Парвус знает слабые места вождя революции и умело использует это: так, в условиях Брест-Литовского договора Ленин якобы «сам виноват», потому что упустил возможность в свое время обойтись без аннексий, возможно, используя вариант «с буферными государствами». Действительно, и австрийский принц фон Фюрстенберг в своем письме Дернину в апреле 1918 года констатировал, что крах России — по программе Парвуса — произошел «с запланированного согласия большевиков».
Парвус всеми силами ужесточает свои нападки и пытается уменьшить доверие и поддержку Ленина в его собственной стране. Ему снова удается заинтересовать МИД Германии и заручиться его поддержкой. Ленин и его режим террора постепенно начали вызывать беспокойство Берлина. Обе стороны вновь стремятся отделаться от Ленина. Парвус планирует создать агентурную сеть, включающую сто филиалов и двести газет, — распространяющуюся по всей России до Афганистана, Персии и Китая. С помощью этого инструмента он намерен вести оппозиционную пропаганду, используя накопившуюся усталость населения, измученного хаосом, экспроприацией и разрухой, чтобы в подходящий момент создать организацию, способную свергнуть Ленина. Одновременно с этим предприниматель-интриган хочет с помощью политических амбиций добиться, чтобы русский рынок был гарантирован для немецкой монополии и чтобы в России не возникай реваншистский климат по отношению к Германии. Стартовый капитал: четыре Миллиона марок…
Эту сумму Парвус получил еще в 1918 году, но когда этого становится мало, он планирует еще сразу 200 миллионов. Однако высота его полета, кажется, не ограничивается даже немецкими средствами и готовностью предоставить их. При этом Парвус обеспечивает себя хорошей долей пакета акций газетной империи. Все начинается с изготовления безобидных рождественских календарей с тонкими пропагандистскими посланиями, которые печатались миллионными тиражами для рынка Советской России.
Однако этот план не удалось развернуть дальше. В середине 1918 года патриотически настроенными социал-революционерами был убит немецкий посол Мирбах. На Ленина тоже было совершено покушение, но он, правда, смог выжить. Ответом на покушение стал кровавый массовый террор, который навел ужас и на его немецких зачинщиков. А где же Парвус с его искусством подрывной деятельности?
Он все больше и больше погружается в утопические бредовые идеи. Парвус занимается спасением великой Германии, ставшей для него восхитительной второй родиной. Когда силы ее давно уже истощены, он все еще продолжает верить в «окончательную победу» Германии. При этом Ленин уже давно подготовил контрудар — разумеется, после того, как в конце августа 1918 года он позволил войти немецким частям для поддержки боя на одном из русских фронтов гражданской войны, — что вытекает из внутрипартийной переписки от 19 августа 1918 года. Осенью 1918 года он занимает такое уверенное и прочное положение, что на партийном заседании 20 октября смело сознается: «Меня часто обвиняют в том, что я смог победить в революции с помощью немецких денег. Этот факт я никогда не отрицал — не делаю этого и сейчас. Но все-таки хочу добавить, что мы с помощью русских денег инсценируем аналогичную революцию в Германии…»
Месяцем позже немецкая разведывательная служба, которая уже в курсе событий, организует «падение» курьерской посылки из Москвы для советского посла Йоффе. Что вываливается из разбитого ящика — это чистой воды пропагандистский материал, который явился основанием для выдворения посла из Берлина. Но эта мера была принята уже с опозданием. Еще в ноябре в Берлине и других немецких городах вспыхивает революция, финансированная русскими деньгами, изначально бывшими немецкими. Вскоре после этого Шейдеманн провозглашает революцию. Аналогичное происходит и в Вене.
Достиг ли Парвус желанной цели — как минимум в том, что касается распространения революционной бациллы? В этом можно усомниться. И там и здесь он видит революцию «мелеющей», а «не наполненной истинным новым духом». Еще в 1918 году, когда наметился крах его гигантского газетного проекта, Парвус начинает работать над личными записками, которые он называет «В борьбе за правду». В них он пытается оправдать свое политико-коммерческое сотрудничество с неравными партнерами как идеальный проект по свержению царской системы и разгрому России. Миллионное состояние, которое он приобрел, не являлось противоречием или и вовсе предательством по отношению к его революционным убеждениям, а, напротив, основой для их воплощения.
В то же время его бывшие соратники на Западе, например Георг Скларц, тоже подверглись новым обвинениям. Как и Парвус, Скларц готовится к ответному удару в форме «Обвинения в клевете». Целая армия адвокатов занимается делами обоих.
В связи с настроением после катастрофы ищут виновных; обвинения все больше сходятся на Парвусе. Он снова вынужден спасаться за границей. Все еще одухотворенный мечтами о Германии как о гегемоне в Европе и ведомый утопическими идеями, ослепляющими его взгляд на реальность, он не хочет осознать, что мир его желаний разбился о крах Германии.
Парвус приобретает виллу в Веденсвиле на Цюрихском озере в Швейцарии, где хочет найти внутренний покой, окружив себя заботами персонала в доме и в саду и наняв шоферов для своего автопарка.
Но вскоре его и здесь начинают преследовать склонные к сенсациям и разоблачениям журналисты и политические противники, которые отождествляют Парвуса с германо-российским заговором и его катастрофическими последствиями. Сначала Парвус не дает ввести себя в заблуждение и со спокойной душой пишет «Письма немецким рабочим» для немецких партийных газет. Но в начале 1919 года, во время конгресса европейских социалистов в Берне, истерия увеличивается настолько сильно, что Парвуса арестовывают как зачинщика следующего переворота (на этот раз подразумевалось, что на очереди Швейцария). Только под поручительство одного швейцарского друга по партии и под залог его освободили.
И все же граждане Швейцарии были обеспокоены всем, что говорилось об их знаменитом жителе. Может быть, образ его жизни с разными ночными увеселениями и гаремом женщин дает повод к нападкам и критике в упорядоченном швейцарском мире? В небольшой общине вновь устанавливается покой лишь тогда, когда власти решаются выдать Парвусу уведомление о выдворении его из страны. К этому удару он был совершенно не готов. Тем не менее он должен покинуть Швейцарию.
В феврале 1920 года он приобретает поместье в Берлине на острове Шваненвердер, окруженном парком, причал от которого ведет в озеро Ваннзее. Однако после разочарований последнего времени он стал апатичным; его вечная вера во всесилие денег, которыми он все еще обладал в большом количестве в разных городах Европы, из-за зависти и нападок против него, исчезла. Он одинок. В подавленном состоянии он пишет одному другу:
«Я с трудом принял решение поехать в Берлин. У меня было такое чувство, что я здесь умру (…). Я не люблю берлинский дух, этот скептицизм столичного города и этот столичный, цинизм без французского остроумия и тонкости, а, напротив, с грубым, неотесанным тоном карьеристов и выскочек (…). И болтовню. От ненависти, которой заполнен мир, можно задохнуться. Это трогает меня только потому, что я чувствую себя вне контакта с духовной жизнью наших дней. Я ее не вижу, или ее нет? Мне нужна жизнь, создающая перемены (…)
Я хочу в мир созидающих и целеустремленных (…), духовное созидание, радость надежд и триумф духовного успеха, радость новых открытий — пульс цивилизации я бы хотел ощутить вновь (…)
Это то, что меня отделяет от культурного социализма, что я вижу в социализме и в борьбе за социализм борьбу за созидание, напряжение коллективных сил, идеальное стремление, духовную революционизацию всех человеческих отношений, бурю и натиск духовных сил!»
Произведение разрушения, которое было представлено в виде плана в Берлине в 1915 году, а потом реализовано в России, Парвус никогда не комментировал. Очевидно, он не видел собственными глазами то, что взволнованно описывал nepißbift немецкий посол при правительстве Ленина, Мирбах, когда он в мае 1918 года прибыл в Москву: «…Святая Москва, символ царской власти и оплот православной церкви в руках большевиков, вероятно, это самая большая сумятица стилей, которую выявил русский переворот. Кто видел столицу в дни ее блеска, тот вряд ли узнает ее сейчас. Полное запустение, повсюду грязь, и следы бессмысленной разрухи видны на каждом шагу. Во всех частях города, а особенно в центральном деловом квартале, следы от пуль на стенах и окнах свидетельствуют о сильных боях, которые проходили за взятие города. Большая гостиница «Метрополь» была опустошена артиллерийскими орудиями, а Кремль тоже оставляет сильное чувство сожаления; некоторые башни сильно повреждены, а Иверские ворота частично разрушены и забиты досками…»
