– Слушай, Герман! – воскликнул Пенрод. – А ты знаешь, какие черепахи умные? Стоит только дотронуться ей до головы, или до хвоста, или до лап, и она тут же прячет их в панцирь. Ну, конечно, если только не схватиться посильнее и не помешать ей.

– Да что я сам не знаю? – возмутился Герман. – Стал бы я брать черепаху, если бы я ничего про нее не знал! Отдал бы я Кубене такие отличные вещи, как полено для растопки, и доску, и лезвие от ножа, если бы я не знал, какие такие черепахи! Уж можешь быть спокоен, я о них побольше твоего знаю!

– Да я же не говорил, что ты не знаешь, Герман! – возразил Пенрод. – А что ты будешь дальше с ней делать?

– Сначала я вырежу у нее на спине свои инициалы, а потом положу ее в ведро, отнесу в старый сарай для дров и буду ждать, когда она вырастет. Когда она вырастет, мои инициалы тоже вырастут. Когда-нибудь они станут длиной в два фута.

Глаза Пенрода широко раскрылись и заблестели. Эта идея показалась ему больше, чем заманчивой. Она захватила его.

– Послушай, Герман, – произнес он, затаив дыхание, – а у этой Кубены Хаулис еще черепахи есть? Где она живет?

– Нет у нее больше, – ответил Герман, – у нее была только одна черепаха. А теперь у нее больше не осталось.

– Ох! – воскликнул Пенрод. – Знаешь, Герман, мне бы очень хотелось иметь такую черепаху. Что ты за нее возьмешь?

– Я ее не меняю. Не для того я ее выменивал, чтобы потом отдавать.

– Но почему?

Однако Герман явно не собирался вступать в спор по этому поводу. С тупым упрямством он повторил:

– Я ее выменял, чтобы она была у меня, а не для того, чтобы отдавать.

– Ну, Герман! – умолял Пенрод.

– Я обменялся, чтобы получить ее. Не стану я меняться. Я хочу ее иметь, а не потерять.

– Сколько ты за нее хочешь?

Герман задумался. Он явно начал сдаваться.

– Ну, сэр, хорошая доска, наверное, стоит не меньше дайма, лезвие от ножа – никель, а полено для растопки потянет на добрых два цента. Всего получается семнадцать центов. За это я, пожалуй, продам тебе черепаху.

– Я ее покупаю, – тут же согласился Пенрод, – ты получишь свои семнадцать центов.

– У тебя есть деньги? – удивился Герман, который никогда не ждал ничего хорошего от жизни.

– Пока нет, но когда папа придет в полдень домой, будут. Я заставлю его дать их мне.

Пенрод доверительно улыбнулся и, пожалуй, с чрезмерной хвастливостью добавил:

– Это я запросто!

– Значит, достанешь?

– Да. Вот что, Герман. Ты погоди вырезать па ней свои инициалы. Ведь как только я достану деньги, она станет моей. А я не хочу, чтобы на моей черепахе было чье-нибудь чужое имя. Так не будешь вырезать, а?

– Я тебе вот что скажу, – ответил Герман. – До шести часов вечера я буду ждать. Заплатишь семнадцать центов до шести, получишь черепаху без букв. Не заплатишь до шести, я начну вырезать.

– Идет! – сказал Пенрод. – Я достану эти семнадцать центов гораздо раньше шести часов. Можешь не волноваться.

Контракт был заключен к обоюдной радости обеих сторон. После этого Герман отправился домой, унося интересующую Пенрода собственность, а Пенрод продолжил прогулку. Теперь его настроение окончательно поднялось. Увидев черепаху в руках Германа, он сразу понял, что это самое лучшее животное на свете. Сейчас же ему казалось, что эта черепаха уже вроде бы как стала его черепахой, и это его несказанно радовало. Он только удивлялся, как же это у него до сих пор не было ни одной черепахи, и понял, что теперь-то ему без черепахи не обойтись.

Воображение унесло его в будущее. Он видел, как его черепаха год от года растет и хорошеет, и инициалы «П.С.» становятся на ее спине все крупнее и крупнее. Он представлял себе, как она ходит за ним по двору – большая, неторопливая и послушная. Он обучит ее разным трюкам, и она вместе с Герцогом и Уолтером-Джоном (взятым на время у Сэма) будут выступать вместе. Он устроит в конюшне представление и пригласит уйму народа. И Марджори Джонс тоже придет. А он будет вести это представление.

– Леди и джентльмены, позвольте представить на ваше внимание…

По его груди разлилось благостное тепло, и душа его исполнилась всепоглощающей любовью к черепахе.

Перед самым ленчем Пенрод перемахнул через забор и попал на задний двор. Рональд с водяным пистолетом в руках как раз коварно подкрадывался к Герцогу. Пользуясь этим, Пенрод сумел не замеченный им проскользнуть в дом. Он поднялся в комнату отца и застал там обоих родителей.

– Папа, – без предисловий начал он, – я хотел попросить тебя: дай мне, пожалуйста, семнадцать центов.

– Вот как? – ответил отец, и Пенрод не услышал в его вопросе никакого воодушевления.

– Да, папа, я тебя очень прошу.

– Интересное совпадение, – ответил отец, – я как раз только что подумал, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь дал мне семнадцать тысяч долларов. Боюсь только, никто не даст.

– Папа! Дай мне, пожалуйста, семнадцать центов!

– Нет, сэр.

– Папа…

– Зачем тебе семнадцать центов? – вмешалась миссис Скофилд.

– Чтобы купить черепаху.

– Что? – спросил мистер Скофилд.

– У черного мальчика Германа есть самая лучшая в мире черепаха, я такой еще никогда не видел, – объяснил Пенрод. – Он выменял ее на отличное полено для растопки, отличную доску и отличное лезвие от ножа у одной Кубены Хаулис. Доска стоила десять центов, а лезвие от ножа пять центов, а полено для растопки два цента, вот он и просит за черепаху семнадцать центов. И он сказал, что не уступит ни цента.

Мистер Скофилд почувствовал раздражение.

– Вот как? – снова угрожающе спросил он.

– Ну, да, сэр. И мне очень хочется, чтобы у меня была такая черепаха.

– Ты ее не получишь. Пора тебе поучиться не тратить деньги на пустяки. Неважно, большие это деньги или маленькие. К тому же ты можешь сам найти сколько угодно черепах.

– Я никогда в жизни не находил черепах, – упорствовал Пенрод. – Только один раз, на пикнике, когда ты меня заставил посадить ее обратно в ручей. Папа, – теперь его голос зазвучал настойчивее, – дай мне, пожалуйста, семнадцать центов.

– Нет.

– Папа, это самая лучшая черепаха…

– Довольно! Тебе не нужна черепаха! Зачем, скажи на милость, тебе понадобилась черепаха? Лично мне не улыбается держать ее в доме. Я не позволю…

– Она может спать в конюшне, – уговаривал Пенрод, – я устрою ей там место. Она не будет тебе доставлять никаких хлопот, папа!

Мистер Скофилд повысил голос:

– Ты разве не слышал, что я тебе сказал? Я не разрешаю тебе покупать черепаху!

– Папа, – теперь Пенрод говорил вымогающе-плаксивым тоном, – прошу тебя, дай мне семнадцать центов! Это ведь все, что я у тебя прошу. Ну, неужели ты не можешь дать мне семнадцать центов?

– Нет!

– Па-а-апа!

– Нет!

– Па-а-апа!

– Ты что, не слышишь, что я говорю?

– Ну, пожалуйста, папа, прошу тебя, пожалуйста!

Мистер Скофилд посмотрел на жену и поймал ее озабоченный взгляд.

– Что это с ним?

Прежде чем миссис Скофилд успела высказать свою точку зрения, Пенрод снова начал действовать. Он издал вопль и впал в настоящий транс.

– Па-а-апа! – завопил он. – Мне нужна эта черепаха! Мне нужны семнадцать центов! Тебе ничего не стоит разрешить мне держать эту черепаху! Ты просто не хочешь, чтобы я весело проводил время с ней! Не хочешь! Папа! О, па-а-апа! Пожалуйста! Я прошу тебя! Пожалуйста!

Мистер Скофилд бросился к сыну. Он ухватил его за плечи и таким образом пресек дальнейшее развитие тирады. Не мог же Пенрод продолжать ее в столь рабском положении. Ведь все, что он говорил – было не что иное, как плод импульсивного творческого порыва. Подобные сцены рождаются в импровизации, природа которой не совместима с насилием.

Отец основательно потряс его.

– Клянусь, он заразился!

С этими словами он подтолкнул Пенрода к двери и мрачным голосом приказал миссис Скофилд отворить ее. Та исполнила приказ, и лицо ее в этот момент было полно печали. Дверь эта вела в унылый и темный чулан, где ничто не располагало к веселому времяпрепровождению.