Дерек нетерпеливо поднялся:

— Где Роберт? Я хочу его видеть.

— Уверена, что наверху. Там прекрасная позиция для снайперов. Думаю, ты услышишь от него множество слов благодарности за то, что втянул его в это дело, Дерек.

— И тут я снова виноват? Почему бы вам всем не сидеть по домам? — Он был взбешен.

Мариан взглянула на расстроенное лицо Анне-Лиз:

— Уверена, что вы заставили Дерека пережить трудные времена.

— У всех сейчас в Индии трудные времена, мисс Лонг… хотя нет, как ваше имя по мужу? Я что-то не расслышала.

— Теперь я леди Шеффилд, миссис О'Рейли, — гордо доложила Мариан.

— Пожалуйста, не произносите имя моего мужа так, как будто вы хотите оскорбить меня, леди Шеффилд, — возразила Анне-Лиз, — поскольку этим вы оскорбляете его память. А он был человеком достойным и храбрым.

— Несомненно, эти достоинства заставляют и Дерека любить его. Жаль, что мистер О'Рейли погиб, а то как два старых солдата они с Дереком могли бы встречаться, чтобы рассказывать друг другу истории о войне и женщинах. Представляю, что Дерек рассказал бы обо мне.

— Не больше, чем он мог бы рассказать обо мне, леди Шеффилд, — ответила Анне-Лиз холодно. — Дерек — джентльмен и всегда почтительно отзывается о женщинах.

— Ах… так Дерек джентльмен, а сержант О'Рейли просто мужчина? Принимаю, здесь вы превзошли себя, миссис О'Рейли!

Злясь на себя за то, что продолжает эту словесную дуэль, Анне-Лиз все же возразила:

— Я счастлива быть любимой, леди Шеффилд, и любить самой. Уверена, что последнее незнакомо вам.

Мариан покраснела и направилась прочь, потом, обернувшись, резко бросила:

— Не претендуйте на чтение моих мыслей, миссис О'Рейли. Я уверена, что они бегут гораздо быстрее, чем вы можете вообразить. — Она вышла; ее походка была решительной, как у мужчины.

Анне-Лиз минуту смотрела ей вслед, затем задумчиво повернулась к окну: спокойный сад, окруженный разрушенными строениями, вызвал у нее тоску. Итак, значит, Дерек отказался от Клермора! Это известие глубоко запало ей в душу, вызвало противоречивые чувства — отчаянье и восторг. Он любил ее больше, чем она думала. Значит, Австралия не была сказкой, которую он сочинил, чтобы заманить ее в Англию. Однако она была все еще уверена, что он не способен окончательно порвать с Клермором. Только восстание задерживает его в Индии, когда оно закончится, тогда…

Неожиданно она смутилась. Все, что казалось до сих пор ясным, вдруг потеряло четкость. Дерек не выпускал ее из поля зрения, даже когда она была под защитой Конрана. Все ее планы, что Дерек вернется в Клермор, а она отправится в Китай, показались ей теперь не такими уж разумными…

Она прижала руку ко лбу: она не должна поддаваться искушению, в действительности ничего не изменилось. Она и Дерек не подходили друг другу, как и раньше: гордость Дерека всегда будет стоять между ними. Настолько ли уж она необходима ему? Когда он любил ее, она переносилась в другой мир — мир сладчайшей нежности, забывая обо всем, что творится вокруг. Дерек был добрым, хорошим человеком, но, когда она вспоминала о великолепии Клермора, ей казались их узы непрочными. Как часто слышала она в проповедях отца о тщеславии! Иногда она даже боялась, что ее склонность к пышности и роскоши сильнее, чем у Дерека. Жизнь в Клерморе могла бы быть прекрасной… но не для нее. Воспоминания о надменном поведении Мариан, холодности леди Гертруды и ошеломляющем клерморском великолепии вновь нахлынули на Анне-Лиз. Пока еще Дерек прочно связан со всем этим, и эта цепь никогда не разорвется, даже перед лицом гибели. Мариан и здесь чувствовала свое превосходство, несмотря на то, что происходит за стенами резиденции. Дерек тоже, и в деревне, в лохмотьях, он выглядел лордом.

Тяжело вздохнув, Анне-Лиз встала и направилась туда, где лежали раненые — возможно, она пригодится там. И это отвлечет ее от навязчивых мыслей.

Лазарет был устлан циновками, на которых лежали больные и раненые, для прооперированных стояло несколько походных складных кроватей. Анне-Лиз вздрогнула, увидев Мариан, наклонившуюся над молодым брюнетом в дальнем конце комнаты. «Это, наверное, Родни Овертон», — решила Анне-Лиз: она не допускала и мысли, что Мариан захочет заниматься тяжелой — от одного зловония можно упасть в обморок! — госпитальный работой. Однако она заметила, что Мариан уже переходит к другому больному.

Пожилой усталый мужчина в забрызганном кровью фартуке вошел в лазарет. Очевидно, это был доктор. Он с любопытством стал рассматривать Анне-Лиз, обратив внимание на ее сари. Она видела, что он находится в последней стадии истощения и, кроме нескольких слов пациентам, вероятно, не способен ни о чем говорить. Однако она тронула его за руку, когда он проходил мимо:

— Доктор, я Анне-Лиз О'Рейли. Могу я чем-нибудь помочь вам? Я из Уэльса, — улыбнулась она. — Просто я живу в деревне в последнее время.

Он поднял серые, как будто из проволоки, брови:

— И пришли сюда? Вы должны обладать стойким характером.

— Я обязана жизнью Дереку Клавелю и моему мужу, которого я потеряла в самом начале мятежа.

— У вас есть опыт сиделки?

— Иногда я помогала моему отцу в Кантоне, а также в Канпуре.

— Он был врачом?

— Миссионером.

Взглянув на нее иронически, он представился:

— Я доктор Невил. — Он указал рукой в сторону Мариан: — Видите леди Шеффилд? Она моя главная сестра. У нее не так много медицинских знаний, зато железная воля. — Он двинулся дальше, потом добавил: — И не бегайте мыть руки каждый час. У нас жесткий лимит воды, даже для питья. — Доктор потащился дальше.

Анне-Лиз решительно направилась к Мариан, которая выглядела озабоченной, поправляя повязку на груди какого-то бедняги.

— Должна сообщить вам, леди Шеффилд, что предлагаю свои услуги в качестве медсестры.

— Я была уверена, что такая добродетельная миссис, как вы, рано или поздно покажется здесь. — К Мариан вернулось ее самообладание. Она выглядела даже веселой, что-то донкихотское было в ее поведении, чего Анне-Лиз за ней никогда не замечала. Мариан указала на больничную палату:

— Мой дом — ваш дом. Возьмите себе часть моих пациентов. Они все в жалком состоянии, а иначе и не были бы здесь. Никто, кто хоть сколько-нибудь ценит свою жизнь, не захочет оказаться и близко от этого места. Мы не медики и не санитары. Есть вопросы?

— Вопросов нет… только один. — Анне-Лиз подошла к следующей кровати и повернула голову: — Который из пациентов ваш муж?

— Что? Собираетесь соблазнить и его?

— Должна сказать, что я здесь не за этим, — возразила Анне-Лиз.

Мариан рассмеялась.

— Конечно, нет. Да и у меня репутация, что я оставляю от мужчин одну шелуху. Но это преувеличение. Родни лежит слева, под аркой. Вы можете определить это по запаху отсюда. — Ее глаза предостерегающе сузились. — Думаю, я единственная, кто меняет ему пеленки, так что ничего не замышляйте.

— Господи, это что, показная любовь или желание овладеть его богатством вызвали такой собственнический тон?

— Опыт. Дочери миссионеров — непредвиденный фактор для Родни. Он увидит симпатичную лодыжку и это сари, в котором вы выглядите весьма привлекательно, и возбудится, а возбуждение от мысли о завоевании кого-либо — не то, что сейчас ему необходимо.

— Мои стены не падут так легко, — сказала Анне-Лиз, — и я не имею сноровки по опусканию подъемных мостов. Один замок за раз — вот мой девиз!

— Смотри же, помни об этом, моя дорогая Гвиневер. — Мариан повернулась спиной и направилась к раненым.

Вскоре Анне-Лиз убедилась, что Мариан была права относительно пациентов. Большинство из них были в ужасном состоянии. В госпитале стояла удушающая жара, особенно теперь, в середине дня; а бой за окном все еще продолжался. Отсюда была слышна артиллерия Хэйвлокка. Ежеминутно здание сотрясалось от разрыва снарядов и из окон сыпались остатки стекол. Анне-Лиз и другие женщины рвали на бинты кринолины, складывая их один слой на другой. Родни Овертон был слишком слаб, чтобы обрадоваться новому лицу. Это был высокий стройный мужчина с рыжеватыми волосами и привлекательным породистым лицом, напоминавшим Анне-Лиз ирландского сеттера. Ей не понравился цвет его лица. Он был бледен, горяч и обезвожен.