— Красавица! Хоть на самовар ставь! — прокомментировал Борисов.

— Что? — не понял Ромео, чем заслужил снисходительный смешок Жени.

— Я всегда довольна мужчинами, потому что их несколько, — беззаботно делилась философскими изысканиями Кэтти. — Один заботится о семье и деньгах. Другой — для любви, с ним можно показаться на людях, но издалека, чтобы другие женщины исполнились зависти. Пускай, он недалек, для интеллектуальных бесед у меня есть водитель-философ, человек энциклопедических знаний, с которым я час-другой в день могу поупражняться в остроумии, потому как у него прекрасное чувство юмора. Но совместить все в одном мужчине невозможно. Глупо искать идеал. Мужчина — существо функциональное.

Это говорила Кэтти, его Кэтти. Приблизившись, Ромео видел ее полную холеную шею, подрагивающие в ушах серьги. Функция! Назвать его функцией, когда они оба знали, кто хозяин ее тела, кто заставляет ее повиноваться и просить, кто заставляет ее плакать в экстазе. Говорить о нем так пренебрежительно, в его же присутствии!

Он обернулся к Томе. Минуту он изучал ее хрупкую фигуру, потом отвернулся, пробрался сквозь кусты, грозящие испортить костюм. Он запомнит этот пикник, как запомнил ужин в доме профессора Каттнера.

Женя шепнул супруге:

— Впредь будем приглашать его почаще. Этот молодой человек очень забавен, его присутствие повышает настроение. Я чуть не упал с бревна, когда услышал его монолог о современной прозе.

Лондон… Фред всегда стремился сюда, в обитель цивилизации, прогресса. И Моника ступила на берег Англии, зная, что брата непременно привлечет сюда голос смерти. Тихий голос, что звал их всех за собой…

Когда газеты взбудораженной Европы только и писали об убийстве австрийского престолонаследника, в одной из заметок промелькнуло имя Каттнера. Каким-то образом сбежавший из сараевской тюрьмы преступник был замешан в кровавой расправе.

— Что нового? — поинтересовалась Стеф.

— Что и всегда, — Моника кинула газету в пылающий камин.

Найти Фреда… Газета даже дала ответ, как, в маленьком заголовке статьи:

В сентябре Моника прибыла в Лондон. Фред обязательно посетит доктора Парсонса или уже посетил.

Парсонс напомнил ей отца. Поглощенный собой, фанатик идеи, он не видел и не слышал гостью, для него она не существовала, как и мир живых. Лишь подобный сновидению мир смерти владел его вниманием.

— Вдова? — послышался его сиплый голос.

— Я не замужем.

— Близкие родственники умирали?

— Нет. Почему вы спрашиваете?

— Жаль. Женщины гораздо чаще, чем мужчины, вступают в контакт с умершими. Опыт такого рода наиболее вероятен у женщин, потерявших супруга. Поэтому жаль… что вы не вдова. Да и родители… Имеют тесную связь с детьми и часто странным образом сообщают им о своей смерти. Поэтому жаль…

— Что я не сирота?

— Да, — абсурдная жестокость старика, желающего несчастья ближнему, которое даст ему материал для исследований.

— В детстве у меня умерла собака. В тот момент я находилась в пансионе, далеко от дома. Я знала, что она старая и больная. И однажды я вдруг поняла, что в этот самый миг она умерла. Я расплакалась и позвонила домой. И действительно…

— Так, так… Она сообщила о своей смерти, попрощалась навсегда. Так бывает. Но собака! Собака… Нет, о собаках я упоминать не буду.

— Мой брат занимался исследованиями подобного рода. Он фотографировал момент смерти. Я ищу его. Возможно, он навещал вас. Высокий, немного сутулый… — она поняла свою ошибку — внешность вряд ли волновала Парсонса. — У него возникли трения с церковью…

— Церковь! — пробурчал доктор. — У христиан небо — иерархическое государство, где ангелы и святые созерцают бытие Бога, Коран обещает арабам рай — прекрасный оазис, где мужчины возлежат на ложах, наслаждаясь вином и фруктами, гедонисты верили в прекрасный остров, где изобильная земля круглый год рождает медоносные плоды. Ацтеки, скандинавы, эскимосы… Представления о загробной жизни совершенно различны. Почему же, придя в себя после остановки сердца, католики не рассказывают, что видели святого Петра у Жемчужных врат, Христа, хоры ангелов?

— Так эти люди возвратились с того света?

Телефонный звонок прервал странную беседу. Через несколько секунд, сияющий, он бросил трубку и вскочил из-за стола.

— Скорей, а то не успеем! Джон, в машину! — кричал он. — А то старая ведьма опередит нас. Я не прощу себе этого.

Моника выскочила вслед доктору, забралась в автомобиль. Ее присутствие совершенно не волновало Парсонса. В счастливом возбуждении он говорил:

— Это небывалая удача! Она изменилась, изменилась. Жалкая, больная старуха! Ее ненавидел весь свет. Улыбается! Будто увидела что-то прекрасное! Хоть бы успеть, успеть. Она расскажет, что видит. Преобразилась, прозрачная кожа, светится… юна… Как тот мальчик, больной чахоткой, внезапно сел на постели — я опишу этот случай — широко открыл глаза и улыбнулся впервые за несколько месяцев, и вместе с последним вздохом воскликнул: «Как прекрасно, мама!». И упал на подушку мертвым. Я докажу, докажу этим жалким врачишкам с горсткой постулатов вместо мозгов! Ха, галлюцинации, отравление мочой, наркотики, ха! И у всех, независимо от возраста, культуры, национальности видения одни и те же! Ха!

«Ролс» резко затормозил, Парсонс выскочил и бодренько взбежал по ступенькам. Моника бросилась за ним. Шум бойких каблуков доктора нарушил мрачную гармонию дома. Достигнув второго этажа, Парсонс встретил препятствие в виде пастора, преградившего ученому дорогу.

— Благодать снизошла на дочь Господню. Проявите терпение, господа.

— Прочь, церковник! Прочти на досуге Евангелие от Иоанна о Лазаре, возвращенном к жизни. Что пережил он за те дни, что был мертв? — и Парсонс вломился к умирающей.

Моника не последовала за ним. Она опустилась на диван. Смерть всегда представлялась ей как конец всего, облеченная траурной мантией горя близких. А Фред видел в смерти жизнь, начало, новое. То, что ее взору было недоступно.

Напротив сидел мужчина, он будто дожидался, пока она заметит его присутствие:

— Лорд Бартон, — с легким поклоном назвался он.

— Леди Мона.

— Вы последовательница этого старичка-мистификатора?

— А вы… наследник этой старухи-ведьмы?

Мужчина расхохотался.

— Простите меня. Получил по заслугам. Постараюсь впредь быть более тактичным. Например, очень вежливо приглашу вас на ее поминки? Позволите…

— Звучит романтично.

Чета Бартон, хоть и состояла в ссоре, грозящей перерасти в развод, принимала гостей. Вражда хозяев обернулась странным выбором приглашенных — каждый из супругов руководствовался лишь своим вкусом и симпатиями. Среди друзей леди Маргарет Бартон была мистификаторша и медиум — мисс Вирджиния, профессор-востоковед, эксцентричная русская поэтесса и сэр Артур, в пользу которого она когда-то агитировала в ходе избирательной компании.

Гостями хозяина Чарльза Бартона явились приятель Стивен — легкомысленный холостяк, доктор Грин и Моника.

Все собрались за трапезой: назвать это ужином было сложно — похлебка и рисовый пудинг, которые в военное время считались угощением изысканным. Чарльз и Маргарет сели на противоположные концы длинного стола, демонстративно не замечая друг друга, а гости пытались придать беседе непринужденный тон.

Монику окружали Стивен и русская поэтесса Тома, но вниманием молодой женщины владела Вирджиния, существо иного мира, мира, в который Моника вступила однажды и куда сама закрыла дверь. Общество спиритов, сеансы, явления духа… Моника не утратила любопытства, но внимала повествованию Вирджинии с оттенком усталости, как когда-то Мадлена слушала ее.