Я всё не совсем здоров, то есть не прежнею болезнию, а остатками, то есть, главное, слабостью. Устаю ужасно, а отчего бы, кажется?
Прощай, голубчик, письмо невеселое, будь здоров. Обнимаю тебя и всех твоих.
Твой весь Ф. Достоевский.
85. M. M. Достоевскому
5 апреля 1864. Москва
5 апреля/64.
Друг мой Миша!
Напишу тебе два слова.
Повесть моя, если б только силы, да досуг, да без перерыва, могла бы быть написана в этом месяце, но уж отнюдь не в первой половине.* Это во всяком случае. Теперь рассуди: книгу за март надобно выдать непременно в апреле. Неблаговидно начинающему журналисту являться с мартовской книгой в мае. Могу ли я кончить и поспеть? По всем признакам — нет. И главное — перерыв, который не от меня зависит и за последствия которого я не могу ручаться.* И потому, голубчик мой, обращаюсь к тебе: как можно скорей напиши мне: к которому числу, самое позднее, надо иметь тебе в руках повесть? По ответу твоему буду судить — кончу иль не кончу. Во всяком же случае, возьми в соображение могущие быть обстоятельства, которые остановят работу и которые не от меня зависят.
Напиши мне тоже: есть ли у тебя что-нибудь в отделе повестей на март кроме моей и что именно?
Мое соображение такое: можно явиться и без известных имен в этом отделе. Об моей повести можно уведомить (я думаю, совершенно не надо), что напечатается в апрельской книжке. Наконец, хочется хорошенько написать и не комкать как-нибудь, а главное, что я, хоть бы, может быть, и мог окончить, но ни сил (физических), ни обстоятельств благоприятных к тому не имею.
И потому я решил так.
До получения от тебя ответа буду усиленно и настойчиво продолжать повесть (будь что будет). Если напишешь, что можно, за нужду, и обойтись без моей повести, то я тотчас же ее отложу и успею-таки в этот номер (наверно, если скоро ответишь) написать что-нибудь в критику (не о Костомарове, так как эта статья велика).
Если ж напишешь, что нельзя обойтись, — буду писать повесть. Впрочем, по числу, тобой означенному для срока присылки, сам решу, что возможно, что невозможно, и только в случае совершенной невозможности оставлю повесть.
Я сознаю, брат, что теперь я тебе плохой помощник. Наверстаю потом. Теперь же положение мое до того тяжелое, что никогда не бывал я в таком. Жизнь угрюмая, здоровье еще слабое, жена умирает совсем, по ночам, от всего дня, у меня раздражены нервы. Нужен воздух, моцион, а и гулять некогда и негде (грязь). Мое теплое (слишком ватное) пальто мне уже тяжело (вчера было +17 градусов в тени). Да что описывать. Слишком тяжело. А главное, слабость и нервы расстроены.
А между прочим, только на тебя и надежда. Брат, деньги у меня текут как вода. Поверь, что расходы огромные. На себя копейки не трачу, летних калош не соберусь купить, в зимних хожу. Не могу существовать без денег. Поддержи же меня теперь, в слишком эксцентрическом положении, и поверь, что скоро заработаю.
Читал на публичном чтении.* Читал и Островский, который, хоть и приветливо, но как бы с обидчивостью, заметил мне, что прежде ты присылал ему «Время», а теперь «Эпохи» не выслал. Я обещал тебе передать. Если находишь нужным, пошли ему билет на Базунова.
Видел Чаева. Он спрашивал меня, какой был твой ответ насчет его драмы «Александр Тверской»? Напиши, пожалуйста. (Стихи хороши. Драмы же я сам еще не читал, а о рекомендации в «Дне» я писал тебе.)
Прощай, обнимаю тебя, ослабел ужасно и едва пером вожу. Теперь 12 часов, а к ночи я делаюсь ужасно слаб и не работаю (что очень худо; прежде лучшая работа была по ночам). Прощай, голубчик.
Твой Ф. Достоевский.
Прочел половину «Загадочных натур». По-моему, ничего необыкновенного. Натуры совсем-таки не загадочные, слишком обыкновенные. Где дело касается до современных идей, то видна молодость и некоторое нахальство. Много истинной поэзии, но какое же и колбасничество. Хорошо только, что не скучно.
Ты скажешь, может быть, чтоб я присылал по частям повесть. Но ведь мне, главное-то, нужно крайний срок знать и повесть поспешностью не испортить.
Пожалуйста, не церемонься и меня не жалей. Мне ведь всё равно что ни писать, только бы кончить. Хотелось бы только повесть кончить получше.
86. M. M. Достоевскому
13–14 апреля 1864. Москва
Москва, 13 апреля/64.
Милый друг мой Миша,
Сегодня получил твои два письма: одно с деньгами 100 руб. и с припиской в две строки, за что (то есть за письмо и за приписку) благодарю тебя от всего сердца; а другое письмо, от 10 апреля, на которое спешу отвечать. Я уже писал тебе о моей повести в двух письмах. Что она не готова и что я оставил тебя в самое критическое время (время первых книг журнала) без повести и без статей,* — я сам слишком мучительно знаю, друг мой милый. Но что же делать, всё это внешний фатализм; всё это не от меня зависело. По году жизни бы отдал за каждую книгу журнала, только бы этого не было. Я в положении ужаснейшем, нервном, больном нравственно и только тащу с тебя деньги, потому что траты мои не уменьшаются, а увеличиваются. Всё это меня мучит, мучит, и я не знаю, чем это кончится. Но о деле: что я писал о повести, то и теперь пишу: повесть растягивается; очень может быть, что выйдет эффектно; работаю я изо всех сил, но медленно подвигаюсь, потому что всё время мое поневоле другим занято. Повесть разделяется на 3 главы, из коих каждая не менее 1½ печат<ных> листов. 2-я глава находится в хаосе, 3-я еще не начиналась, а 1-я обделывается. В 1-й главе может быть листа 1½, может быть обделана вся дней через 5. Неужели ее печатать отдельно? Над ней насмеются, тем более что без остальных 2-х (главных) она теряет весь свой сок. Ты понимаешь, что такое переход в музыке. Точно так и тут. В 1-й главе, по-видимому, болтовня; но вдруг эта болтовня в последних 2-х главах разрешается неожиданной катастрофой. Если напишешь, чтоб я присылал одну 1-ю главу, — я пришлю. Напиши же непременно. Пожертвовать такими пустяками я еще могу и пришлю главу. Но вот что: ты сам писал, что хочешь выдать к празднику книгу. Когда ж присылать? Неужели ж выйти после праздников?* Это задержит подписку. Теперь о подписке. Брат, я уверен и твоя собственная опытность должна бы научить и тебя, что теперь подписка уже почти проходит и что если б мы в каждом номере выдавали бы по Тургеневу, то и тогда бы не подняли сильно подписку. У тебя есть большая вещь Зарубина. Печатай ее. Это недурно.* Возьми у Милюкова рассказов и проч.* Похлопочи только о критике, главное, о критике. Направление наше, конечно, для публики несомненно, но статей-то, специально разрабатывающих направление, мало. О, конечно надо, необходимо надо, чтоб март был даже лучше первых двух номеров. Но что же делать? Да и на подписку за нынешний год уже нельзя надеяться. Но зато мы последующими номерами возьмем; целым годом возьмем и зато к концу года выработаем великолепную подписку на будущий год. За это отвечаю. Деньги же на этот год доставай здесь у тетки. Ты, вероятно, получил уже мое ответное письмо на этот вопрос. Было бы сумасшествием не испробовать (имея столько вероятностей на успех) этот заем! Издавай же книгу скорее, до Пасхи, и приезжай на Святой сюда.
