Он сердито замолчал. Слышно было только его тяжелое дыхание в трубку.

   - Я и не знала, что ты такой ревнивый, - сказала я с нежностью в голосе.

   - Кто ревнивый? Я? - деланно удивился он. - Ну, ревнивый.

   - Незачем ревновать, - с улыбкой продолжила я. - Мне никто не нужен, кроме... - и прикусила язык.

   - Кроме? - вкрадчиво переспросил он.

   - Ну, ты сам знаешь?

   - Что знаю?

   - К кому я неравнодушна.

   - Откуда же мне знать?

   - Ах, так! - вскипела я. - Еще слово и обижусь!

   - Ладно-ладно, больше не буду, - сдался он. - А если серьезно, то я тоже... неравнодушен. К тебе.

   Для меня все стало неважно - мир растворился в звуке его голоса, нежности, теплоты, льющейся из телефонной трубки, я закрыла глаза и погрузилась в долгожданное тихое счастье.

   В дом я вошла в таком романтически-возвышенном настроении, что не сразу заметила перемену в окружающих. Лишь когда очнулась в комнате, где все домашние, включая Таню, сидели молча, наблюдая за мной, словно я начну показывать фокусы, насторожилась. Как-то неуютно стало сразу, будто от меня одной утаилось то, что знают все. Потом вспомнила: как раз перед тем, как мне уйти на улицу, Таня завела разговор с Глебом. Что же она ему такого сказала, что он смотрит на меня так? А остальные, вероятно, все узнали от него. Я решила было обидеться, но тут хозяин встал, хлопнул в ладоши:

   - Так, нечего тут без дела ошиваться! Давайте-ка, дочки, Иван - за книги, Максим, пойдем со мной.

   Суровый дядька. Кстати, телевизора у них я не заметила. Похоже, не приветствуется у них праздное времяпровождение. Хотя, у Вани есть компьютер.

   Все разошлись, мы с Таней остались вдвоем.

   Она подошла к печи, по обыкновению затопленной, опустилась на колени перед заслонкой, открыла, уставилась на тлеющие угли. Глаза ее блестели, в них отражались яркие всполохи, мне вдруг захотелось выключить свет и подойти к ней. Что и сделала.

   - Ты ничего не хочешь мне сказать? - тихо спросила я ее, усаживаясь рядом.

   Она покачала головой, не отводя взгляда от углей. Я не настаивала. Решила подождать и прислушаться к ее настроению. А оно было странным.

   - Чего ты боишься?

   Ее глаза наполнились слезами. Блестящие дорожки прокатились по щекам, а она не вытирала.

   - Боюсь, да. Всего боюсь. - Она говорила прерывисто, через силу. - Зачем люди любят, скажи мне? Пока человек ни к кому не привязан, он свободен. Любовь сковывает по рукам и ногам, заставляет постоянно дрожать от страха за того, кто дорог. - Она всхлипнула и обняла меня. - Я за тебя теперь боюсь. За Макса.

   - Солнышко мое! - Я расплылась в улыбке. - Это же прекрасно, что ты любишь! Смотри, всего пара дней прошла с нашего разговора, а ты нашла свое счастье!

   - Да какое счастье? Сама себя ругаю, а сопротивляться не могу - тянет. Зачем оно мне? Снова обжечься? Я не способна быть с кем-то, характер не тот. И все равно разбежимся...

   - Дурочка, - я подняла пальцами ее лицо. - Он тоже любит.

   - Да с чего ты взяла? - она отпрянула и снова уставилась на огонь.

   - Ты не забыла? Я просто чувствую.

   Таня посмотрела на меня.

   - Но и ты можешь ошибаться.

   - Не веришь - не надо, - пожала я плечами. - Ничем не могу тебе это доказать. Разве что посоветую послушать свое сердце. Или и ему ты не веришь?

   Она смущенно улыбнулась. Оттаяла, наконец.

   - Ну, так скажешь, о чем вы говорили с Глебом?

   - Да ты и сама знаешь, - вздохнула она. - О Яне.

   - А какое отношение она имела к тому, что он рассказывал?

   - Так это ведь она тогда... В ту ночь она исчезла. Я думала - маг все-таки уничтожил ее. А потом...

   Она замолчала.

   - Подожди, как в ту ночь? Она же в сентябре умерла?

   - Аня, - Татьяна говорила тихо, глядя мне в глаза. - Яна вообще не умерла.

   Какое-то время я сидела, ошарашенная, собиралась с мыслями, не зная, что сказать. Таня тоже молчала, помешивая кочергой угли.

   - Не думай, физически ее нет на земле, - продолжила она. - Жива ее душа.

   - Да? - осторожно спросила я. - И где же она?

   - Я часто с ней общаюсь. Она замечательная.

   Я оглянулась на всякий случай, ожидая увидеть что-то типа привидения.

   - Тань, ты серьезно?

   - Нет, конечно, - ответила она, вставая. - Пошутила я. Она жива в моей памяти, в сердце. И общаюсь я с ней - вымышленной.

   - Ну и шутки у тебя! - обиделась я. - Предупреждать надо. Я привидений боюсь.

   Таня расхохоталась и так заразительно, что и я засмеялась, сама не зная, от чего.

   Зажегся свет, в комнату вошел Глеб.

   - Идемте-ка, - приказал гробовым голосом, да и вид у него был не лучше.

   Мы переглянулись, пожали плечами и пошли за ним. Поднялись по лестнице, вошли в кабинет.

   На столе стоял раскрытый ноутбук, удивительно чужеродный простецкой обстановке. Надо же, Глеб - наш суровый Дед Мороз, и владеет компьютерной грамотностью!

   - Иди сюда, - поманил он меня.

   Я села на стул, он щелкнул мышкой по изображению, заиграл видеоролик. Съемка, похоже, новостная. Бледная, растерянная девушка с микрофоном на фоне деревни.

   - Чудовищное по цинизму преступление совершено сегодня в поселке Северном. Зверски убита семья местного священника.

   Передо мной замелькали кадры: санитары выносят из большого, добротного дома носилки с телами, упакованными в черные полиэтиленовые мешки. И самое страшное - после больших пакетов выносят маленькие - детские, много, не меньше пяти.

   Меня замутило.

   - Неизвестные проникли в дом, когда вся семья приготовилась к обеду. Никто из односельчан не слышал криков и шума. Неясно, почему они не оказали сопротивления: в доме находились несколько крепких мужчин. Также остается невыясненным, каким оружием совершено убийство...

   Глеб снова щелкнул мышкой, на мониторе застыло в немом сожалении красивое лицо журналистки.

   - Что скажешь? - спросил он меня.

   Я дрожала, вдруг промерзнув до костей. Меньше всего хотелось говорить то, что чувствовала. Перед глазами стояли кадры, которых никто не увидит и не снимет: у порога трое мужчин провожают четвертого. Задержались, заговорили глухо, чтоб не слышали остальные домочадцы:

   - Сколько у нас времени?

   - Спроси что-нибудь полегче, - со вздохом ответил гость. - Все меняется с каждой минутой. Сами, поди, чувствуете, как растет напряжение?

   Сутулый лысый мужчина с аккуратной бородкой кивнул:

   - Да, тяжко становится. Звереют охотнички-то, землю роют. Давно им такой шанс не выпадал, в этот раз они ни перед чем не остановятся.

   - Вот то-то и оно, Стас. Собирай народ. И... это... берегитесь сами.

   - У нас все в порядке будет, - ответил молодой коренастый брюнет. - Сегодня подтянутся наши.

   - Молодцы. Давайте, братья. Свидимся.

   - И тебе счастливо, Глеб Борисович, - уже в спину уходящему гостю ответил старший.

   Затем повернулся к родным:

   - Степан, детей здесь собери, чтоб на улице не напали на них. Бабы тоже пусть не высовываются, пока помощь не придет. Антон, а ты приступай, не откладывай в долгий ящик.

   Я вытерла со лба холодный пот и спросила Глеба:

   - Что должен был сделать Антон?

   Несмотря на позднее время, дом наполнился людьми. Сразу стало тесно и шумно. Показалось, что весь поселок собрался у нас. Не было видно, правда, детей и подростков. Только взрослые. Мне захотелось найти укромное местечко и просто побыть одной. Я пошла по коридору, сталкиваясь с незнакомыми мне мужчинами и женщинами, но все здоровались со мной и многие называли по имени. Откуда они меня знают? Так, наверное, чувствуют себя звезды. Захотелось натянуть капюшон на голову и надеть темные очки.