Байер и Тунманн, обращал внимание автор, признали, что имя варягов не было известно в Скандинавии и что Шлецер для поддержки норманской теории «указал на шведский Род'слаген, уверяя будто бы варяги-русь вышли отсюда». Но, констатирует Савельев-Ростиславич, Розенкампф доказал отсутствие связи между «Rod's-lagen» и Русь, «после чего не осталось никакого сомнения в том, что в Швеции никогда не было области русской», и что еще Эверс справедливо обращал внимание «на совершенное молчание скандинавов о Рюрике и основании им Русского государства, между тем как они не упускали случая похвастаться даже самыми ничтожными подвигами».
Назвав эти факты отрицательного свойства, историк произнес, что немцам еще простителен норманизм: «Они хоть из патриотизма хотят онемечить древнюю Русь... а наши-то, некоторые писатели, из-за чего хлопочут, стремясь поддержать явные несобразности немецких писателей? Из любви к истине? Но истина против них. Из подражания моде, иностранному покрою платья?». И, как сам заключал, из рабского поклонения Байеру. «Немецкое направление», констатировал он, «повредило нашей истории и остановило ее успехи», и что «высшею эпохою торжества шлецеровской школы были двадцатые годы нынешнего столетия». Но в 1828 г. Розенкампф «смело провозгласил: что названия «Руси и руссов, обитающих в нынешней России, известны были грекам еще до царя Михаила, до Рюрика и до завладения варягами Новгородом и Киевом». В сагах «веринги», указывал Савельев-Ростиславич, отличаются от норманнов, а О. И. Сенковский, один из самых жарких защитников норманизма, установил, что до 1040 г. слово «варяг» не было известно скандинавам и что названия «варяг», «варенги», «веринги» чужды скандинавскому языку, а в 1836 г. Морошкин привел важные свидетельства «о бытии» славянской Руси на Южной Балтике[210].
Сам же Морошкин в 1842 г. был тверд во мнении, что у нас не будет истории, достойной русского народа, пока мы «будем верить Шлецеру и его продолжателям. Шлецер не понимал Нестора, и вообще заставлял летописцев говорить так, как ему было угодно, порицая все, что было противно его системе», тем самым искажал текст летописей и положил ложным главное начало отечественной истории, ибо «везде начинает с Рюрика; рассматривать русский быт до времен Рюрика он считает как бы преступлением», и что «напряженный и глубокомысленный» труд Венелина по истории славян все «более приобретает уважение и достоверность» («славянское направление, видимо, начинает торжествовать над софизмами, послужившими основанием системы вывода руссов из Скандинавии, системы, разрушаемой и убеждениями здравой исторической логики и положительными свидетельствами средних веков»), Отметив, что Байера, объявившего варягов норманнами, поддержали Миллер, Тунмаин, Шлецер, Карамзин (но который относительно местности руссов уже сблизился с Ломоносовым, выводившим их из Пруссии), ученый далее сказал, что сейчас «еще верят мнимому скандинавству руссов» П. Г. Бутков, Ф. Крузе и М. П. Погодин.
Первый возобновил теорию Ф.Г. Штрубе де Пирмонт, «умершую» от возражений Карамзина, второй несколько раз перемещал руссов то в Родслаген, то в Ютландию, то в Ольденбург, а третий все отмалчивается и не говорит, где, как он считает, находилась родина варяжской руси. Но пока «немецкая историческая школа» смотрит на Север и говорит, что «будто бы норманны вложили дух жизни в огромный, глухой и неведомый русский мир», М.Т. Каченовский оставил «это бесплодное для русской истории направление» и обратил внимание на Южную Балтику, видя в ваграх, обитавших в Вагрии, варягов (указав при этом на одно из наименований жителей острова Рюген - Rusi), что сулит русской истории глубокое разрешение «вопроса: откуда Русь? Когда и какие государственные стихии принесены ею для русской истории». А в отношении распространенного в то время аргумента, овеянного авторитетом Шлецера, Морошкин заметил: «Варяги-русь пришли из-за моря; следовательно, они пришли из Скандинавии. Вот силлогизм шлецериан!»[211].
В том же 1842 г. С.АБурачек, критикуя первый том «Истории русского народа» Н.А.Полевого, указывал, что в фундаменте этого сочинения лежат мнения разных исторических школ: скептиков, Шеллинга, Тьери и т. д. («с миру по нитке и - вышла эклектическая система») и что «из этой эклектической мешанины необходимо вышел непрерывный ряд ошибок, заблуждений и противоречий самому себе». Рецензент подчеркивает, что Полевой «поверил на слово заморским толкователям», что русский народ появился только в середине IX в. и что если бы он взял на себя труд исследовать спорные места, то не основывался бы на «ложной ипотезе о скандинавстве руссов»» и из истории русского народа не сделал бы «скандинавскую сагу», что он «смелой кистью сочиняет» историю древней Скандинавии «и на этом сочинении основывает свою Историю Р. Н.».
Касаясь слов Полевого, что «скандинавские князья срубили много городов, и всем им дали славянские имена», Бурачек с оправданной иронией сказал: «Чудаки эти скандинавы!». Также совершенно правомерно он отметил, что скандинавы не могли поклоняться славянским божествам: «...Они клялись бы Одином, Тором, а не Перуном», божеством балтийских и восточных славян, и что византийцы до Рюрика называли Черное море «Русским морем». Параллельно с тем Бурачек дает оценки некоторым историкам: не довольно образованный Манкиев, Эмин, но трудолюбивый Татищев, что Миллер оказал значительные услуги русской истории собиранием материала, что Карамзин, «увлеченный Шлецером, не слишком выгодно отзывался о Татищеве», хотя тот пользовался многими источниками, впоследствии утраченными, что «доказательством исторического здравомыслия Ломоносова служит то, что он один, без всяких пособий восстал против скандинавщины, ныне совершено обличенной»[212].
В 1842 г. в рецензии некоего А. К. на «Историко-критические исследования о руссах и славянах» Морошкина, изложенной в форме письма к М.П. Погодину, отмечалось, что данный труд, разрушающий «систему скандинаволюбителей», был несправедливо подвергнут им «порицанию и насмешкам» (речь идет об отзыве историка, напечатанном в журнале «Москвитянин» за 1841 г.). Хотя Погодину, что вообще-то не без резона было замечено рецензентом, «как профессору русской истории... надобно или ученым образом опровергнуть или же принять систему Морошкина, который глубоко взглянул на сей предмет». Обильно цитируя книгу и предисловие к ней Савельева-Ростиславича, автор констатировал, что, во-первых, последний «резкими чертами» представил «заблуждения системы мнимого скандинавства Руси», во-вторых, Морошкин доказал, обращаясь к документам и топонимике, наличие в пределах Восточной и Западной Европы нескольких Русий и обосновал нахождение славянской варяжской Руси на Южной Балтике (в Вагрии и землях лютичей). В завершении разговора им было подчеркнуто, что данную монографию - «добросовестный труд, - разумеется, не изъятый от недостатков, как все человеческое, - не стыдятся унижать, умалчивая о достоинствах и придираясь к опечаткам или не точным выражениям»[213].
В 1843 г. Н. А. Иванов, не отрицая за Г. 3. Байером «ни глубоких его познаний, ни поразительного остроумия, ни светлого взгляда, ни счастливого соображения, ни искусства выводить заключения из самых дробных исследований» и соглашаясь с мнением, что в его статье «О варягах» «содержится обильный запас открытий, весьма удачных замечаний и правдоподобных домыслов», с сожалением резюмировал следующее. Во-первых, критика Байера привела «к отчуждению от национальных интересов, еще более от духовного общения с соплеменниками», поселило «в наших умах робкого недоверия к собственным силам и убеждения в неизбежности постороннего руководительства», в связи с чем «замедлило развитие в нас самостоятельных идей о нашем прошедшем... идей, которых нельзя приобрести заимствованиями и которые делаются лишь несомненным упованием на свое сердце, на свою мысль, на свое нравственное призвание», и, во-вторых, что «мы слишком неосмотрительно положились на непогрешимость» направления, которому следовал Байер касательно нашей истории, «неуместно поторопились отречься от самостоятельного воззрения на русскую старину, чрезвычайно резко обнаружили нашу наклонность к безотчетному подражанию».
