— Я сама не понимала его намерений до сегодняшнего дня.

Дерек сел.

— Что бы он ни думал, он не имел в виду, что вы будете вовлечены мною в любовную связь. Я бранил Роберта за подобные вольности по отношению к вам.

— Намерения Роберта были гораздо более честными, чем ваши, — сказала она спокойно. — Он никогда не лгал относительно своих чувств.

— Вы думаете, я притворяюсь?

— Я знаю о гареме, находившемся позади вашего дома в Канпуре, — ответила она.

— Вам-то что? — возразил он.

— Но я женщина, — отпарировала она, — даже если я дочь священника.

Он коротко рассмеялся.

— Вы даже не имеете представления, что значит быть женщиной. Вы едва окончили школу.

— Школа существует для учебы. — Она снова потянулась к нему, ее глаза светились нежным призывом: — Научи меня…

— Не могу, — выдохнул он. — Трудно остановиться на одном уроке.

Она улыбнулась.

— Вам никогда не приходило в голову, что я, возможно, тоже могу научить вас чему-то новому?

Он ухмыльнулся.

— Честно говоря, нет.

На этот раз в глазах Анне-Лиз мерцал вызов.

— Вы не хотите убедиться, что я не похожа ни на одну женщину, которую вы знали, милорд? Не будьте застенчивы и скромны, как ягненок!

Он поцеловал ее крепко и с такой настойчивостью, что рассеял все ее сомнения относительно его чувств. Голова Анне-Лиз пошла кругом от той дрожи, которая пробежала между ними. Она откинулась назад, ее грудь вздымалась в ответ на его поцелуи. Дерек был опытным мужчиной, но искренность и нежность Анне-Лиз обезоружили его. Ее губы были вином, они были жизнью, светом, подающим Дереку надежду, что скоро кончатся его страдания. Он целовал Анне-Лиз так, как будто она была сама надежда, обещание дня, наполненного торжествующим счастьем. Солнце, светившее сквозь листья клена, осыпало их пылинками мерцающего золота.

В этот вечер Дерек впервые за долгое время с удовольствием слушал, как Анне-Лиз играет Шопена. Роберта не было: еще утром он уехал на собрание по выборам в палату лордов. Дерек страстно желал бы оказаться на его месте. Однако бесполезно теперь думать обо всех вещах в жизни, которые он должен был сделать для удовлетворения своего честолюбия, но не сумел. Тем не менее одну ошибку он не должен совершить. Он не должен переступить ту черту, к которой он подошел слишком близко: вступить в связь с юной и неосторожной Анне-Лиз. Она, такая доверчивая, такая нежная, а он почти вовлек ее в водоворот страсти! Он чувствовал ее губы на своих даже теперь; соблазнительные, наводящие на мысль, что все, чего он мог бы получить от любовницы… Но что он даст ей взамен? Любовную связь, которая окончится для нее только несчастьем и разочарованием. И потом Мариан, бурная и волевая Мариан, все еще царила в его сердце. Он не мог, да и не хотел изгнать Мариан из своих мыслей, но часто ловил себя на том, что Анне-Лиз быстро занимает ее место. Когда Анне-Лиз не было рядом, Дерек скучал. Анне-Лиз была как ветер, неуловимый, холодный, крутящийся вокруг него, а затем исчезающий. Покинув сад, она снова стала серьезной и незнакомой.

— Анне-Лиз, — проговорил он спокойно, когда она закончила играть, — мы должны поговорить.

Осторожно она опустила крышку пианино и стала ждать.

— Я обязан извиниться, — начал он твердо. — Я ни в коем случае не должен был вас целовать сегодня.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь? Я целовала вас… но я совсем не сожалею об этом, — она мягко улыбнулась. — Я давно хотела вас поцеловать.

— Анне-Лиз, — его голос стал твердым. — Вы не должны путать порыв страсти с любовью. Я не гожусь ни для вас, ни для любой другой женщины. Будущее, которое мне уготовано, неутешительно, чтобы делить его с кем-либо, кто мне не безразличен. Моим последним мужественным поступком будет то, что я выкину из своей памяти намерение нарушить вашу невинность.

— Я не слепое животное, которое вы должны пасти всю жизнь. Когда-нибудь я все равно стану женщиной, будете вы моим учителем или нет. Что касается жалости, я не думаю, что трачу ее неразумно. Вы хороший человек, и немощность не умаляет ваших достоинств. Дерек Клавель, о котором я забочусь, не умер в Кибере.

— Нет, он умер, но позже — когда напал на собственного брата, — Дерек взял свои костыли и направился к дверям библиотеки. — Не надейтесь на будущее со мной, Анне-Лиз. Его нет.

— У вас будет будущее, Дерек, — объявила она, глядя ему вслед.

— А собираюсь ли я разделить его с вами или нет — мое дело.

На следующий день Дерек выписал себе сиделку из Брайтона и вежливо, но твердо запретил Анне-Лиз приходить к нему, пока он сам ее не позовет. Он больше не просил ее поиграть ему или почитать, отказался от всех маленьких услуг, которые она обычно выполняла. Хотя скоро понял, что вместе они могли дать друг другу покой, поврозь же были незащищенными и окончательно одинокими.

Дерек был молчаливым в последнее время, но вел себя, как обычно, а вот Анне-Лиз, Роберт скоро это заметил, сильно изменилась. Она, казалось, завяла, как яркий полевой цветок, который расцвел слишком рано и последний зимний мороз убил его. Не зная, что произошло между нею и братом, Роберт отнес ее грусть на счет своего невнимания к ней. Надеясь развлечь Анне-Лиз, однажды ясным утром, когда они гуляли по парку, он предложил ей сопровождать его в Лондон, куда отправлялся по делам.

— Может, вы захотите сделать покупки, осмотреть достопримечательности? Мы остановимся у моей тетушки Гертруды, и поэтому даже Дерек не сможет сказать, что это неприлично.

— Ну, конечно, я с удовольствием поеду. Я уже несколько дней думаю о путешествии в Лондон. Когда мы выезжаем?

Удивленный, что она так быстро согласилась, он даже опешил.

— Ну… Я думаю, послезавтра. Вы не хотите спросить Дерека?

— Нет. Зачем?

— Хорошо, тогда, возможно, я сам поговорю с ним.

— Как хотите.

Вспышка ярости Дерека привела Роберта в замешательство.

— Значит, так, — бормотал Дерек, сжимая голову, в то время как отчитывал Роберта. — Она может ехать, но я посылаю записку леди Гертруде Даунинг, где прошу ее помочь найти постоянную квартиру для этой маленькой мятежницы. Ты же, — он остановил злобный взгляд на брате, поселишься в гостинице.

Поездка в Лондон оказалась не такой веселой, как надеялся Роберт. Он рассчитывал, что приятно проведет время наедине с Анне-Лиз, но она сразу взяла дружеский, но сдержанный тон.

— Роберт, — сказала она твердо, — вы теперь барон. И к прошлому не может быть возврата. Я получила урок, к моему сожалению: один поцелуй не создает привязанности на всю жизнь.

Роберт решил, что она имеет в виду его поцелуй в лодке. Вспомнив нежное, мягкое прикосновение ее губ под зонтиком в плывущей по реке лодке, он запротестовал:

— Но, Анне-Лиз, хотя я, может быть, и мало обращал на вас внимания в последнее время, отвлеченный делами, я никогда не забывал вас и тот поцелуй.

— Не в этом дело, — спокойно отвечала она. — Я сопровождаю вас в Лондон не для того, чтобы продолжить наши отношения, а чтобы навестить старого друга моего отца профессора Сандервиля. Когда я была маленькая — мне было всего двенадцать лет, мы жили в Китае, и он на несколько месяцев остановился в нашем доме. Он должен был стать моим опекуном, если бы отец не познакомился с Дереком. Профессор Сандервиль еще не знает о смерти отца, и лучше, если он услышит эту печальную для него новость от меня.

Профессор Сандервиль, маленький человек со снежно-белыми, похожими на бараньи котлеты бакенбардами, с яркими голубыми глазами, сияющими, как стеклянные шарики, затрепетал от восторга, увидев Анне-Лиз на пороге своего дома. Печальную весть о смерти Уильяма Девона он принял мужественно — лишь две слезинки скатились по его розовым щечкам. Расспросам профессора не было конца. После чая с печеньем Анне-Лиз наконец, решилась обратиться к нему с просьбой.

— Я хотела бы снять самую недорогую квартиру, — сказала она ему, — да и то только на несколько месяцев. Я хочу переждать сезон дождей перед возвращением в Индию. Мы с отцом считали, что путешествие в это время невозможно.