— А почему бы вам не остановиться у меня и не отправиться потом в Индию вместе со мной в сентябре? — спросил профессор Сандервиль. — У вас могут возникнуть трудности с молодыми братьями Клавелями, которых вы поставите в затруднительное положение… но меня никто не сможет обвинить в тайных намерениях. Я настолько стар, что гожусь вам в дедушки. Жаль, что Уильям умер таким молодым. — Мартину Сандервилю все, кому было меньше сорока, казались юнцами.
В это же время на другом конце города царственная седовласая леди Аннабель Гертруда Даунинг говорила Роберту:
— Вы должны послать Анне-Лиз Девон жить ко мне. Я не хочу, чтобы вы с Дереком ссорились из-за нее, надо сказать, безо всякой причины. Вы оба испорчены и слишком привыкли все делать по-своему. Этот бедный цыпленок в Клерморе вряд ли избежит того, чтобы ему не пощипали перышки.
Когда же Анне-Лиз приехала от профессора Сандервиля и была представлена Робертом леди Гертруде, та засомневалась в правильности данного ею прозвища «бедный цыпленок».
— Добрый день, леди Аннабель, — проговорила Анне-Лиз, сделав маленький реверанс. — Я так рада наконец познакомиться с вами.
Леди Гертруда мягко потрепала ее по щеке.
— Вы очаровательны. Теперь я поняла, почему мои племянники так увлечены вами.
— Они увлечены мной только как сестрой, — поправила ее спокойно Анне-Лиз, — поскольку они были добры ко мне, как старшие братья.
— Сомневаюсь, чтобы их намерения были только братскими, — сказала леди Гертруда уже не так ласково. — Их привычки мне слишком хорошо известны.
— Я нахожу их самыми лучшими и почтительными хозяевами, леди Аннабель. Моему отцу не в чем было бы их упрекнуть.
«Ну уж нет, — подумала леди Гертруда, — хорошо, что он вовремя скончался и не видит этого».
— Очень выдержанная молодая особа, — заметила она, обращаясь к Роберту, после того как Анне-Лиз вышла в приготовленную для нее комнату, чтобы переодеться к чаю. — Жаль, что она из простонародья. Из нее могла бы получиться прекрасная баронесса. — Она похлопала веером Роберта по плечу. — Можешь быть совершенно уверен, что я сделаю все, чтобы удалить ее из Клермора.
— Только не очень далеко, тетя, — попросил Роберт, озорно глядя на нее. — В Сассексе не хватает подходящих баронесс.
Леди Гертруда не без иронии спросила:
— Разве Мариан Лонгстрит уехала в Шотландию?
— Нет, конечно. Но они с Дереком ужасно разругались. Взрыв, должно быть, был слышен в Уэльсе.
— Думаю, она возмутилась, что титул уплыл у нее из-под рук?
— Я только слышал, как она кричала: «Черт меня побери, если я буду похоронена в Индии!»
— Тьфу, — не выдержала леди Гертруда. — Конечно, Индия ей не подходит. Клермор — вот чего она всегда добивалась, — она насупила брови. — Но я могу поклясться, что она любила Дерека.
— Он очень изменился, тетя. Я рассказывал вам, что произошло на концерте — Мариан страшно перепугалась. И операция не поставила его окончательно на ноги.
— И ты говоришь, что это он приказал отправить мисс Девон в Лондон? — Ее веер постукивал по ручке кресла. — Вероятно, мне нужно съездить в Клермор и посмотреть, что у вас там происходит. — Она взглянула на него. — А насколько серьезны твои намерения по отношению к ней?
Он слегка покраснел.
— Ну… я… не думаю о женитьбе.
Она ухмыльнулась.
— По крайней мере честно. А Дерек?
— Я не знаю, интересуется ли он ею вообще.
— Да-а, уж кто-кто, а он умеет держать рот на замке. — Веер раскрылся вновь. — Я определенно должна поехать в Клермор.
Когда Роберт и Анне-Лиз возвращались через неделю в Клермор и Лондон остался позади, Анне-Лиз, глядя в окно, сказала:
— Лондон — самый грязный, самый запутанный и самый красивый город, который я когда-нибудь видела. Он какой-то загадочный!
— Как сказал Бен Джонсон, — заметил Роберт, — если человек устал от Лондона — значит, он устал от жизни.
В Клерморе их ждал приятный сюрприз. Дерек, оставив свои костыли на веранде, спускался по ступенькам им навстречу. Хотя он и опирался на трость, а его лицо было белым от усилий, он справлялся прекрасно. Роберт не сдержал восхищения, когда Дерек преодолел последнюю ступеньку.
— Браво! — Он ударил Дерека по плечу. Дерек качнулся, но удержал равновесие. — Я знал, ничто не заставит тебя таскаться на костылях.
Анне-Лиз молчала, ее ясные глаза хотели сказать Дереку так много, когда он взглянул на нее! Гордо выпрямившись, она улыбалась Дереку, потом взяла его под руку, и они с Робертом повели его вверх по ступенькам.
Ночью Анне-Лиз разбудил странный звук: кто-то стонал — надрывно и мучительно. Сначала она решила, что это воет какой-то зверь — собачка, а может быть, даже волк. Потом поняла, что это человек. Но голос возникал откуда-то из глубин страдания. Стон, еще более сильный, раздался снова. Сбросив одеяло, она вскочила с кровати, накинув на плечи кашемировую шаль, и тихо вышла в холл. В доме было темно, только лунный свет пробивался из-под двери спальни Дерека. Вдруг там раздался грохот: как будто упал подсвечник и долго катился по полу. Она тихо постучала.
— Позвольте мне войти. С вами все в порядке?
Ответа долго не было, затем послышался сдавленный стон. Внезапно дверь со скрипом отворилась. Дерек был полуодет, с голым торсом, с растрепанными волосами. Анне-Лиз поняла, что Дерек не спал.
— Уходите, — раздраженно крикнул он, — я не нуждаюсь в вас… — Закрывая дверь, он вдруг отпрянул, как от невыносимого света. Схватившись за голову, он буквально сложился пополам. Анне-Лиз обняла его и повела к кровати.
— Ложитесь. Вы едва стоите на ногах.
Он оттолкнул ее, но боль вновь скрутила его. Задыхаясь, он упал на колени. Тихо вскрикнув, она бросилась к нему и прижала голову к своей груди. Его руки бессознательно обвились вокруг нее, как будто из-за защиты и спасения.
— О, мой бедный, — шептала она, целуя его в лоб, в глаза, в губы. — Все в порядке, я с вами. Я никуда не уйду, пока вы нуждаетесь во мне.
Он спрятал лицо у нее на груди, вдыхал нежный женский запах. Несмотря на ослепляющую боль, Дерек чувствовал нетронутые молодые изгибы ее соблазнительного тела. Страдания возобновились, сильнее, чем раньше, глухой стон отчаяния вырвался из его запекшихся губ. Нежно-нежно гладила Анне-Лиз когда-то роскошные волосы, тронутые теперь сединой, нежно целовала сильные руки, шептала ему, как ребенку, слова утешения, пока боль — это кровавое бушующее море — отливало и затопляло пески страшных воспоминаний. Обессилевший, не в состоянии дойти до постели, он падал, увлекая ее за собой и прижимая, как драгоценный талисман.
Наконец боль ушла и Дерек уснул. Они лежали на ковре, обнявшись, пока он спал и пока розовато-лиловый луч света не просочился сквозь оконную раму. Анне-Лиз боялась пошевелиться, чтобы не разбудить Дерека. Ее рука, обнимавшая его, затекла, и она попыталась ее тихонечко высвободить. Дерек вдруг повернулся к ней, его сонные глаза раскрылись. Он смотрел на нее, как будто она — это сказочный, волшебный дар, который он только что обнаружил. Он погладил ее цвета воронова крыла волосы, разметавшиеся по персидскому ковру. Слабо, нежно его губы прикоснулись к ее губам, его рука скользила по ее телу.
Изумленно и не дыша, она чувствовала, как он ласкает ее грудь, как его руки с нежной страстью гладят ее бедра изнутри. Она не нуждалась больше в уроках любви, чтобы понять, что он безумно желает ее, только ее… как и она.
Любовь и страсть побороли ее инстинктивный страх; и она, не сводя с Дерека глаз, распахнула свой пеньюар, давая ему понять, что ее сердце и тело зовут его. Его губы нашли нежную кожу между ее грудей, поднявшиеся нежно-розовые соски. Она содрогалась и трепетала от нахлынувшего звона во всем теле, когда он касался их. Ее шея была его Нилом, ее груди — лилиями, плывущими по нему. Он медленно снимал оставшуюся на ней одежду, его поцелуи касались невинного очарования ее прекрасных форм. Рассвет обласкал ее тело золотисто-розовым светом, лучи солнца скользили по ее коже цвета слоновой кости. Наконец он нашел темные вьющиеся волосы между ее бедер и поцеловал ее там, как будто обнаружил бесценный дар. Зная, что она девственница, Дерек сдерживал себя, его опытные ласки все продолжались, руки изучали ее тело. Дразня себя, он отодвигал момент наивысшего согласия. Наконец, когда Анне-Лиз была бездыханной от изумления, полуиспуганной от предчувствия, он скинул с себя одежду и опять скользнули его руки вниз, а его язык нежно проник в нее. Его прикосновение послало красные волны жара сквозь нее, затопляя как огненное море. Затем его тело оказалось на ней, хлынув в нее в тот момент, когда горячая волна достигла вершины, смешивая острую боль и восторг. Ее крик был похож на тот, что раздается при рождении ребенка матерью, дающей ему жизнь.
