— Ходил.

— Играл с принцем в карты?

— Играл.

— Проиграл двенадцать ключей в одну ночь?

— Проиграл.

— Ты мне ключи проиграл, ты мне и коня проиграл. А играл ты в третий раз?

— Играл.

— Выиграл у принца ночь?

— Выиграл.

— Ты, ведь, с меня выиграл ту ночь.

— Ну, царствуй со мной, — сказал царь, — с тобой весь мир покоришь.

И задал царь пир на весь честной мир.

1911 г.

Воры^*

Жил-был богатый мужик. У мужика был работник. Сысоем звали работника. Раз караулил Сысой коней и видит, огонек в поле. Замкнул Сысой коней в цепи, пошел на огонек. Пришел к огоньку, а там сидят воры, пьют, гуляют.

Схватили Сысоя воры, при себе оставили. А как прикончили все, все запасы, потушили воры огонь да на деревню. И Сысою тоже велели.

Вот приходят они к амбару Сысоева хозяина, отвалили от фундамента камень, посылают Сысоя:

— Полезай, — говорят, — ты, Сысой, принеси нам, что есть там.

Послушал Сысой, полез, вынес добро и хотел уж вылезать, а они говорят:

— Захвати, — говорят, — ты и на свой карман что.

Опять полез Сысой, а воры тем временем камень подвалили и ушли себе, — поминай как звали!

Что поделаешь? Взял Сысой корзину муки, да с мукой и стал у двери.

Поутру рано закладал хозяин лошадей и говорит жене:

— Сходи, — говорит, — жена, в амбар за свининой, да поджарь.

Взяла баба ключи, пошла к амбару. Отперла амбар, а Сысой тут-как-тут: хвать муки ей в глаза, а сам бежать.

Просидел Сысой день в лесу, а как стемнело, вышел, и видит, огонек в поле. Сысой на огонек. Пришел к огоньку, а там опять сидят воры, пьют, гуляют.

Схватили воры Сысоя, при себе оставили. А как прикончили все, все запасы, потушили огонь, да на деревню. И Сысою тоже велели.

Вот приходят они к амбару соседа Сысоева хозяина, отвалили от фундамента камень, посылают Сысоя:

— Полезай, — говорят, — ты, Сысой, принеси нам, что есть там.

Послушал Сысой, полез. А в амбаре-то покойник и много всего для похорон приготовлено. Все вынес Сысой и хотел уж вылезать, а они говорят:

— Захвати, — говорят, — ты и на свой карман что.

И не успел Сысой обернуться, подвалили воры камень, и остался Сысой в амбаре один с покойником. Думал, думал, как быть, и надумал: взял Сысой покойника, обхватил его и стал с ним в дверях.

Наутро, чуть свет, идет хозяйка, да молитву читает:

— Господи Иисусе…

А Сысой тут-как-тут: как на бабу покойника кинет.

— Вперед не суйся! — да драла в лес.

Тут баба с перепугу так под покойником замертво и пала.

Просидел Сысой день в лесу, а как стемнело, вышел и видит, огонек в поле. Сысой на огонек. Пришел к огоньку, а там сидят воры, пьют, гуляют.

А один вор был ушедши за дровами, кричит:

— Эй, ребята, вон тот самый наш!

Схватили воры Сысоя, при себе оставили. Пьют-гуляют. А была у них пустая бочка. Взяли они Сысоя и забили в эту самую бочку, а сами, как прикончили все, все запасы, потушили огонь и ушли себе подобру-поздорову.

Ну и натерпелся Сысой страхов, в бочке-то сидючи, — ни жив, ни мертв, и голова от винного духа, что вареная картошка, того и гляди, рассыпется.

И приходит волк к бочке глодать кости, а Сысой — со смёткой, давай ковырять в бочке дырку. Проковырял Сысой дырку — цап за хвост волка.

Волк с перепугу к березе. Трах бочку о березу — и разлетелась бочка на мелкие куски.

Тут Сысой лежать и остался, да так до сей поры и лежит — не почешешься!

1908 г.

Разбойники^*

Жил-был человек тихий и работящий. Изба его стояла на пустом месте, и кругом на много верст жилья никакого. У Никиты было два сына, — в зыбке и годовой, да дочь трех лет девчонка.

Как-то Никита, поужинав, как спать ложиться, говорит хозяйке:

— Я завтра, Аграфена, помру, положи меня под образа и трое суток кади.

Ночь проспал Никита хорошо, ни на что не жаловался, а к утру, смотрят, чуть теплый — помер.

Аграфена сейчас его под образа на лавку и кадить принялась. Двое суток кадила, а на третьи запамятовала: и то сделай, и другое, — с ребятами и не то забудешь, да и подумать надо, нынче и птица думает.

Ходит девчонка по избе, говорит матери:

— Маменька, отец-то ожил, сел.

— Что ты, глупая, сел! Помер, ведь.

А сама в горницу — там сидит Никита на лавке, зубы бруском точит. Схватила Аграфена девчонку, да скорее на печку, окрестилась.

Сидят на печке, не пикнут.

Наточил Никита зубы, встал с лавки и прямо к зыбке. Ухватил ребенка, — съел. Поймал другого, — по полу ползал, — и того съел. Схватил из зыбки пеленки, — и пеленки съел. Стал печь грызть.

— Господи! — замолилась Аграфена угодникам: — принеси какого крещеного, спаси нас!

И отворились тут двери, входит святой Егорий. Поднял святой Егорий копье, ударил копьем по голове мертвеца.

— Провались ты сквозь пол, сквозь землю в предвечную муку, окаянный!

Мертвец присел, — только зубом скрипнул — и провалился. А святой пастырь пошел из избы.

Аграфена-то думала, простой человек, и ну кликать. Не откликается. И напал на нее страх, думает: придет Никита, съест!

Слезла Аграфена с печки да с девчонкой бежать. До росстаней добежала, передохнула. Пошли лесом.

Долго шли они лесом и видят: идут навстречу старичок и старушка, кланяются низко.

— Заходите, — говорят, — к нам пообедать.

Аграфена сначала на попятный: чего-то все страх берет.

А потом согласилась, — голод-то не тетка, согласишься, — да и старичок и старушка очень уж ласковые.

Привели их старички в дом. Дом на столбах стоит, высокий, преогромный. Посадили их за стол, щей налили, белого хлеба принесли, говядину.

Смотрит Аграфена: человечьи руки и ноги вареные в миске, — и не стала есть. Думает себе: попали к разбойникам! Девчонка ест, — очень проголодалась.

— Отдыхайте, — говорят, — с дороги, с пути, тут вам будет тепленько! — да горницу и заперли.

Уложила Аграфена девчонку, сама спать не может, все слушает. Разметалась девчонка, спит сладко.

Вот вечер стал. И понаехало народу — шум, гром, хлопотня, говор, — сорок воров, сорок разбойников, сорок подорожников. Один хвастает, что убил стольких-то, другой хвастает, что ограбил стольких-то, — все хвастают, все делов наделали.

— Мы и никуда не ходили, не ездили, а две тетерки к нам сами прилетели! — говорят старичок да старушка, смеются, старые, хихикают.

Тут разбойники повскакали: всем охота тетерок посмотреть.

А старичок со старушкой шасть в горницу. Нащупали девчонку, схватили и потащили девчонку в кухню, люлюкают, старые.

Топится в кухне печка и чугун кипит. В чугун и пихнули девчонку. Закричала девчонка по-худому и недолго кричала, умертвилась. Вынесли ее старики на тарелке, — сели ужинать. Пили, ели, похваливали. Наелись досыта и спать улеглись.

Вот как спать улеглись, да захрапел весь дом, поднялась Аграфена, схватилась за железные рамы, выломала рамы, спустилась на землю, и уж не помнит, как шла.

Наутро пришла Аграфена в город, заявила будочнику. Будочник Аграфену на извозчика и в самую главную часть, и там сдал ее самому их главному будочнику. Аграфена и этому все рассказала.

— Не врешь ли? — усумнился главный: — нынче велено строго: прямо без всяких разговоров подкатим бочку пороха под разбойный дом, зажжем порох и разлетится дом на пять частей огнем и пылью, и пеплу не останется.

Отпустил главный будочник Аграфену на все четыре стороны с миром. Снарядились будочники все, сколько было из всех пяти частей, и поскакали по горячему следу на то место, где жили старичок со старухой.