— В этом нет ничего невозможного, — рассуждал я, — ведь существует Туринская плащаница, в которую, как считается, было завернуто тело Спасителя. Наверняка, на ткани сохранились органические остатки. Просто, берем кусочек плащаницы и…

— Я бы не советовала, — сказала Хия. — Могу слету назвать три причины, почему этого делать не стоит.

Я удивился серьезности тона своей подруги — ведь я всего лишь пошутил.

— Во-первых, — без приглашения начала Хия, — я не уверена, что такое оживление вашего Спасителя на Земле в человеческой плоти согласуется с концепцией христианства. Более того, Жертва, когда-то принесенная Им, может потерять не только смысл, но и практический эффект.

— Любовь моя, не будь такой серьезной! — призвал я.

Во-вторых, — Хия никак не отреагировала на мою просьбу, — тела, как ты теперь уже знаешь, могут исчезать совершенно бесследно. Без «органических остатков», как ты выразился.

— На что это ты намекаешь? — с притворной суровостью вопросил я.

— Ну, а в-третьих, — Хия, словно меня не слышала, — из этой плащаницы может возродиться такое, что ты сам будешь не рад.

— О чём ты? — взмолился я.

— Андрей, — девушка широко улыбнулась, — не только у тебя есть чувство юмора. Я тоже решила пошутить.

— У-ф-ф-ф, а я уж решил всерьёз испугаться, — с облегчением сказал я.

На пути от предприятия общественного питания в штаб дружины я постарался понять, чем мне могут помочь новые союзники. Секвенция эха мне уже известна. Помочь в этой части они мне не могут по той причине, что в помощи я не нуждаюсь. Значит, нужно попытаться выведать у них что-нибудь про рецепт копирования. Пусть расскажут подробно про свою охоту за моим заочным другом Валерианычем. Глядишь, мне удастся догадаться о чем-то таком, что им не пришло в голову.

Этим мы и занимались в последующие четыре часа. Усатый в подробностях рассказывал об охоте на Попцова, а я что-то уточнял и переспрашивал. В результате нашего интервью у меня возникло два вопроса. Во-первых, мне было непонятно, почему дружинники, искренне считающие себя гуманистами, с такой безжалостностью шли на уничтожение дублей. На это мои новые союзники с подкупающей непосредственностью объяснили мне, что копия всё равно через несколько часов исчезнет сама собой, а потому, нечего ее жалеть. После этого, я был вынужден отбросить подозрения в том, что про эхо они знают больше, чем хотят мне показать. Им определенно не было известно, что личность и память копии по прошествии должного времени сливаются с оригиналом, поэтому сама копия не придает большого значения своей смерти.

Вторая странность состояла в том, что мне не удалось понять, зачем Попцов реализовал передачу рецептов своему родственнику (по сведениям усатого, его звали Иван Сергеевич) так сложно. Для чего было создавать две копии, единственной задачей которых было передать нечто одному и тому же человеку? Я терялся в догадках. К моменту расставания с дружинниками, я ощущал, как к самому себе, так и к ним определенное раздражение. С собой я решил разобраться позже, а дружинникам изложил сентенцию, в точности повторяющую их рассуждения о ценности жизни дубля, но уже в приложении к их собственным жизням. Я сказал, что едва ли кому-то из них суждено прожить более пятидесяти лет. В течение этого срока они, так или иначе, умрут. Так стоит ли относиться к их праву на жизнь с серьезностью? Ведь чему быть, того не миновать.

Надеюсь, что они поняли меня правильно. Правда, я не представлял, как именно меня можно понять правильно. Ну, не нравятся они мне, что я могу поделать?

Придя домой, мы с Хией, как я и планировал, отправились под душ. Вдвоем. А потом, утомленные водными процедурами, переместились на диван. Не скажу, что мы сразу заснули: нам было совершено не до сна. Когда я наконец решил, что неплохо было бы немного подремать, сомкнуть вежды, так сказать, в комнате уже было светло. Глянув на часы, я понял, что спать осталось меньше трех часов — явно недостаточно, чтобы выспаться и посвятить себя эффективной охоте за секвенцией удвоения. Засыпая, я думал о том, как всё-таки заполучить рецепт копирования.

Проснувшись через три часа, я уже знал, как получить неизвестный мне рецепт секвенции. Точнее, я понял, кто мне в этом может помочь. Я залез в карман бирюзового рюкзачка и убедился, что зеркальной купюры там уже нет. Исчезла. Аннигилировала. В последний раз я ее видел позавчера вечером, шестнадцатого числа. Это значит, что секвенция удвоения была выполнена самое позднее четырнадцатого вечером. Выполнена, скорее всего, не без участия Поповой Елены Александровны, паспорт которой был в том же рюкзаке. Я вручил Хие паспорт и велел нестись с ним в штаб дружины. Пусть Ленский размножит фото с паспорта в нужном количестве и раздаст своим дружинникам. И пускай дружинники на время оставят коммерческую деятельность и займутся своими прямыми обязанностями: патрулируют улицы города и сверяют лица всех встречных молодых женщин с изображением на фотографии. И Хия пусть рыщет по улицам в поисках этой девицы. Елена Александровна мне очень нужна. Точнее, у нее есть то, что мне нужно.

Я запер за Хией дверь и взглянул на часы. Девять тридцать. Стоит поспать хотя бы пару часов, иначе толку от меня большого не будет.

В шкафу нашлась раскладушка, разумеется, со знакомой надписью «Гостиница Боголюбская». Иван, собравшийся было устраиваться на полу, очень обрадовался и потащил свое складное ложе на кухню. Пока он плескался в душе, Алена застелила раскладушку найденными в шкафу чистыми простынями (всё с той же надписью), дождалась, пока приятель освободит ванную и тут же ее заняла, пожелав Ивану спокойной ночи.

Добравшись в темноте до своего широкого дивана, Алена почти без сил упала на спину и начала вспоминать прошедший день. Неужели, всё это было сегодня? — и встреча с кожаным, и дуб, и береза, и изучение дядюшкиного послания. Потом девушка вспомнила, как они с Иваном шли по лугу, и он ей рассказывал о синем аспекте. Алене стало хорошо, и она постаралась сосредоточиться на этом ощущении, вспоминая звуки и запахи луга и голос спутника. Что-то сегодня еще случилось хорошее, почувствовала Алена. Что-то, от чего на душе стало ясно и спокойно. Призадумалась и вспомнила. Они — больше не дичь. Они теперь охотники. Засыпая, уже на границе сна, Алена подумала, что ей придется самой сделать первый шаг для сближения с несмелым Иваном. Как это часто бывает во сне, удивительная мысль показалась очень простой и естественной.

Проснулась Алена от узнаваемых звуков, раздававшихся с кухни. Вот Иван наливает в чайник воду из пластмассовой бутылки и с третьего раза зажигает спичкой газ — наверное, перепутал конфорки. Вот он зажег газ под сковородкой. Интересно, что он собрался жарить? Ага, яичницу. Звук разбиваемых яиц трудно с чем-то перепутать. Интересно, он знает, что яйца лучше разбивать тупой стороной ножа? Девушка сладко потянулась: пора вставать, завтрак через пять минут. Словно прочитав ее мысли, Иван заглянул в комнату и повторил слово в слово: «Пора вставать! Завтрак через пять минут». Накинув халат, девушка сбегала в ванную и уже через пять минут была за столом — основательные утренние процедуры, как то, душ и мытье головы были отложены на потом. Оказалось, что расторопный напарник успел на второй сковородке пожарить гренки. Слово «гренкѝ» Иван произнес с ударением на последнем слоге.

— Почему гренкѝ, а не грѐнки? — весело удивилась Алена.

— Один гренòк, два гренкà, а все вместе — гренкѝ, — охотно объяснил Иван.

— Неужели я всю жизнь говорила неправильно? — расстроилась Алена.

— Ты всё говоришь правильно, — успокоил ее галантный мужчина. — Если честно, «гренки» это такой сговор между снобами. Они так говорят, чтобы различать друг друга. Еще они говорят «брелоки» и утверждают, что «кофе» мужского рода, хотя любому понятно, что среднего.