Анне-Лиз вскочила и стремглав бросилась к двери. Но рука бандита схватила ее за сари; затем за волосы негодяй втащил ее в комнату.

— Нет! — завопила она, когда холодное лезвие ножа прикоснулось к ее горлу. Она пыталась оттолкнуть бандита — нож сорвал с ее руки браслет. Из последних сил она ударила своего противника в живот кулаком, а затем вцепилась ему в глаза. Она почувствовала, что его рука, держащая ее за волосы, ослабела, но лишь на мгновенье. Тогда она стала молотить его руками и на этот раз попала в нос. Он завыл и выпустил ее, темно-красный поток залил его лицо. Ругаясь и зажимая нос рукой, он все равно преследовал ее, пока она бежала по комнате к двери. Другой бандит усиленно освобождал коробочки от драгоценностей, набивал ими карманы и не обращал на нее никакого внимания. Потом он направился наверх.

Вдруг человек десять мужчин ввалились в лавку. Один из них схватил Анне-Лиз, остальные кинулись на бандита, нанося удары дубинками. Когда тот попытался воспользоваться своим клинком, один из мужчин выстрелил ему в живот из старинного кремневого пистолета. Бандит сразу осел, прижимая руки к животу, а потом повалился, как мешок. Пятеро индийцев отодвинули в сторону тело владельца лавки и направились наверх за напарником мертвого вора. Он визжал и упирался, но индийцы стащили его по лестнице, а потом вывели вместе с Анне-Лиз на улицу. Эта разношерстная компания, в большинстве своем состоявшая из толстых и лысых мужчин, скорее всего была отрядом самозащиты торговцев. Среди толкотни и криков кто-то достал веревку, привязал ее к навесу лавки и накинул на шею плачущего вора петлю. Через несколько мгновений его вздернули. Задыхающийся, он сучил ногами. В ужасе Анне-Лиз смотрела на его выкатившиеся глаза и безумно раскрытый рот. Еще какое-то время он боролся со смертью; его лицо становилось похожим на страшную маску Горгоны, ноги скребли по земле. Затем он дернулся и затих, страшный в своей неподвижности.

Теперь двое мужчин потащили охваченную ужасом Анне-Лиз к освободившейся под навесом петле.

— Нет! — закричала она. — Не убивайте меня! Я ничего не сделала!

Удивленные ее английским, индийцы остановились. Она плохо владела хиндустани, чтобы объяснить им, кто она.

— Она прислуга, — проговорил один из них, — наверно, раньше работала у ангрези.

Анне-Лиз знала, что индийцы называют англичан «ангрези».

— Нет, — поправил его другой. Взяв ее руку, он указал на богатые браслеты, — она была вместе с ворами. Они использовали ее, чтобы старый Амаль открыл им дверь.

Большинство было склонно согласиться, что эта девушка воровка и ее следует повесить. Анне-Лиз дико кричала:

— Нет, вы не поняли! Я сама ангрези. Англичанка. Я ничего не сделала тому человеку…

Не понимая, что она говорит, они смотрели на нее в некотором замешательстве, особенно двое, те, что постарше. Они качали головой, не решаясь ее повесить.

— А что, если она ангрези? Что, если ангрези скоро вернутся и накажут нас за ее смерть? Они не посмотрят на то, что мы только защищали себя и свою собственность…

Один из них опустил сари с ее головы:

— Смотрите, у нее светлая кожа. Она может быть ангрези.

Анне-Лиз быстро кивнула:

— Я вдова сержанта Конрана О'Рейли из третьего кавалерийского полка.

Видимо, уловив суть ее слов, они посмотрели друг на друга.

— Пошлем за судьей, — предложил один из них.

— Тьфу! Не будет судья заниматься грабительницей, когда весь базар горит, как факел, — сказал другой.

— Тогда возьмем ее с собой, — предложил кто-то. — Если мы не найдем судью, то повесим ее, и дело с концом.

Связав ей руки, они потащили ее за собой.

— Молись, женщина. Судьи сегодня встречаются так же редко, как зубы у курицы. Едва ли тебе удастся увидеть рассвет.

Дерек достиг Алигара за два часа до восхода солнца. Освещенный луной город выглядел, как уставшая блудница. Дым плотным покровом навис над ним, а от реки, забитой телами, распространялось зловоние. Дерек устал, он был голоден и удручен. Нигде среди беженцев, устремившихся из Дели и Мирута, не было и следа Анне-Лиз. «Вряд ли я сумею найти ее здесь», — мрачно подумал он. Дети, заблудившиеся на дороге, уйдя от спящих родителей, грязные от пыли, лежали, как камни, на земле. В темноте он заметил пастуха, гнавшего стадо белых баранов. Городские ворота не охранялись, их огромные петли скрипели, и этот звук наполнил тоской его душу. Дерек въехал в центр города: навстречу ему брели группы людей, уставших от разбоя. Резиденция была тихой, там не светилось ни одного окна, а стены были испещрены следами пуль. Покинутые хозяевами рыночные ларьки были разграблены, навесы раскачивались от порывов ветра. Дерек спешился возле каменного колодца и попытался достать воды, но вместо всплеска услышал только равнодушный удар, когда ведро достигло дна. Было что-то жуткое в этом звуке. Со вздохом он взял полупустую флягу, притороченную к седлу лошади, и прижал ее к губам. Противная теплая вода потекла ему в рот. Человек, кравшийся мимо, торопливо поклонился, увидев его форму, и тут же скрылся в темноте. Вдруг кучка повстанцев выскочила на рыночную площадь, поджигая факелами навесы и ларьки. Он увидел лишь силуэты этих людей, пританцовывавших в свете пламени. Но и они как будто устали от ночных пирушек. Безразличный ко всему после долгого, страшного дня, он сел на лошадь и проехал мимо повстанцев, словно их и не существовало.

— Хузоор! — послышался голос из толпы. — Хузоор, остановитесь, помогите нам! — Человек подбежал и ухватился за стремя. — Мы поймали вора-убийцу, и вы должны совершить правосудие.

Дерек оттолкнул его:

— Я выполняю срочное поручение Бахадур-шаха и не могу вмешиваться в ваши дела.

Человек приплясывал от нетерпения:

— Вы не поняли, хузоор, — он оглянулся — вдруг повстанцы услышат его — и прошептал: — Вор — ангрези, хузоор.

Дерек натянул поводья. «Надо посмотреть, в чем там дело, — решил он, — несчастного ангрези убьют, если я не вмешаюсь». Ситуация ему не очень-то нравилась, достаточно волнений с собственными делами, а теперь еще и это. Если кто-нибудь уловит его английский акцент, то будет казнен не один ангрези.

— Хорошо, — сказал он отрывисто, — только побыстрей покажите мне этого вора. Я не могу задерживаться здесь долго.

— Очень хорошо, хузоор, но не упрекайте меня, если вора уже повесили.

Анне-Лиз неистово сопротивлялась, но один из купеческих стражей уже надевал петлю ей на шею, а другой забрасывал конец на балку, поддерживавшую навес.

— Отпустите меня! — кричала она исступленно. — Я не имею ничего общего с этими ворами!

Но индийцы, по-прежнему не понимая ее, не обращали на эти крики никакого внимания. Они не сомневались, что эта девушка, хотя она и светлокожая, и очень красивая, была воровкой, иначе что она делала в лавке ювелира среди ночи, да еще в компании двух бандитов? Ангрези или нет, ей не повезло. Они начали тянуть за веревку.

Анне-Лиз задыхалась, ее ноги скользили по земле, веревка перехватила ей горло, и, издав последний стон отчаяния, она замерла. Петля резко затянулась, и взорвавшийся мозг Анне-Лиз смутно отметил лишь звук копыт в тот момент, когда ее ноги отделились от земли. Кривая индийская сабля просвистела в воздухе — высокий индус в зеленом с золотом одеянии слуг Бахадур-шаха наклонился с седла и перерезал веревку. Анне-Лиз увидела глаза индуса — темные, отчаянные и как будто… знакомые.

— Господи, — прошептал Дерек с чувством огромного облегчения, но нарочно повернулся к ней спиной и, стараясь четко произносить слова, обратился к индийцам:

— Вы действительно поймали ангрези. Вы были благоразумны, не казнив ее сразу. Я заберу ее к комиссару в Канпур и там решим, что с ней делать.

— Но, хузоор, — запротестовал один из индийцев, — вам нет необходимости беспокоиться. Она использовалась ворами, как приманка: Иначе как ей достались эти безделушки? — говоря это, он схватил руку Анне-Лиз и показал браслеты.