— О каком условии ты говоришь, о щедрейший из соседей?
— Выполнить моё условие не составит труда для любого верного слуги нашего Великого и Мудрого Правителя.
— Говори же скорее свое условие и давай мои две тысячи динаров, — нетерпеливо воскликнул скряга.
— Условие мое таково, о достойнейший, — отвечал хитроумный мудрец, — я отдам тебе все обещанные деньги, но ты до утра не должен помышлять о том, чтобы проникнуть в гарем Великого Правителя, и обесчестить любимейшую из его жен. Если же ты поддашься искушению шайтана и допустишь эту ужасную мысль в свою несчастную голову, то всё золото тут же исчезнет, а на тебе будет неискупимая вина перед нашим милостивым правителем.
Жадность охватила недостойного ростовщика, и он согласился на условия мудреца. Мудрец велел принести тяжелый сундук, окованный железом, положил туда ровно две тысячи динаров, по счету, и запер сундук на замок. После этого мудрец и ростовщик опечатали сундук каждый своей печатью, и договорились, что мудрец на следующий день, в полдень прибудет в дом ростовщика с ключом, и они вместе откроют сундук. Назавтра, ровно в полдень хитроумный мудрец появился в доме у ростовщика, и они оба приблизились к сундуку. Затем каждый из них снял свою печать, мудрец отпер ключом замок, и они вместе откинули крышку сундука. И, о чудо, в сундуке не оказалось ни одной монеты!
— Горе тебе, о несчастный, — грозно закричал хитрый мудрец. — Ты всё это время раздумывал, как нанести страшное оскорбление нашему правителю, да продлит Аллах его годы! Я сейчас же приведу городскую стражу, и тебя отведут в зиндан, где будут бить палками по пяткам, пока ты ни сознаешься в своем страшном замысле! А потом тебя живьем сварят в кипящем масле, и поделом тебе, покусившемуся на ложе Великого и Мудрого Правителя.
Алчный ростовщик затрясся от страха:
— Не губи меня, о милосерднейший из мудрейших, не зови стражу. За это я тебе заплачу еще тысячу динаров!
Недолго скряге пришлось уговаривать хитроумного мудреца. Мудрец вернулся к себе домой, а два слуги ростовщика принесли сундук, доверху наполненный золотыми динарами. Так хитроумный мудрец наказал алчного соседа».
— Ну и ну, — подумал я. — Не слишком поучительный, однако, рассказ. Во-первых, хитроумный мудрец — обыкновенный провокатор, во-вторых, что-то подобное я уже читал, а в-третьих, какие полезные сведения о секвенциях отражения я могу вынести из этой абсолютно аморальной истории? Допустим, жуликоватый мудрец, действительно, воспользовался секвенцией. Но в этой сказке нет ни единого слова о рецепте. Я еще раз взглянул на текст и заметил, что в первом предложении слово «бедный» выделено желтым маркером, а во втором предложении тем же цветом выделены слова «через три дня». Чем мне может помочь слово «бедный»? Пока ничем, пожалуй. А «три дня»? Что мне дают эти три дня? Рассуждаем логически: ученый муж создал копию тысячи золотых, и не более чем через три дня и одну ночь они исчезли. Следовательно, согласно этой истории, время существования мираклоида не более восьмидесяти четырех часов — это уже кое-что. Продолжим рассуждения: коль скоро ученый был бедным, собственной тысячи динаров у него быть не могло. Следовательно, в ящик он положил тысячу, взятую в долг ростовщика и копию монет, полученную с помощью секвенции. Не сходится! В этом случае, на утро четвертого дня в сундуке осталась бы полученная в долг тысяча, а на деле сундук оказался пустым. Значит, жуликоватый ученый за три дня успел выполнить секвенцию дважды. Тем самым, время безразличия секвенции составляет не более трех суток. Что там у нас еще? Обе партии скопированных монет исчезли в период между закатом солнца и полуднем. Полдень, допустим, наступает в двенадцать часов. А когда там у них закат, интересно? Допустим, в одиннадцать вечера. Следовательно, между исчезновением обеих партий монет прошло не более тринадцати часов. А это означает, что они были изготовлены с промежутком менее тринадцати часов. А из этого следует, что время безразличия нашей секвенции никак не может быть больше этих самых тринадцати часов. Ай да Траутман! Ай да сукин сын!
Минуты три я пребывал в восхищении возможностями человеческого разума вообще, и своего, в частности. А после этого до меня дошло, что заострять мое внимание на бедности ученого было совсем необязательно. Задача прекрасно решалась и без упоминания о скверном материальном положении пронырливого мудреца. Значит, понял я, кто-то, скорее всего Петров, пометил слово «бедный», чтобы облегчить для меня решение загадки. Мне стало немного обидно: уж я как-нибудь и без этой подсказки смог бы догадаться! Немного подумав еще, я сообразил, что три дня, упомянутые в истории, тоже мало о чем говорят. Хорошо известно, что в сказках часто используют числа три и семь. Седьмое небо или тридевять земель, например. Да, кстати, девятку сказочники также не обходят вниманием. Значит, срок отдачи долга в действительности запросто мог составлять не три дня, а четыре, или, скажем, пять. Впрочем, прочь, уныние! Я прочитал всего один текст, а уже получил кое-какие количественные характеристики одной из секвенций. Нужно двигаться дальше.
Вместо того чтобы бессистемно скакать по содержимому папки, я решил начать с самого начала. Первым в мраморной папке оказался лабораторный дневник алхимика, про который мне уже рассказал Петров. Алхимик, действительно, воспроизводил себя ровно три раза. Вместе с очередным дублем он исследовал отличие копии от оригинала. Сравнению подвергались не только физическая выносливость, но и мыслительные способности. Дубль уверенно обыгрывал подлинника в шахматы и успешнее выучивал на память незнакомые тексты. Из этого алхимик сделал вывод, что потеря ясности ума, которая, увы, постигает человека в преклонном возрасте, может быть преодолена. Лично у меня не сложилось впечатления, что сам алхимик с возрастом сделался подверженным умственной расслабленности — стиль его изложения был предельно ясным, а выводы безупречно логичными. Впрочем, ему виднее, подумал я. Кроме того, в планировании экспериментов и интерпретации их результатов, безусловно, принимала участие и копия. Меня очень заинтересовало отношение дубля к собственному неизбежному исчезновению. В первый раз это случилось неожиданно, как для самого алхимика, так и для его копии. Однако в последующие разы дубль относился к грядущему уходу совершенно спокойно. Создавалось впечатление, что это происходило не вследствие какой-то особой стойкости духа ученого, а из-за того, что дубль знал, что в момент исчезновения тела его душа вернется к прототипу. Тем самым, потеря тела не ощущалась как невосполнимая утрата. Рассуждения о том, возникает ли при свершении секвенции новая душа, или душа у копии и оригинала одна на двоих, я прочитал бегло и без особого интереса. Никакой логики я в этих рассуждениях не обнаружил, зато они изобиловали цитатами из сочинений отцов церкви, среди имен которых я не встретил ни одного знакомого мне, хотя бы понаслышке. Вдохновленный недавней победой над текстом про мудреца и ростовщика, я постарался отыскать в тексте неочевидные подробности о сущности секвенции. Это мне вскоре удалось. Хотя, по непонятным мне причинам, в дневниковых записях отсутствовали даты и время, у меня создалось впечатление, что с момента возникновения дубля-мираклоида до его исчезновения проходило не очень много времени, всего лишь несколько часов. Что касается подробностей самого рецепта секвенции, то здесь мне не удалось найти ничего полезного. Из смутных намеков можно было предположить, что тайну секвенции алхимик обрел, расшифровав некий древний текст. Этот же текст привел его к тайнику, в котором хранились ингредиенты, необходимые для ее выполнения. Один из ингредиентов, тот, что закончился раньше других, алхимик пытался добыть сам, но безуспешно. Мне показалось, что эта таинственная составляющая рецепта, внешне напоминает нечто, встречающееся в повседневной жизни. Однако попытки использовать в секвенции это доступное «нечто» к успеху не привели. Интересно, а Петров догадался, что это за таинственный ингредиент? — подумал я. — Наверное, догадался бы. — Я хорошо помнил, как с год назад был свидетелем очень впечатляющих результатов, которые демонстрировал мой друг при разгадывании других зашифрованных рецептов секвенций.
