Жена даже не приписывает тебе. На мое приглашение она отвечала, что напишет тебе сама, особое письмо, равно и к Вареньке. Но просила тебе и Эмилии Федоровне передать ее искренний поклон и пожелание всего лучшего. Я свидетель — что от искреннего сердца. Прощай.
Твой брат Ф. Дост<оевский>.
58. Е. И. Якушкину
1 июня 1857. Семипалатинск
Семипалатинск, 1-е июня <1>857.
Милостивый государь Евгений Иванович,
Александр Павлович передал мне всё то, что Вы поручили ему сказать мне.* Я не знаю, чем и как заслужил я привязанность Вашу и чем могу отблагодарить Вас когда-нибудь! Я бы желал Вас видеть и иметь честь узнать Вас короче. За краткостию не пишу Вам ничего о себе и о моих обстоятельствах или надеждах. Александр Павлович будет так добр и передаст Вам всё, чего я надеюсь достичь в непродолжительном времени, равно как и надежду быть в Москве. Но покамест перейдем прямо к делу, которое меня интересует почти более всего, в чем заключаются все будущие надежды мои в жизни, то есть — вступление вновь в литературу.
Александр Павлович прислал мне от Вашего имени 100 руб. серебром.
Добрейший Евгений Иванович, скажите мне как возможно Вам скорее: какие это деньги, откуда и чьи? Вероятно, Ваши, то есть Вы, движимый братским участием, присылаете их мне в надежде подстрекнуть меня на литературную деятельность и тем желаете мне помочь вдвойне. Александр Павлович пишет, что Вы берете на себя труд хлопотать о напечатанье моих сочинений и надеетесь, продав их куда-нибудь, выручить для меня значительную плату. Конечно, я не останусь глух на призыв Ваш, только уж и не знаю, как благодарить Вас за Ваше внимание ко мне. До сих пор я хотя и желал, но удерживался от печатанья. Мне всё казалось, что я не имею права. Но, кажется, мои опасения были пустые. Меня уже многие торопили печатать. Я давно уже решился начать, но не знал, как обделать дело. Во-1-х) не знал, куда послать. Редакции журналов теперь для меня большею частию незнакомы. Мне же непременно хотелось (и так я желаю и теперь) печатать не под своим именем. В последнее время я думал о «Русском вестнике». Приятель мой Плещеев (теперь в Оренбурге) уведомил меня, что писал обо мне Каткову.* Итак, я желал бы начать с «Русского вестника». Но вот в чем затруднение: что предложить в «Вестник»? Скажу Вам без обиняков, что у меня давно уже определено, с чего начинать, и с другого я не начну. Хотя и есть кое-что другое, но, кроме романа и повести, я ни с чего другого не начну.
В последнее же время, то есть года 1½ сряду, я обдумывал и занимался романом, к несчастью слишком объемистым. Я говорю, к несчастью: потому что захочет ли «Вестник» напечатать роман величиною с Диккенсовы романы? Вот что главное. 2-е) что хотелось бы мне узнать: имеете ли Вы в виду издателей или журнал, в котором желали бы поместить что-нибудь мое. А 3-е) где лучше и выгоднее было бы поместить, то есть какой журнал в настоящее время можно предпочесть в этом смысле? Объясню Вам, что именно я пишу, хотя, конечно, не буду рассказывать Вам содержанье. Это длинный роман, приключенья одного лица, имеющие между собой цельную, общую связь, а между тем состоящие из совершенно отдельных друг от друга и законченных само по себе эпизодов. Каждый эпизод составляет часть. Так что я, наприм<ер>, очень могу помещать по эпизоду, и это составит отдельное приключенье или повесть. Разумеется, мне бы желалось поместить всё по порядку. Скажу Вам еще, что роман состоит из 3-х книг, каждая листов 20 печатных, и из нескольких частей. Написана только 1-я книга в 5 частях. Остальные две книги напишутся не теперь, а когда-нибудь, ибо, во-1-х) они составляют хотя продолжение приключений того же лица, но в другом виде и характере и несколько лет спустя. 1-я же книга есть сама по себе полный и совершенно отдельный роман в 5 частях. Вся она написана, но еще не отделана, и потому я примусь теперь отделывать ее по частям и по частям буду доставлять Вам. Получив Ваш ответ, тотчас же вышлю Вам 1-ю часть 1-й книги. Эта часть составляет совершенно отдельную и конченную повесть.* Вас же убедительнейше прошу отвечать на мои вышеприведенные вопросы. Поговорите с редакторами, если имеете знакомых, и предложите им. Что скажут и что дадут с листа. Другим же я ничем (литературным) не занимаюсь теперь, кроме этого романа, ибо сильно лежит к нему сердце.
Извините меня, Евгений Иванович, за такие подробности, но я вполне хочу воспользоваться Вашим обязательным предложением. Благодарю Вас за всё еще раз. Крепко жму Вам руку. Вы меня выводите на дорогу и помогаете мне в самом важном для меня деле. До свиданья! Я надеюсь, что до свиданья! Ваш весь навсегда
Ф. Достоевский.
59. M. M. Достоевскому
3 ноября 1857. Семипалатинск
Семипалатинск. Ноября 3. 1857 г.
Любезный друг и брат, получив твое маленькое письмецо, в котором ты уведомлял меня о твоей заграничной поездке, или, лучше сказать, о твоем наскоке на Европу, я не отвечал тебе тотчас, ожидая обещанной присылки сигар (так как ты обещал их выслать с следующей почтой), и тут же разом отвечать тебе. Но ни сигар, ни письма — не было, и потому пищу, не дождавшись, во-первых, чтоб поскорей с тобой побеседовать, а во-вторых, изложить перед тобой кое-что из настоящих обстоятельств моих. Во-1-х, о моей частной жизни. Живем мы кое-как, ни худо, ни хорошо. Я служу, хотя намерен в скором времени просить отставку, потому что считаю за грех запускать болезнь мою без излечения. И сама совесть говорит мне: так ли служат; когда я сам сознаю и чувствую, что, по причине болезни, едва могу исполнить самые легкие обязанности. Лучше уступить место другому и посторониться. Я же, и в отставке и в болезни, найду случай быть полезным занятиями литературными. Всякая ненормальность, всякая противуестественность, наконец, отмстит за себя. Жить упорно в Семипалатинске, усиливая болезнь и запуская ее, — по-моему, повторяю, грех.
Надеюсь на высочайшую милость превосходного монарха нашего, уже даровавшего мне столько. Он призрит меня, несчастного больного, и, может быть, позволит возвратиться мне в Москву, для пользования советами докторов и для излечения болезни. Кроме того, где я достану себе пропитание, как не в Москве, где теперь столько журналов и где, верно, меня примут в сотрудники. Ты понять не можешь, брат, что значит переговариваться, хотя об литературных делах, заочно, писать — и не иметь даже необходимейших книг и журналов под рукой. Хотел было я, под рубрикой «писем из провинции», начать ряд сочинений о современной литературе. У меня много созревшего на этот счет, много записанного, и знаю, что я обратил бы на себя внимание. И что же: за недостатком материалов, то есть журналов за последнее десятилетие, — остановился.* И вот так-то погибает у меня всё, и литературные идеи и карьера моя литературная.
Ты пишешь мне, дорогой мой, о моем романе и просишь меня прислать прямо к тебе; но вот что я скажу тебе на это: я давно уже получил предложение из «Русского вестника», бесспорно первого русского журнала в настоящее время,* и уже завел переписку в Москве через превосходных знакомых моих и через Плещеева, который теперь в Оренбурге и вот уже год работает для «Вестника».
Что же касается до моего романа, то со мной и с ним случилась история неприятная, и вот отчего: я положил и поклялся, что теперь ничего необдуманного, ничего незрелого, ничего на срок (как прежде) из-за денег не напечатаю, что художественным произведением шутить нельзя, что надобно работать честно и что если я напишу дурно, что, вероятно, и случится много раз, то потому, что талантишка нет, а не от небрежности и легкомыслия. Вот почему, видя, что мой роман принимает размеры огромные, что сложился он превосходно, а надобно, непременно надобно (для денег) кончать его скоро, — я призадумался. Ничего нет грустнее этого раздумья во время работы. Охота, воля, энергия — всё гаснет. Я увидел себя в необходимости испортить мысль, которую три года обдумывал, к которой собрал бездну материалов (с которыми даже и не справлюсь — так их много) и которую уже отчасти исполнил, записав бездну отдельных сцен и глав. Более половины работы было готово вчерне. Но я видел, что я не кончу и половины к тому сроку, когда мне деньги будут нужны до зарезу. Я было думал (и уверил себя), что можно писать и печатать по частям, ибо каждая часть имела вид отдельности, но сомнение всё более меня мучило. Я давно положил за правило, что если закрадывается сомнение, то бросать работу, потому что работа, при сомнении, никуда не годится. Но жаль было бросать. Твое письмо, в котором ты говоришь, что по частям никто не возьмет, заставило меня окончательно бросить работу. Два соображения были тому причиною. «Что же будет? — думал я, — или писать хорошо, но тогда я и через год не получу денег, потому труд мой бесполезен, или кончать как-нибудь и испортить всё, то есть поступить бесчестно; да и не в силах я был это сделать». И потому весь роман, со всеми материалами, сложен теперь в ящик.* Я взял писать повесть, небольшую (впрочем, листов в 6 печатных).* Кончив ее, напишу роман из петербургского быта, вроде «Бедных людей» (а мысль еще лучше «Бедных людей»),* обе эти вещи были давно мною начаты и частию написаны, трудностей не представляют, работа идет прекрасно, и 15-го декабря я высылаю в «Вестник» мою 1-ю повесть.* Там дадут вперед и дадут немало. Буду с деньгами. Но вот беда: к 1-му генварю не буду иметь совсем денег, и так как, начиная это письмо, я решил объяснить тебе все мои обстоятельства и просить кой о чем, то и приступаю к этому делу.
