1939
Эпизод с обмороком слушателя был упомянут многими и стал своего рода символом нервного возбуждения, охватившего присутствовавших. Так, И. С. Аксаков писал: «Всё пришло в такой экстаз, что один юноша, ринувшись к Достоевскому на эстраду, упал в нервный обморок» (РА. 1891. № 2. С. 97). См. также: Достоевский в воспоминаниях. Т. 2. С. 341, 351, 377–378.
1940
В «Молве» сообщалось, что по окончании заседания «на эстраду вошли несколько девушек с огромным лавровым венком: это слушательницы женских курсов принесли венок г-ну Достоевскому. После восторженной овации заседание было закрыто» (1880. 10 июня. № 158). Ср. также: ЛН. Т. 86. С. 505. Вернувшись из Москвы, Достоевский рассказывал впоследствии жене, как «позднею ночью» отвез поднесенный ему «громадный лавровый венок» на Страстную площадь, «положил его к подножию памятника своего „великого учителя” и поклонился ему до земли» (Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 364–365).
1941
В письме Достоевской от 6 июня 1880 г. рассказывалось о покупке жеребенка и о том, с каким «восторгом необыкновенным» это приобретение было встречено детьми (см. также: Достоевская А. Г. Воспоминания. С. 363–364).
1942
В своих воспоминаниях H. H. Страхов отмечал: «Всего значительнее было чтение стихотворения „Пророк”. Достоевский дважды читал его, и каждый раз с такой напряженной восторженностью, что жутко было слушать. <…> Правая рука, судорожно вытянутая вниз, очевидно, удерживалась от напрашивающегося жеста; голос был усиливаем до крика. Чтение выходило слишком резким, хотя произношение стихов было прекрасное» (Биография. С. 312). «Когда он читал „Пророка”, — вспоминала Е. П. Леткова-Султанова об одном из выступлений Достоевского, — казалось, что Пушкин именно его и видел перед собой, когда писал: „Глаголом жги сердца людей”» (Достоевский в воспоминаниях. Т. 2. С. 384).
1943
Пушкинская речь Достоевского была передана M. H. Каткову для публикации в «Московских ведомостях». См. об этом запись М. А. Поливановой (Достоевский в воспоминаниях. Т. 2. С. 360–361) и письмо С. А. Юрьева к О. Ф. Миллеру (ЛН. Т. 86. С. 509–510).
1944
Речь идет о телеграмме, которая была послана на имя Достоевской из Саблино 10 июня 1880 г. С. А. Толстой, Ю. Ф. Абаза и Вл. С. Соловьевым: «Перешлите Федору Михайловичу. Радуемся за всё. Понимайте. Примите от нас более, чем слова» (ЛН. Т. 86. С. 509). Телеграмма подписана: «София, Юлия, Владимир Соловьев». В публикации «Литературного наследства» все три имени ошибочно объединены общей фамилией Соловьевы.
1945
См.: Совр. известия. 1880. 9 июня. № 157, а также письмо 235, примеч. 4.
1946
Достоевский, очевидно, имеет в виду рассказ П. В. Анненкова о «кайме» (см. письмо 222, примеч. 2).
1947
H. H. Страхов вспоминал: «Живо осталось в моей памяти, как П. В. Анненков, подошедши ко мне, с одушевлением сказал: „Вот что значит гениальная художественная характеристика! Она разом порешила дело!”» (Достоевский в воспоминаниях. Т. 2. С. 351).
1948
См. письмо 235, примеч. 3.
1949
Цитата из стихотворения Пушкина «Поэту» (1830).
1950
Речь о Пушкине была полностью напечатана в № 162 «Московских ведомостей» от 13 июня 1880 г.
1951
Отмеченные Достоевским «главные два пункта» его речи вызвали наиболее резкие возражения у сторонника «идеи христианского пессимизма» К. Н. Леонтьева.
1952
Этот аспект речи И. С. Тургенева отметил также Страхов: «Главный пункт, — писал он впоследствии, — на котором остановилось общее внимание, состоял в определении той ступени, на которую Тургенев ставил: Пушкина. Он признавал его вполне народным, то есть самостоятельным поэтом. Но он ставил еще другой вопрос: есть ли Пушкин поэт национальный. <…> Всё это и другое подобное было иным не совсем по душе» (Биография. С. 309). Неудовлетворенность речью Тургенева отмечали и другие мемуаристы. Да и сам Тургенев признавал, что его речь на публику «большого впечатления не произвела» (Тургенев. Письма; Т. 12, кн. 2. С. 271). См. об этом: Тургенев. Сочинения. Т. 15. С. 326–327 (примеч. Н. В. Измайлова).
1953
Это свойство таланта Пушкина впервые отметил Белинский (см.: Кирпотин В. Достоевский и Белинский. М., 1976. С. 258–261).
1954
«Дневник писателя. Единственный выпуск на 1880 год. Август» (ценз. разр. — 1 авг. 1880 г.) вышел в свет 12 августа 1880 г. (см. объявление о выходе: МВед. 1880. 17 авг. № 227).
1955
Ю. Ф. Абаза.
1956
Соловьеву в это время было 27 лет.
1957
Является ответом на письмо Штакеншнейдер от 19 июня 1880 г. (см.: Материалы и исследования. Т. 5. С. 266–267).
1958
Успех Пушкинской речи Достоевского в значительной степени был связан с ее эмоциональным воздействием. Об этом писали газеты, а потом и журналы. «Несомненно, что Достоевский электризировал всех — именно электризировал. Речь его, появившись в печати, потеряла 9/10 своего обаяния», — писал И. Ф. Василевский (Буква) в «Молве» (1880. 14 июня. № 162).
1959
И. С. Тургенев, подобно другим слушателям Достоевского, первое время находился под обаянием его речи. Однако потом он проанализировал ее содержание и нашел в ней защиту враждебных ему славянофильских взглядов. Развернутый полемический отзыв о речи Достоевского содержится в письме Тургенева к M. M. Стасюлевичу от 13 (25) июня 1880 г. (см.: Тургенев. Письма. Т. 12, кн. 2. С. 272).
1960
Ф. Ф. Достоевский родился 16 июля 1871 г.
1961
Работа над «Братьями Карамазовыми» закончилась в начале ноября 1880 г.
1962
Рассказ В. П. Гаевского Штакеншнейдер передала в своем письме следующим образом: «Гаевский тоже по своему петербургскому вероисповеданию не любит Каткова и приверженец Тургенева. Он рассказал, как дело было и что Тургенев ни за что не хотел идти на обед, чтобы не встретиться с Катковым, и пошел только, когда его друзья ему обещали, что при первой неприятности, которую ему сделает Катков, они все вместе с ним выйдут из залы» (Материалы и исследования. Т. 5. С. 266).
1963
Речь M. H. Каткова была воспринята как его политическое поражение не только либеральной прессой («Голос», «Русские ведомости»), но и Н. К. Михайловским. В июльской книжке «Отечественных записок» он писал: «Были резоны и у г. Каткова для примирительной речи. „Да здравствует солнце, да скроется тьма!” — закончил г. Катков свою речь стихом Пушкина. О да! Да здравствует солнце, да скроется тьма! Я боюсь только, что при этом придется скрыться и г. Каткову. Мне кажется даже, что он и сам этого боится, а потому и сказал примирительную речь» (Михайловский Н. К. Соч. СПб., 1897. Т. 4. С. 924).
