишь вокруг да около?
– Как же я отвечу, если ты меня все время переби…
– Да тебе просто ответить нечего. Ты не знаешь, как дрессируют собак. Потому и болтаешь всякую чепуху, – заявил Пенрод, – тебе нипочем не заставить собаку ловить мяч так, как ты говоришь.
– Нет, я сумею! Я этот мяч чем-нибудь намажу.
Пенрод снова громко захохотал. Теперь в его смехе слышалось еще больше иронии.
– Ага, ты его чем-нибудь намажешь! – издевался он. – И тем, что ты намажешь, ты сразу научишь собаку ловить мяч, да? А чем ты его намажешь? Варом? Чтобы он прилипал к пасти, да?
Это предложение так насмешило Пенрода, что он от хохота упал на траву, и, лежа, продолжал награждать Сэма презрительными насмешками.
Но Сэма это ничуть не смутило.
– Нет, – спокойно ответил он, – очень мне надо мазать его всяким паршивым варом! Я натру мяч чем-нибудь вкусным.
– Это еще зачем?
– Потом я брошу ему мяч, а он поймает его, словно это кусок бифштекса. Ты что, не видел никогда, как собаки ловят мясо?
Пенрод перестал смеяться. Эта идея ему сразу понравилась.
– Слушай, Сэм, – сказал он, – давай научим обеих наших собак ловить мяч! Пошли в сарай. Мы натренируем их, а потом устроим собачье представление.
– Это мысль! – воскликнул Сэм.
Пять минут спустя бедные Герцог и Уолтер-Джон были оторваны от веселой возни во имя науки. Оба дрессировщика договорились избегать грубого насилия. Они решили неукоснительно придерживаться нового метода, суть которого заключалась в том, что ученики в процессе дрессировки получают удовольствие. Некоторое время они, действительно, проявляли дипломатию и терпимость. Пенрод принес из дома кусочек сырого мяса и мячик из литой резины. Мячик натерли мясом, а затем дали понюхать обоим псам. Оба заинтересовались мячом, Герцог даже лизнул его.
Сначала мяч кинули Герцогу, но он отступил в сторону и, если бы его не удержали, судя по всему, вообще бы ушел. Потом Сэм кинул мяч Уолтеру-Джону. Тот с большим вниманием следил за полетом мяча и был явно разочарован, когда полет завершился на его правом глазу. После этого мяч снова натерли мясом, и эксперимент повторили. Они повторяли снова и снова, и, в конце концов, Уолтер-Джон научился следить за полетом мяча и уворачиваться при его приближении. Полчаса спустя он стал уворачиваться так же ловко, как Герцог.
Следует признать очевидное: к этому времени друзья утратили уравновешенность мудрых наставников. Метод, казавшийся таким совершенным и привлекательным, на деле не приносил желаемых результатов. Псы себя вели совершенно не так, как предполагали двое юных теоретиков. Вот почему, несмотря на решение не прибегать к грубым методам, случалось, что Пенрод бросал мяч не Герцогу, а скорее в Герцога, а Сэм то же самое проделывал в отношении Уолтера-Джона. По правде говоря, любому, кто не достаточно знаком с дрессировкой собак, могло показаться, что Пенрод и Сэм просто тренируются в меткости. Тем более, что и Герцога, и Уолтера-Джона пришлось привязать к стене сарая. Вот и наивная Делла тоже решила, что мальчики мучают собак.
