— Ты настоящий друг, Мохаммед Афзул, — сказал Дерек спокойно. — Можешь быть уверен, когда понадобится, я непременно вспомню об этом.

Мохаммед Афзул добродушно кивнул:

— Я знаю, как вы великодушны, хузоор. Вы спасли жизнь моему брату в Кибере. Можете считать, что я расплатился. — Отпивая чая, он остановил взгляд своих больших карих глаз на Анне-Лиз. — Ваша жена очень красива, хотя и невежливо с моей стороны говорить об этом. Когда вы женились?

Дерек взглянул на непонимающую Анне-Лиз:

— Не так давно, к сожалению.

Мохаммед Афзул рассмеялся:

— А в джунглях вы можете уединиться в послеобеденное время, когда все дремлют, кроме детей. У нас здесь только занавески, чтобы загораживаться… от шума. — Он вскинул голову: — К тому же скорпион. Несмотря на то, что я сказал Мардже, она вообще-то права. Он стар, но еще может ужалить и к тому же не любит ангрези. Он может выдать вас в любой момент, поэтому будьте предельно осторожны, чтобы он ничего не заподозрил. — Он кивнул на Анне-Лиз: — Я понял, что леди говорит только по-английски, поэтому мы скажем всем, что она затворница.

Дерек не согласился:

— Анне-Лиз будет выглядеть как заключенная, если мы наложим на нее затворничество. Почему бы нам не одеть ее в белое сари по случаю тяжелой утраты и не сказать, что она приняла обет молчания на год после недавней смерти ее отца? Это будет более приемлемо для нее. А мы будем учить ее хиндустани и урду на досуге.

Обсудив еще кое-какие детали их пребывания в этом доме, Дерек и Мохаммед Афзул замолчали. Тогда вступила Марджа:

— Я не могу готовить для неверующих, брат.

Дерек перевел ее слова Анне-Лиз.

— Мы купим собственную посуду в деревне, и я буду готовить сама, — сказала Анне-Лиз Мардже. — Надеюсь, мы не доставим вам больших неудобств?

Когда Мохаммед Афзул перевел Мардже, она ответила, что они не доставят никаких неудобств.

— Спать вы будете вон там, — объявила она спокойно. — А так как у нас нет лишних простынь, вам тоже придется их купить.

Мохаммед Афзул недовольно насупил брови:

— А пока мы с Марджей уступаем вам наши постели. Вы должны чувствовать себя семьей.

Марджа фыркнула.

Длительное пребывание Дерека в деревне решено было объяснить жителям дружбой с Мохаммедом Афзалом до его отставки с официальной службы.

— Это значительно увеличит мой престиж, — объяснил Мохаммед Афзул. — У меня были небольшие трудности, когда я убеждал моих односельчан не принимать участия в восстании. Старый скорпион, например, чрезвычайно сильно настроен против англичан, но он не нашел серьезной поддержки. Пока же, хотя мои люди обычно спокойны, вы хорошо сделаете, если будете соблюдать осторожность. Если кто-нибудь из них узнает, что вы ангрези, это плохо кончится.

До вечера Дерек и Анне-Лиз просидели в доме. Потом мужчины остались одни, а женщины пошли за водой. Дерек и Мохаммед Афзул сели снаружи, у двери дома, где их обдувал прохладный ветер, и смотрели на заходящее солнце.

— Я не хотел бы навлечь на вас с сестрой неприятности, старый друг, — сказал Дерек. — Может быть, лучше нам с Анне-Лиз все-таки завтра уйти?

Мохаммед Афзул сердито посмотрел на него:

— Вы хотите оскорбить меня? Мы с братом слишком долго были вашими друзьями, а он так обязан вам жизнью. Аллах и я будем сильно сердиться, если вы уйдете. К тому же я никому не рассказывал о старых днях службы у раджи. Кто здесь равен мне и моему брату, если не вы? — Он крепко сжал плечо Дерека. — Я не только рассержусь, но и буду очень огорчен, если вы уйдете… Дело сделано, — он хлопнул Дерека по плечу: — А?!

Все еще сомневаясь, Дерек все же кивнул:

— Ты победил. Мы побудем несколько дней, посмотрим, как пойдет дело.

— Несколько дней? — Мохаммед Афзул коротко рассмеялся. — Сдается мне, несколько месяцев. Вы невысокого мнения об индийском народе, если думаете, что мы продержимся всего несколько дней.

Мохаммед Афзул оказался прав. Восстание растянулось на месяцы. Июль, знойный и безветренный, прошел. Анне-Лиз большую часть времени проводила на улице, несмотря на жару, помогая Мардже в ее домашних делах и учась делать их на индийский манер. Не привыкшая к индийским обычаям, она лучше чувствовала себя на улице, чем дома, хотя ей приходилось там молчать. Особенно Анне-Лиз нравилось работать на маленьком ручном ткацком станке, единственном подобном в деревне. Марджа гордилась им, часто повторяя, что станок прибыл с края света. Анне-Лиз удивлялась этому, пока не заметила маленькой медной пластинки внизу: «Ротвейлен С. С. Амстердам, Нидерланды». Она улыбнулась, и, когда в следующий раз Марджа опять заговорила о том, откуда попал к ней станок, объяснила:

— Я поняла, что ты имеешь в виду. И ты совершенно права. Нидерланды — действительно земля на краю света. Голландию отделяет от Англии лишь небольшая полоска воды. Если подумать, Голландия действительно на другой стороне земли от Индии.

Марджа ничего не ответила на слова Анне-Лиз, но на следующий день, стирая в реке белье, рассказала женщинам, что жена хузоора уже легко управляется с голландским станком. Поскольку это была практически первая информация, добровольно переданная Марджей о ее гостях, женщины навострили уши. А еще Марджа добавила, что девчонка, несмотря на ее бедную одежду, из знатной семьи, но должна была выйти замуж за того, кто ниже ее по положению, поскольку мало способна к обычным домашним делам. Все это очень заинтересовало женщин, и теперь, когда Анне-Лиз шла по деревне, они внимательно разглядывали ее талию, ожидая заметить ее округление, и мало обращали внимания на неуклюжесть и непривычность к деревенским делам этой красивой жены хузоора.

Марджа, долго косившаяся на изношенное темно-красное сари Анне-Лиз, наконец однажды, когда они шли к реке стирать белье, не выдержала.

— Ты больше похожа на арестованную полковником, чем на его жену. Самый последний попрошайка, проходящий через деревню, одет лучше тебя.

Чистившая щеткой белый хлопок на камнях Анне-Лиз ничего не ответила. Марджа, конечно же, была права, но что поделаешь? У нее было только это старое красное сари, а белое стало грязным… и не известно, когда представится случай купить еще одно. Никто не ходил на рынок в Лакнау с тех пор, как началось восстание. Будучи сестрой начальника, Марджа очень гордилась своей богатой разноцветной одеждой, которую дополняли позолоченные безделушки и браслеты.

— Хочешь, я дам тебе сари, белое, хотя и старое, но из прекрасного хлопка, — услышала вдруг Анне-Лиз голос Марджи.

Анне-Лиз даже рот открыла от удивления. Марджа была настолько практичной женщиной, что Анне-Лиз никак не ждала от нее такой необдуманной щедрости. Ее брат да, пожалуй, многочисленная деревенская ребятня были единственными, кого касалась ее ограниченная благотворительность за два месяца. Марджа сказала с ней только два-три слова по-английски. Ее же уроки хиндустани и урду напоминали спартанское обучение. Однажды она даже стукнула Анне-Лиз по пальцам. Несмотря на жестокость Марджи, Анне-Лиз все равно нравилась ее твердая независимость и острый ум, и она подозревала, что Марджа знает об этом.

— Просто так я не возьму, — ответила Анне-Лиз наконец и сняла с пальца маленькое сапфировое колечко. Оно принадлежало женщине из поезда; у Анне-Лиз никогда не было собственных драгоценностей. — Будешь его носить, пока я и Дерек с вами, как знак нашей дружбы?

Марджа долго обдумывала, что же ответить на это предложение. С одной стороны, знак этот не был откровенным подарком, значит, не мог быть обидным. С другой — цена кольца была значительно выше, чем белого сари, и таким образом подарок уменьшал ценность ее собственного предложения. Все же Марджа приняла кольцо, слегка кивнув, и минуту полюбовалась, как солнце играет в его гранях.

— Ты делаешь успехи в изучении хиндустани и урду. Теперь мы можем дома разговаривать на урду. — Она снова взглянула на кольцо, на мгновение отвлеченная его блеском. — Только не пытайся говорить с кем-нибудь еще, помни, что твой урду еще не достаточно хорош. — С этого дня они с Марджой стали подругами.