— Надо было сказать ему, надо было сказать, — укоризненно повторяла Миранда.

— И разбить ему сердце?

— Мы все равно это сделали, и это было неизбежно, но мы выбрали самый худший способ, — отрезала, подходя к двери, Миранда. Спускаясь вниз по лестнице, она звала Тони.

Фердинанд поднял листок бумаги, прочел письмо и улыбнулся.

Миранда кинулась в комнату Тони, но он исчез. Она искала его по всему дому, пустыми коридорами пробегая из комнаты в комнату, кричала:

— Тони! Тони! — но ответа не было.

— Миранда! — ответный крик, нет, это Фердинанд. — Миранда!

Она выбежала из дому, повернулась и посмотрела на крышу. Фердинанд стоял на парапете, показывая рукой вниз по склону холма:

— Он внизу, пошел на причал.

Миранда устремилась вниз к заливу по пыльной тропе между деревьями. Когда она подбежала к причалу, Тони на дальнем его конце уже что-то кричал лениво загорающему пилоту. На бегу Миранда увидела, что пилот натянул свои шорты и залез в кабину гидросамолета. Тони последовал за ним. Когда он закрывал дверцу, Миранда вцепилась в рукоятку.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Очень! — Она постаралась перевести дух. — У меня никогда не было к тебе таких чувств.

Тони смотрел прямо перед собой.

— Поехали, заводи моторы.

— Тони, не надо, не уходи, я все равно хочу, чтобы мы, — сама поражаясь банальности и неубедительности своего предложения, — остались друзьями.

Моторы загудели. К причалу быстро приближался Фердинанд.

— Тони, пожалуйста, давай все обсудим. — Миранда крепко сжимала ручку.

— Отпусти, — сказал Тони. — Отпусти ее.

— Нет, — возразила она. — Не пущу, пока мы с тобой не поговорим.

— Миранда, здесь не о чем говорить, ты получила то, что хотела, — он показал на подошедшего Фердинанда. — А теперь отпусти.

Фердинанд всунул голову в кабину:

— Тони, вам нельзя лететь, они подумают, что вы спасаете меня.

— Они? Кто это они? — Миранда посмотрела на Фердинанда.

— Вы и не собирались просто так уехать, да? — вприщур поглядел на Фердинанда Тони.

— Я вас понимаю, — ответил Фердинанд, — и мне очень жаль, я просто думал, что это может вас задеть.

— Кто такие они? — настаивала Миранда.

— Отпусти, Миранда, все кончено.

— Кто такие они?

— Военный корабль, стоит там на якоре, — Тони махнул рукой на запад.

— Что? Там стоит проклятый корабль, и никто и не подумал сказать об этом мне?

— Тони, они собьют вас, вы даже развернуться не успеете.

— Поехали, — приказал Тони пилоту.

У Миранды чуть истерика не началась.

— Нет, Тони, не надо, не надо так из-за этого…

— Вперед, — твердо сказал Тони.

Моторы взревели, так что поплавки затряслись в воде. Самолет тронулся, и Фердинанд отцепил пальцы Миранды от ручки. Словно освободившись, самолет рванулся, набирая на водной глади скорость и прорезая ровную прямую дорожку через ясное отражение гор. И вот он взлетел. Они вдвоем молча смотрели с причала, как он забирался в небо, разворачиваясь при этом на восток, прочь от линкора. Вот самолет поднялся уже высоко, вышел из виража, направился на восток и к югу. Им пришлось козырьками приставить ладони над глазами, чтобы проследить его путь в солнечном небе. Потом самолет вдруг начал рыскать, повернул назад на северо-запад и устремился в пикировании прямо к горловине залива.

В тщетной попытке преодолеть суровые акустические законы ослабления звука Фердинанд закричал в небо:

— Нет, нет, не туда, разворачивайтесь обратно!

Пикирование продолжалось. И тут из-за гористого мыса ударила молния, огонь стремительно понесся к гидроплану. Им оставалось только безмолвно, с растущим ужасом смотреть, как он настиг цель, и в ясном небе вспыхнул ослепительный шар. На мгновение все словно бы зависло в воздухе, потом к земле потянулись полосы черного дыма. Миранда смотрела, открыв рот и онемев. Обломки самолета со свистом попадали в залив, разбив его зеркальную поверхность и взгорбив ее волнами. Потом волны стихли, превратившись в морщинки, морщинки разгладились, и ничего, ничего не осталось.

— Смотри, смотри, — сказал Фердинанд, глядя в другую сторону. Далеко на юго-востоке колыхался купол одинокого парашюта. Достав бинокль, Фердинанд навел его туда. Пилот гидроплана за стропы разворачивал парашют вглубь суши.

— Гадство, — сказал Фердинанд. — Вот же гадство.

Моя первая смерть. Да, на «сикораксах», наверное, были пилоты, но это первая смерть моего персонажа, человека, которого я знал. Это, что ни говори, потрясение. Некая крайность. Все так хорошо начиналось, как тихая городская мелодрама, и вот ставки поднялись настолько высоко, что, по-моему, это было неизбежно, вопрос только времени. И все же такой славный парень.

Линкор весь день оставался неподвижен. Изредка взлетали и садились вертолеты. Подошло еще одно британское судно, потом и третье, встали на якорь, загораживая выход из залива. Ждали. Сербские гвардейцы Тони получили плату до конца месяца, поэтому до тех пор они были рады подчиняться Фердинанду. Но теперь, после гибели Тони и самолета, представлялось, что шансов выбраться отсюда живыми меньше, чем страниц в учебнике политшпионажа.

Несмотря на старания Фердинанда, Миранда все как-то не могла отойти от потрясения. Она запиралась в комнате и подолгу плакала, а потом, когда слезы кончались, смотрела в стену. Она заказывала горы шоколада, который неизменно попадал в унитаз после краткого визита в верхнюю часть ее желудка. Она постоянно прокручивала в голове вопросы, на которые находила миллион разных ответов.

Фердинанд предавался раздумьям. Он сидел за компьютером Тони, глядя на выдаваемые программой «ВСЕ 1.1» картинки, казалось бы, продолжая дело Тони, но без должной сосредоточенности. Вопросы, возникшие пару недель назад, тогда несли с собой такое освобождение, такое раскрепощение, а теперь захватили власть над ним, сковывали его ум. Он забыл о линкоре и ожидании нападения, он просто сидел и поражался, как далеко его любовь, это его чувство, смогло завести его. Он не стал убивать Миранду, потому что она была невинной, но теперь умер другой невинный человек. Он попытался оправдать эту смерть, напоминая себе, что Тони был мошенником, хакером, но это не помогало, суть в итоге оставалась та же — Тони получил пулю, предназначенную для него. Он не должен был умирать. А ради любви? Действительно ли люди умирают ради любви? Сам бы он умер? Миранда сказала, что не сможет, но сначала она говорила, что умрет. А он сможет? Это и составляет истинную любовь? Как любили те, кто жили долго и счастливо и умерли в один день? Они уже не любили? А может быть, медленное умирание самой любви из-за порожденного привычкой презрения еще хуже? Может быть, лучше умереть, пока не умерла любовь.

Он читал меня, это было прекрасно, но я чувствовала, что нужна ему только чтобы отвлечься; ведь он ознакомился с одним из моих клонов еще давным-давно, я была не слишком интересным повтором. И все, что он мог извлечь из меня — то, что он любит, как бы это ни называлось, для чего бы это ни понадобилось, к чему бы это ни вело, и будет любить, и либо любовь сгорит и умрет, либо он сам. А пока он знал, что отныне составляет его сущность, что определяет каждую его мысль — это любовь. Миранда.

На следующее утро Фердинанд перечитывал меня, когда пришло сообщение с наблюдательного пункта. Он закрыл меня, взял свой бинокль, и мы поднялись к двери Миранды. Он постучал.

— Миранда, — ласково позвал он через дверь. Последовало долгое молчание.

— Что? — в конце концов раздался хриплый со сна, приглушенный, будто бы в подушку, ответ.

— У меня новости, ты должна это увидеть.

— А это не может подождать?

— Нет. Нет, это действительно очень важно.

Миранда открыла дверь. Осмотрела Фердинанда. У него не выросли дьявольские рожки; он не выглядел как соучастник убийства. С рук его не капала кровь. На лице тоже не было потеков размытого слезами макияжа. Кожа не пошла пятнами от безысходного отчаяния. Вид у него был немного усталый, но без покрасневших глаз и без мешков под ними.