С улыбкой на губах Дерек наконец погрузился в сон.

Когда он проснулся, казалось, что он забыл и о письме, и о жарком поцелуе, и о том, что она ответила на него. Ей было ужасно стыдно: она боялась, что он вспомнит о страстном желании, на какое-то мгновение охватившем ее. Внешне она была спокойной, как всегда, но еще много дней не могла забыть этого поцелуя. Иногда, когда она шила или отдавала приказания слугам, воспоминание о том, как Дерек прижимался к ее губам, вдруг захватывало ее всю. Ее веки опускались, а краска заливала лицо, когда она представляла его объятия, погружавшие ее в огненную страсть. В конце концов она с усилием отгоняла эти мысли: ведь он целовал с такой страстью все-таки не ее, а Мариан. Для Дерека Клавеля она была всего лишь смиренной и порядочной дочерью миссионера. Она хотела вернуться к этой роли снова.

Дерека все еще мучили сильные боли, особенно в жгучую летнюю пору. Когда накатывала боль, он кричал и рвал мокрые от пота простыни. Анне-Лиз и Сара пытались читать ему, когда он приходил в себя, но ему все было безразлично. Наконец, Анне-Лиз приказала поместить его на верхнюю веранду, где было более прохладно. Теперь их вечера проходили в разговорах при свете масляной лампы, привлекавшей мириады насекомых, которых не мог разогнать даже конюх специальной хлопушкой. Крики попугаев и обезьян, раздававшиеся в деревьях над верандой, странно сочетались с мягким голосом Анне-Лиз, читавшей Дереку Мильтена и Теккерея. Временами Дерек пытался ходить по комнате при помощи костылей, но хрупкая мебель вскоре была вся переломана.

— Проклятая бесполезная нога! — ругался он и шел в другом направлении. — Я чувствую себя как слон в посудной лавке. Когда только этот чертов осколок выйдет?

Видя, как мучается Дерек, Анне-Лиз посчитала, что нельзя больше оттягивать это. Однажды ранним вечером, когда теплый день угасал в пурпурной пыли, она попросила доктора, чтобы тот занялся осколком Дерека.

Отказавшись от посторонней помощи, Дерек прошелся по библиотеке, но на полпути нога отказалась служить ему. Поспешность привела к тому, что она изогнулась под неестественным углом.

— Черт бы побрал эту дурацкую ногу! — сердито ругался он, пока Анне-Лиз и Сара спешили ему на помощь. — Я даже не могу прилично ходить, а тем более ездить на лошади, — сказал он доктору, крепко стиснув зубы, когда тот извлекал осколок. — Как вы полагаете, я смогу присоединиться к моему эскадрону в следующем месяце?

— Вам грех жаловаться. Вы давно уже должны были быть на том свете! — резко возразил доктор. — На вашем месте я бы вышел в отставку. Вполне возможно, у вас повреждены нервы из-за этой раны в спине. Чем меньше вы будете двигаться в следующие несколько лет, тем лучше, — он бросил осколок на стол. — В любом случае, сэр, вы стали инвалидом.

Пройдя мимо доктора, Анне-Лиз взяла Дерека за руку:

— Пойдемте наверх. Я помогу вам.

Дерек не принял ее помощь. Хотя и с трудом, он взобрался наверх самостоятельно. Сара шла рядом, стараясь помочь.

— Это слишком опасно, — запротестовала Сара, когда он резко отказался от ее руки.

— Ради Бога! Я же солдат, — он вырвался, оттолкнув ее.

— Оставьте его, — мягко проговорила Анне-Лиз. — Он должен сам всему научиться.

— Но это бессердечно…

— Тем не менее. Он должен продолжать делать то, что может, — проговорила Анне-Лиз, затем заботливо добавила: — Полковник Клавель прекрасно справится сам. Вы не думаете, доктор?

— Да, — уступил доктор, — его позвоночника и упорства хватит на троих. — Поморщившись, он закрыл свой саквояж. — Такая сила духа даст ему жизнь… или смерть…

Сделав вид, что не спешит, Дерек скрылся в своей комнате.

На рассвете следующего дня Анне-Лиз быстро оделась и поднялась на крышу внутреннего дворика. Как она и ожидала, Дерек сидел там, лицом к начинавшему светать горизонту. Она тихо опустилась рядом с ним, и они стали ждать восхода. Огромный красный шар постепенно поднимался, наполняя небо желтым и лиловым светом. Контуры военного городка приобретали все более отчетливые очертания. Стадо коз, позванивая колокольчиками, поднималось по пыльной дороге, проходя под золотыми мохуровыми деревьями. Городские минареты и верхушки соборов становились розовыми от лучей восходящего солнца, окрашивавшего все в цвет румяной зари; стволы деревьев отливали бронзой. Крики с ближайших минаретов созывали правоверных на молитву. Через несколько минут звуки колокольчиков затихли: стадо исчезло из виду.

Какое-то время Анне-Лиз сидела молча, Дерек тоже.

— Я вижу солнце, — сказал он наконец, — но все остальное, может быть, просто туман. — Он повернул голову, его темные глаза смотрели из-под повязки, все еще скрывавшей шрам на голове. — Мне хорошо, как может быть хорошо инвалиду… но почти все время я чувствую, будто в моем черепе рвутся снаряды.

— Вы можете носить дымчатые очки, пока ваше зрение не улучшится. Солнечный свет только усиливает головную боль. — Она достала костыли, которые ему сделал Ахмед. — И пока вам трудно держать равновесие, нельзя пользоваться тростью, нужны костыли.

— Я хромой… и все, что вы можете сказать, это «воспользуйтесь костылями»! — взорвался он. — Я не могу ходить по линейке… Я… — внезапно он запнулся, словно испугался, что может упасть.

— Вы были ранены лишь несколько недель назад, и вам нужно время для поправки. Возможно, вы сможете немного пройтись сегодня, завтра — побольше. Нам не дано знать воли Господа.

Дерек склонил голову:

— А что, если я останусь инвалидом с иголками, прошивающими мой мозг и завтра, и на следующий день?..

— Принимайте каждый день таким, каким он будет.

Он поднял голову, как будто увидел ее впервые.

— Мне кажется, что я слышу вашего отца. Иногда я думаю, что вы старше меня.

— Девочки взрослеют очень быстро в Азии, полковник, — мягко ответила она, отгоняя воспоминания о его поцелуе.

— Только ребенок может во всем полагаться на Бога, — сказал он горько. — Мужчина должен верить в себя.

— Что за ужасная тяжесть, должно быть, — проговорила она. — Мусульмане открыли великую правду, когда сказали: «Как угодно Аллаху»…

На следующей неделе пришло письмо из Сассекса. В нем сообщалось, что отец Дерека, барон Клавель, тяжело болен. Дереку спешно нужно было вернуться в Англию. В тот же день он подал в отставку и положился на милость Божию.

— Дерек! — Роберт Клавель крепко обнял брата, когда встретил его и Анне-Лиз на вокзале в Брайтоне. — Ты выглядишь прекрасно, — солгал он.

Анне-Лиз узнала Роберта с первого взгляда. Среднего роста, с каштановыми волосами и теплыми карими глазами, с открытой нежной улыбкой и привлекательными манерами. Все это сразу же заставило ее почувствовать себя такой же желанной гостьей, как и Дерек.

Дерек приветствовал брата с удовольствием, потом взъерошил его волосы:

— Дипломатичен, как всегда. Все еще планируешь поездку на континент?

Роберт очнулся, потом покачал головой.

— Отец умер. Он пытался продержаться до твоего приезда, но не смог. Воспаление легких унесло его прошлой ночью. Похороны завтра.

Бледное лицо Дерека сделалось строгим. Он выглядел усталым после путешествия; солнечные лучики, появившиеся в уголках глаз, потухли. Он тяжело оперся на костыли; серый хлопковый костюм делал его похожим на пугало.

— Двухмесячное путешествие из Индии. Я боялся, что мы не поспеем вовремя. — Он опустил голову, оперся на перила платформы и простоял так некоторое время, глядя в сторону Клермора. Отягощенный горем, он с трудом взял себя в руки.

— Извините. Я забыл о приличиях. Анне-Лиз, это мой брат Роберт. Роберт, позволь представить тебе мисс Анне-Лиз Девон. Мы с ее отцом были близкими друзьями в Индии, пока его не настигла смерть.

— Рад приветствовать вас, мисс Девон, — произнес Роберт с очаровательной улыбкой. — Жаль, что мы встречаемся при таких грустных обстоятельствах.