Но Герман не замечал его более, он махнул солдатам рукой. Времени на суд в отступающей австрийской армии не было. Через минуту на заднем дворе раздался выстрел.

— Следующий! — повторил Герман.

В палатку вошел рыдающий юноша с раной в плече. Герман не видел его. Неужели Ромео спасся? Он обернулся: плечо юнца было залито кровью.

— Снимите с него одежду.

Следы пороха с кителя могла смыть кровь, потребовался бы более тщательный анализ, а времени нет. Герман присмотрелся к ране, вооружился лупой. Пропитал рану йодом. Проступили посиневшие крапинки среди окровавленной ткани. Слабак! Выстрелил через кусок хлеба. И еды не пожалел!

— Фамилия, место жительства.

— Вена.

Герман внимательно взглянул на солдата.

— Если выживешь, собираешься вернуться туда?

— Конечно. У меня семья.

— Хорошо. Пусть идет к санитарам, — распорядился он, пристально вглядываясь в лицо солдата. Он даровал жизнь и когда-нибудь потребует свой долг. Там, в Вене ему понадобятся рабы.

— Иди, что я покажу тебе, итальянец! — кричал Глеб из соседней комнаты. Они набрели на этот дом ночью: голые стены, вырванные с петель двери, разбитые окна, изрешеченные пулями лестницы… Ромео уже два месяца скитался со своим спасителем. Они шли вслед за армией, но не солдат, а государственных мародеров. После них редко что оставалось. С трупов снималась форма, которая стиралась, подшивалась и вновь шла в ход. Захватывалось вооружение, амуниция, снаряжение и техническое оснащение врага. Но то была мелочевка. Главной добычей становилось заводское оборудование, сырье и строительные материалы, банковские и музейные ценности: золото, драгоценные камни, предметы старины и искусства. Последующая волна мародеров разбирала крыши домов, выставляла стекла и рамы из окон, снимала двери и полы, уводила скот. Спустя несколько дней от населенного пункта, где прошли боевые действия, оставались лишь голые коробки домов и строений.

Ромео вошел в комнату, пустую, оклеенную простенькими обоями. Недавно здесь делали ремонт, все должно было сиять и сверкать, но пришла война.

— Гляди-ка, как старательно оклеено! — тоном знатока поделился Глеб. Он подошел к стене. — Наверное, здесь. Сам бог велел…

Глеб рванул обои длинным большим куском. За ним оказалась деревянная панель. Один за другим Глеб рвал клочья обоев, превращая красоту в бумажные лохмотья. Деревянная панель оказалась дверью.

— Наконец-то! Как я ждал чего-нибудь подобного! — кричал Глеб в восторге.

За дверью оказалась комната, полностью забитая мебелью, утварью, картинами, тюками с одеждой… Вечером их ждал пир, под окнами Ромео развел костер, на огне жарилась пойманная в окрестностях тощая курица. Глеб открывал консервы с копченым языком и персиками в сиропе.

— Знаешь, чем отпугивали в Древнем Египте мародеров? — мечтательно спросил Ромео. — Были сочинены мифы о проклятии, которое падет на голову нечестивца, проникнувшего в гробницу фараона.

— Здорово, согласись? Откуда ты знаешь?

— Читал, — скромно ответил Ромео. Он вспомнил Монику и Фреда, их истории сослужили ему в тюрьме неплохую службу, богатенькие отпрыски прозвали его Шахерезадой.

В конце сентября они оставили шахматный город Львов[11]. Ни женщины, ни развлечения не привлекали Ромео, добровольного аскета. Ему требовалось собрать достаточно средств, чтобы покинуть Глеба и устремиться в большой город, не тронутый войной. Ромео ждал Лондон, город мечты Моники и Фреда. Он рвался туда.

В итальянском квартале Лондона его подобрал булочник. Как и в конторе, Ромео делал любую работу. Но рядом не было Патрика, который заставил бы дело процветать. В трущобах, облюбованных итальянцами, его невзлюбили. Вынужденное воздержание последних лет заставляло его искать встречи с каждой приглянувшейся ему женщиной. Некрасивых для него не существовало. Отныне двери порядочных домов были перед ним закрыты. Ватаги мстительных братьев налетали из-за угла, обманутые мужья нанимали убийц, оскорбленные отцы кипели бессильным возмущением. Очередная жалоба вынудила булочника выгнать Ромео, и женитьба не грозила тому, у кого ни гроша за душой.

Он жил в мансарде. Здесь была ванна, куда он таскал горячую воду, и граммофон с пластинками. Возвратившись, он поставил пластинку и полез в ванну. Ему казалось это изысканным, аристократичным — купаться под музыку.

В дверь постучали. Ромео обернул полотенце вокруг бедер, открыл дверь. На пороге стояла дама лет тридцати, ее изящное платье, шляпка с вуалью, меховое манто, драгоценности так не вязались со скудостью обстановки! Ромео поклонился, ожидая, когда женщина скажет, что ошиблась дверью.

— Так вот ты какой, голубчик! — она хищно улыбнулась. — Ромео… Кто придумал тебе это имя? Наверняка, женщина. Почему ты не приглашаешь меня войти?

Она была итальянкой. Черные глаза скользили по его мокрому торсу, по курчавым волосам на груди. Казалось, полотенце мешало ей рассмотреть его. Она словно покупала игрушку, и ей хотелось повертеть ее, пощупать, вдохнуть новый запах.

— Что вам нужно?

— Мне нужен ты. Идет война, дефицит мужчин растет.

— А… — протянул он.

— Ты меня не понял. Мне рассказали о тебе. В итальянском квартале ты наделал много шума, — она хотела сесть, но боялась испортить платье от соприкосновения с ветхой обивкой кровати. — Когда-то я была такой же бедной, Ромео. Но у нас с тобой есть один талант, он помог мне разбогатеть…

— Какой же это талант? — усмехнулся он.

— Талант соблазнять. Я помогу тебе. Ты этого хочешь?

— Я даже не знаю, как вас зовут.

— Джульетта, мой милый Ромео. Меня зовут Джульетта, — и она расхохоталась. — Сними полотенце, я хочу взглянуть, стоит ли за тебя браться. Хотя твоя слава — залог будущего процветания, мне нужно убедиться, что я ставлю на ту лошадку. Ну же!

Ромео послушался. Голый, он смотрел, как Джульетта стала серьезной, как облизнула губы, словно лакомка-кошка. Кончиком пальца она задумчиво провела по своей нежной шее. Ромео был возбужден, и от ее опытного взгляда это не укрылось. Она будто сама провоцировала его: вытащив веер, игриво провела по его плечу, там, где остался шрам от пули.

— Как легко тебя зажечь! — рассмеялась она. — Тише, тише… Я берусь за тебя, голубчик.

С того дня все переменилось в его жизни. Джульетта провела его по магазинам, выбрала гору одежды, сняла квартиру в престижном районе Лондона, посетила вместе с ним парикмахера.

— Кого я должен соблазнить? — спросил он за обедом в ресторане. Она наблюдала, как он ест, и улыбалась. Хоть этому его учить не нужно.

— В следующий четверг ты познакомишься с ней. Сорок лет, очень богата, ты сможешь выжать из нее все! Я расскажу про ее привычки, про ее любимые занятия.

— У нее есть муж?

— Да, и трое детей, уже взрослых. Но не беспокойся, ты не первый ее любовник. Она научена скрывать от мужа свои похождения. И потом это легче, у нее нет предубеждения против любви.

— Почему ты выбрала для нее меня?

— Ей нужно что-нибудь новое, свежее. Прежний любовник теперь угощает ее вином собственного изготовления, водит в театр… Он превратился в старую привычку, — она сморщили маленький носик. — Запомни одно: Кэтти никогда не должна узнать, что встреча с тобой не случайна. Она — моя близкая знакомая. А Ромео будет отдавать своей Джульетте двадцать пять процентов своих доходов. Понял?

В четверг Джульетта назначила встречу в ресторане. Он пришел чуть позже. Джульетта расположилась за столиком у окна, в ее компании ели мужчина и женщина. Та самая богачка, американка Кэтти Норвуд. Ромео медленно рассмотрел ее. Полная блондинка с насмешливыми глазами. Она с аппетитом ела, с удовольствием слушала щебет подруги, громко хохотала над анекдотами мужчины, смаковала вино. Госпожа Норвуд была гурманом жизни.

Неужели рядом муж? Он наблюдал за троицей. Джульетта смеялась, ее взгляд касался мужчины. Может, и не муж… Ромео отдал гарсону пластинку, тот подошел к граммофону. Заиграла музыка. Мужчина пригласил Джульетту танцевать. Женщина осталась за столиком одна. Настал момент знакомства. Ромео поднялся. Он заучил эту сцену наизусть — с поклоном он представился и предложил себя в партнеры по танго.