Я отвернулась от вида его безумной ярости и вдруг заметила, что комната изменилась. Меня окружали серые каменные стены средневекового замка, а обеденный стол превратился в положенные на козлы доски. В железных креплениях потрескивали смолой факелы. Еда превратилась в дерево: индейка стала раскрашенным узловатым чурбаном, а картофельное пюре — опилками.

Король Лейк злобно повернулся ко мне.

— Почему ты не ешь? — рявкнул он. — Тебе не нравится моя еда?

— Нет, сэр, просто я не голодна…

— Врунья! — зарычал он. — Как ты смеешь лгать мне в моем доме?

Он занес кулак и начал двигаться ко мне. Я схватила меч, но, стоило мне дотронуться до металла, в мозгу возникло предупреждение. В таком образе Лейк казался более реальным, чем вежливый хозяин за столом, но как можно убить человека, который давно умер? Каменный глаз показал мне, как король Лейк выкидывает меня на крыльцо, на расправу жадной стае ворон. Я быстро проморгнула несколько странных ракурсов и снова оказалась в уютной деревенской столовой.

— Не заставляй себя есть, если ты не голодна, — сказал Лейк. — Ты выглядишь усталой; может, показать тебе комнату для гостей и ты ляжешь спать?

— Пожалуйста, — ответила я. Может, оставшись одна, я смогу найти способ пробраться в подвал. — Буду очень признательна.

Я подняла щит и меч, и Лейк провел меня из столовой к лестнице в коридоре.

— Бенни приедет около полудня, его привезет мой племянник Регги. Мы приготовили Бенни замечательный подарок на день рождения. Он уже совсем большой, почти мужчина. Мы хотим устроить ему особый день. Останешься на праздник? Бенни будет рад встрече с такой красивой женщиной.

Племянник Регги. Я вспомнила, что сказал мне молодой человек в лесу перед трансформацией, его одежду семидесятых годов. Значит, олень — это Регги и все еще пытается защитить свою семью от зла, которое довело его до самоубийства. Я все больше убеждалась, что Купер и Колдун жили именно в этом доме.

— Люблю праздники, — сказала я, не давая никаких обещаний. Я не знала, свяжет ли меня клятвой данное в этом месте нечаянное обещание, но лучше не рисковать.

Лейк открыл дверь в небольшую комнату: там стояли односпальная кровать, письменный стол и старая швейная машинка. Узкая дверь вела в маленькую ванную комнату — там над раковиной светился зеленым огоньком выключатель.

— Ничего особенного, но, надеюсь, тебе будет удобно, — сказал Лейк.

— Большое спасибо.

— Спи крепко! И пусть блохи не кусают! — Он резко захлопнул дверь, и я услышала, как задвинулся засов.

«Черт!»

Я потрясла дверную ручку, но она не открывалась. Навалилась изо всех сил на дверь — дверь не шелохнулась. Отлично. Просто замечательно. Я положила на кровать щит, затем присела перед дверью и внимательно осмотрела ручку в надежде найти винты и открутить ее. Ручка блестела гладкой литой медью. Петли находились снаружи, так что до них мне тоже не добраться.

Я встала и сделала глубокий вдох. Должен быть способ выбраться из комнаты, и желательно тихий способ, чтобы Лейк не узнал, что я затеваю. Я бросила взгляд на окно. Снаружи неуклюже парила крупная ворона и рассматривала меня холодными бусинками черных глаз. Она яростно стукнула клювом по стеклу, будто подтверждала, что не стоит высовываться. На крышу мне не выбраться, а ведь оттуда я могла бы спуститься по водосточной трубе.

Я уставилась на ворону. К ней начали подлетать собратья — одни кружились под окном, другие прыгали по подоконнику. И все с ненавистью смотрели на меня. Вскоре под моим окном соберется такая стая, что я не увижу света разбитой луны.

Повинуясь инстинкту, я перешла на ракурс, в котором видела безумного короля Лейка и деревянный пир. Уютная гостевая комната превратилась в голую средневековую темницу. Кровать стала кипой грязной соломы на деревянной скамье; в ванной стояло перемазанное ведро и имелась грубо выбитая дыра в полу. Окно вытянулось в высокую, узкую бойницу; ни один взрослый человек не смог бы протиснуться в нее, и тем не менее бойницу закрывала ржавая решетка.

Жмущиеся к решетке создания перестали напоминать птиц. На первый взгляд они походили на смоченные черными чернилами губки. Я вытащила из рожка один из факелов и поднесла к окну.

Из крупных пор губок местами высовывались жадные, похожие на щупальца языки. Другие поры представляли собой крохотные круглые рты. Они напомнили мне о миногах. И среди ртов и языков блестели глаза, еще чернее губчатой плоти. Я чувствовала глубокую, инстинктивную ненависть к странным созданиям, — наверное, такое чувствует выращенный в лаборатории мангуст, когда впервые в жизни встречается с коброй.

Я прищурилась, чтобы получше разглядеть маленьких монстров, и копалась в памяти в надежде вспомнить, кто они такие. Что-то не давало мне покоя, как скрывающаяся в мутных водах акула. Возможно, я читала о них в одном из древних справочников, но их название никак не приходило на ум.

Но пока я их разглядывала, я поняла, что от них исходит голодная, бестолковая энергия детенышей. Это всего лишь личинки или птенцы.

— И где же ваша мамочка? — спросила я.

В ответ они присосались к железной решетке и заклацали крохотными зубами.

Я отпрыгнула и чуть не уронила факел, но в этот момент щелкнул замок, и тяжелая дубовая дверь отворилась.

В дверях стояла кукла на шарнирах, которую я видела на коленях у печальной женщины; свет факела плясал в ее темных стеклянных глазах. Кукла поднесла палец к пустому лицу призывающим к тишине жестом и подложила под дверь деревянный кубик. Затем она шагнула в комнату — дверь закрылась, но кубик не дал замку защелкнуться.

— Кто ты? — прошептала я.

«Меня зовут Блю, — ответила кукла. Я поняла, что слышу ответы телепатически, как с фамильяром. — И я мальчик».

Он не выглядел обиженным, просто терпеливо поправил меня.

«Мой отец уложил меня спать, но я проснулся после того, как монстр запер нас здесь. Я так злился, когда маму обижали каждый день, что скоро во мне остались только плохие мысли. Тогда я отослал злую часть прочь, чтобы придумать, как выбраться отсюда, — сказал Блю. — Моя плохая половина сделала тебе больно; поэтому ты слышишь в голове все, что я говорю, потому что в тебе осталась часть меня».

Вутгангер. Блю был второй половиной демона, Тем, что осталось от изначальной души, неспособной чувствовать боль и ненависть. Я уставилась на странную, безликую куклу.

Что здесь происходит?

Брюс подкинул меня в воздух и поймал за шею. Я почувствовал, как сильные пальцы сомкнулись на горле, собираясь выдавить из меня жизнь.

Изо всех сил я вцепился зубами в указательный палец агента и вонзил когти в нежную кожу запястья.

— Черт! — Брюс разжал руку.

Я упал на землю и ринулся бежать к ближайшим кустам. Брюс еще раз чертыхнулся, и я услышал за спиной звук вынимаемого из кобуры пистолета. Затем выстрел — и гравий рядом со мной разлетелся фонтаном. Я прыгнул под укрытие куста жимолости.

— Оставь его, — приказал Вилсон. — Не трать пули, ему все равно недолго осталось.

Я едва успел перевести дыхание, как ощутил резкую, тянущую боль глубоко внутри. Я никогда не чувствовал ничего подобного, но сразу же понял, что это означает. Тюремщики вытягивают мою душу из тела хорька, чтобы снова посадить за решетку.

«Нет. Нет, нет, нет!» Только не сейчас; я нужен Джесси, и матушке Карен, и Джимми. Но что я могу сделать?

Я вспомнил ту ночь, когда проснулся в теле хорька и когда Смоки превратился в подобие своего истинного образа. Я не знал, что такое возможно. Вместо того чтобы покинуть тело хорька, могу ли я обратить процесс и затянуть свою настоящую форму сюда? Смоки сошел с ума, но, может, на него подействовал шок от взрыва, а не травма от превращения.

Терять нечего, можно рискнуть. В теле хорька я слишком маленький и слабый, чтобы спасти Джесси и остальных Талантов. Но удастся ли здесь совершить превращение?