Ирина облегченно вздохнула.

— Евгений Николаевич, — умоляюще глядя на начальника, сказала она, — мне ведь осталось учиться всего несколько месяцев. Вы не смотрите, что я такая хлипкая. Это только с виду. На самом деле я очень выносливая.

Начальник отделения рассмеялся:

— Да нет тебе нужды себя расхваливать. Я и не собирался отказывать.

— Вот спасибо! — искренне обрадовалась Ирина, понимая, что ей дается большое одолжение. Диплома-то пока нет, да и практика невелика.

Евгений Николаевич ласково улыбнулся Ирине и закончил аудиенцию:

— Пиши заявление и с завтрашнего дня приступай к работе.

Ирина не осознавала того, что желание работать за несколько месяцев до окончания училища было странно и своей внезапностью, и интенсивностью, даже какой-то одержимостью. Что заставило ее устроиться именно в военный госпиталь? Да еще именно в это отделение и именно в этот, не совсем подходящий период ее жизни? Хронический недостаток наличности начал перерастать в трагическое отсутствие многих вещей, без которых она чувствовала себя падчерицей судьбы? Кроме этой веской причины других причин Ирина не находила, а то, что сам рок любым способом заставлял ее находиться возможно ближе к синеглазому пилоту, пациенту их отделения, она поймет значительно позже.

* * *

Придя на работу намного раньше положенного времени, Ирина (сама не зная зачем) первым делом забежала в палату Андрея Арсеньева. Он спокойно и крепко спал. Ласковая, безмятежная улыбка блуждала на его красивом мужественном лице.

«Интересно, каков он? Чем увлекается, что любит? У него доброе лицо, — с нежностью подумала она и тут же себя одернула: — Это не мой пациент. Какое мне до него дело. Лучше пойду приму смену, пораньше освобожу Антонину Павловну».

И она торопливо покинула палату.

Антонина Павловна обрадовалась Ирине.

— А, подмога подоспела! — озорно воскликнула она. — Что, деточка, не сидится дома? Или ты, как Любочка, присмотрела себе зазнобу? И не удивительно, у нас выбор велик.

— Ну что вы, Антонина Павловна! — с укором ответила Ирина. — Больше мне делать нечего. У меня вон госэкзамены не сегодня — завтра, а дома то телевизор, то магнитофон соседский. Буду здесь овладевать знаниями, — кивнула она на сумку с учебниками.

— Да, через несколько часов начальство разойдется по домам, чем не условия для занятий? Кстати, вечерний обход уже состоялся, может, отпустишь меня?

— Конечно, идите.

— Вот спасибо, — обрадовалась Антонина Павловна, тут же расстегивая халат. — У меня полный порядок. Только Муратова в барокамеру осталось отвезти. Устроишь?

— Запросто, — усмехнулась Ирина. — Прогуляюсь по госпиталю в сопровождении сына востока.

— Зачем, солдатика какого-нибудь попросишь. Для тебя они с радостью сделают все что угодно, — рассмеялась Антонина Павловна, поспешно собирая сумку.

— Все будет как надо.

— Ну, тогда я понеслась домой. Стирку отгрохаю. Выходной день останется свободным. Вот красота! Спасибо тебе, радость ты моя!

Антонина Павловна поцеловала Ирину в щеку и, схватив сумку, направилась к двери. Опасливо выглянув в коридор, чтобы ненароком не столкнуться с начальством, она убедилась, что путь свободен и, повернувшись к Ирине, почему-то шепотом произнесла:

— Ну, счастливо тебе отработать. Да, там еще кое-какие уколы остались, ну в общем по журналу посмотришь, — и стремительно выбежала из комнаты.

Ирина надела белый халат, на секунду задержалась у зеркала, состроила рожицу и побежала в палату Муратова.

Рядовой Муратов, парень девятнадцати лет, в результате трагического случая на учениях остался без ног. В барокамеру, находящуюся в отдельном одноэтажном здании лаборатории, которое располагалось на задворках госпиталя, Ирина везла Муратова в инвалидной коляске. Вообще-то этим обычно занимались санитарки или ходячие больные, но погода была прекрасная и девушке захотелось прогуляться.

В ожидании Муратова она присела на скамейку в парке. Мысли о Романе, так и не появившемся после сцены в ресторане, мучили Ирину. Она постоянно думала о том вечере и ничего не могла с собой сделать. Желание увидеть этого нахала порой было непреодолимым.

— Неужели я с дуру втрескалась в него? — с раздражением думала Ирина. — А если и так, что в этом плохого? Ой, ну почему я не выяснила, где он живет? Столько времени общаться с человеком и не поинтересоваться… О, теперь сожалеешь, дурочка. Да, сожалею! Сожалею!

Увлекшись, она не заметила, что последние слова уже не только думает, но и громко произносит вслух, притягивая к себе внимание синеглазого брюнета, чей сон она недавно «контролировала» с таким любопытством.

* * *

Андрей чувствовал себя все лучше и лучше. В физическом отношении его организм почти достиг той формы, которая была до страшного дня катастрофы. Все больше времени он стал проводить в парке госпиталя, прогуливаясь по аллеям и с новым, неведомым ранее ощущением вдыхая головокружительный весенний воздух.

Стояла чудесная погода. Теплая, неистовая южная весна пробуждала своими ароматами восторженные и пьянящие душу эмоции. Прекрасный майский вечер манил на прогулку. Проснувшись, Андрей тут же воспользовался этим приглашением и теперь радовался жизни так, как это может делать только человек, побывавший на краю смерти и заглянувший в жуткое бесконечное «ничто». Вдруг он заметил одиноко сидящую на скамейке девушку, громко разговаривающую неизвестно с кем.

— Да, сожалею! Сожалею! — возмущенно кричала она.

— О чем это можно сожалеть столь громко? — с иронией поинтересовался Арсеньев.

Ирина подняла голову и увидела стоящего рядом с ней улыбающегося Андрея. Они встретились взглядами, и девушка почувствовала, что краснеет от смущения. Осознав это и потому смутившись еще больше, она вскочила и почти грубо ответила:

— А подслушивать нехорошо!

— Вот те на! — лицо Андрея, все еще сохраняя улыбку, начало принимать озадаченное выражение. — Я и не думал подслушивать. Просто проходил мимо и услышал ваши слова. Их трудно было не услышать. Мне показалось, что у вас неприятности, вот я и решился повысить настроение такой славной девушке…

— Когда вам придет охота пообщаться с самим собой вслух, я тоже постараюсь быть поближе, чтобы поддержать этот содержательный разговор, — вспомнила о своих язвительных способностях уже оправившаяся от замешательства Ирина.

— Я не буду против.

— Вот и отлично.

Она повернулась, собираясь уходить, но Андрей, осторожно коснувшись ее руки, неожиданно попросил:

— Останьтесь, хоть ненадолго. Я давно хотел с вами поговорить.

Сердце Ирины лихорадочно застучало.

«Господи! Мы же не знакомы, о чем он собирается со мной разговаривать?» — изумленно подумала она, не решаясь признаться себе в том, что рада его словам и совсем не хочет уходить.

Она постаралась придать своему голосу побольше равнодушного кокетства и сказала:

— Ну что ж, будем считать, что, развлекая вас, я выполняю служебные обязанности по уходу за больным. Хотя такая вольная трактовка моей должностной инструкции наверняка будет стоить мне нахлобучки, — добавила она вспомнив о Муратове.

Андрей улыбнулся.

— Удовольствие от общения с такой красивой медсестричкой стоит того, чтобы побыть ее пациентом. Что же касается нахлобучки, то поскольку вызову ее я, мне и заботиться, чтобы этого не произошло.

— Вы уволите с работы моего начальника? — усмехнулась Ирина.

Андрей рассмеялся.

— Не угадали. Я скажу ему правду.

— ???

Левая бровь Ирины вопросительно поползла вверх.

— Охотно объясню, — ответил на немой вопрос Андрей. — Мне придется признаться, что за время пребывания в этом госпитале ваше лицо было самым эффективным лечением моего недуга, а мысленное созерцание ваших восхитительных глаз оказалось самой приятной и самой животворной из всех назначенных процедур.