[269]

С таким настроением и встретили мы ноябрьские праздники, на которые Север отпускает куцый-прекуцый день и вьюжный ветер.

На бригаде не прекращалась обычная боевая работа. Зима есть зима: она помогает подводникам в достижении скрытности, но и затрудняет поиск врага, требует удвоенных сил для борьбы с осатаневшей стихией.

Тихоокеанцы (впрочем, слово это все реже и реже употреблялось в нашем лексиконе) встречали первую боевую полярную зиму. Встречали по-разному. Экипажу «Л-15» она обернулась радостью новых побед.

В ноябрьском походе эта лодка использовалась в торпедном варианте. И днем двадцать второго числа она удачно атаковала надводный минный заградитель, идущий в сопровождении миноносца и двух сторожевиков. Из шести вылущенных по минзагу торпед попала одна, но и этого оказалось достаточно.

А через два дня, следуя в надводном положении, лодка встретилась с тремя тральщиками. Комаров вышел в атаку прямо под дизелями и трехторпедным залпом потопил тральщик. Что ж, это неплохо. Но могло быть и лучше, если б командир перешел на электромоторы, заполнил главный балласт и стрелял из позиционного положения. При таком способе действий можно было бы потопить один за другим все три тральщика. И хоть, как говорится, победителей не судят, на разборе был сделан большой упор на эту промашку Комарова.

А вот «С-55» не вернулась. Каких-нибудь восемь месяцев назад начал свою боевую деятельность Лев Сушкин, и начал отлично, первым из тихоокеанцев открыв счет. Это он одним залпом потопил два транспорта, положив начало своего рода тихоокеанской традиции. По всеобщему признанию, он был одним из искуснейших командиров. И очень не верилось, что Лев Михайлович не нашел выхода из какого-то — неизвестно какого — безвыходного положения, что «С-55» не войдет больше в Екатерининскую гавань с победным салютом. Ждали его до самого Нового года, и даже, когда был отдан приказ о гибели лодки, некоторые надеялись, что еще не все потеряно, что это просто непредвиденная задержка. Но надежды не сбылись. Лодка действительно погибла, и, как почти всегда, при неизвестных обстоятельствах.

[270]

С наступлением зимы лодки отправлялись на позиции исключительно в одиночку, а не парами, как это частенько делалось весной и летом. Использование их по принципу: одна лодка ведет поиск у побережья, вторая — заряжает батареи вне видимости берегов, потом они меняются местами — вполне оправдывало себя. Правда, применять такой метод удавалось не всегда. Он требовал большого количества лодок, готовых одновременно выйти на позиции. А их временами не хватало. Сказывались и потери и слабость ремонтной базы.

Ремонт же иногда выходил за рамки устранения боевых повреждений и «лечения» изношенных механизмов. Например, гвардейскую Краснознаменную «М-171» поставили в завод, чтобы переделать в минный заградитель. Других подобных экспериментов с «малютками» известно не было, и инженерам пришлось идти по непроторенному пути. Эксперимент в конце концов удался. К корпусу «малютки» приварили бортовые були — вместилища мин. При взгляде сверху стоявшая у пирса «М-171» выглядела крайне непривычно, этакой круглобокой камбалой. Впоследствии со своими новыми задачами модернизированная лодка справлялась вполне успешно…

Итак, лодки отправлялись на позиции в одиночку. Зимой не было нужды уходить на зарядку подальше в море — ее производили, практически не прекращая поиска, который велся в надводном положении под покровом темноты. А мы уже думали о том, как организовать комбинированные удары по конвоям с применением различных родов сил. Авиация флота теперь была могучей. Торпедоносцы часто посылались в крейсерство над морем, на «свободную охоту». Вместе с бомбардировщиками производили они и нацеленные удары по морскому противнику.

Прибавилось у нас и торпедных катеров, в частности за счет американских и английских, полученных по ленд-лизу. Катера свели в бригаду, командовать которой стал капитан 1 ранга Александр Васильевич Кузьмин — старый, опытный катерник, убежденный приверженец своего класса кораблей. В районе Варангер-фиорда на ближних коммуникациях катера теперь начинали конкурировать с «малютками».

Надо сказать, в 1943 году мы уже пытались наносить

[271]

совместные удары. Но таких попыток было совсем немного — две или три, а главное, они не были четко согласованы по времени и месту. Организовать их пытались с ходу, когда вдруг вырисовывалась благоприятная ситуация. Тщательной же, централизованной и заблаговременной разработки таких действий не велось. Сказывалось отсутствие специально поставленной для этих целей авиационной разведки, а также нехватка торпедных катеров — ведь прибавление в их семействе произошло в самом конце года. Все это делало совместные удары не столь эффективными, как того можно было ожидать. В конце марта, например, лодки и самолеты в течение одного дня наносили удары по трем конвоям и потопили в общей сложности семь транспортов. А ведь будь такие атаки организованы более четко, вполне удалось бы уничтожить целиком все три конвоя.

Конец года ознаменовался очередным пополнением нашей бригады. В ноябре — декабре промышленность передала нам четыре «эски»: «С-14», «С-15», «С-103» и «С-104» и две двухвальные «малютки»: «М-200» и «М-201». Двухсотая «малютка» носила грозное и необычное имя «Месть». Имя это имело свою историю.

Начало войны, столь внезапное для нас, оказалось еще более неожиданным для наших детей. В тот июньский день, когда зенитные батареи Мурманска и Полярного открыли боевую стрельбу по фашистским бомбардировщикам, дети многих военных моряков и вольнонаемных работников Северного флота находились в летнем лагере, или, как у нас принято было называть, в колонии, на станции Сиверская, Ленинградской области. Отсюда под бомбежкой и выбирались они, но не домой, на Север, а в эвакуацию. Отправили их в деревню Большие Вогульцы, Кировской области, — в место, куда, по всем предположениям, не могла дотянуться кровавая лапа войны.

Начальником детской колонии была жена полкового комиссара Василия Макаровича Лободенко — Любовь Михайловна.

Я хорошо знал Василия Макаровича. Осенью 1940 года он временно исполнял обязанности комиссара нашей бригады. Местом же его постоянной работы было по-

[272]

литуправление флота, где он возглавлял оргинструкторский отдел. Помню, на бригаде очень жалели, что Лободанко пришел к нам лишь на время: все мы быстро успели привыкнуть к нему и привязаться, И когда он вернулся на свое место, в политуправление, между ним и многими подводниками продолжали сохраняться близкие, товарищеские отношения.

В начале июля Василий Макарович принял личное участие в десанте моряков, который помог задержать первое наступление врага на Мурманск. Но боевой путь комиссара оборвался, увы, слишком быстро. 20 июля он погиб на эсминце «Стремительный», который был потоплен фашистской авиацией на рейде Екатерининской гавани.

В Большие Вогульцы почтальон принес горькое письмо, отозвавшееся нестерпимой болью в двух сердцах: Любовь Михайловна потеряла мужа, а ее одиннадцатилетний сын Вилен — отца.

И вот в те тревожные дни, когда враг подошел к волжским берегам, Любовь Михайловна предложила работницам колонии — таким же, как и она, женам североморцев — начать собирать деньги на строительство подводной лодки. Она же первой сделала вклад, внеся две тысячи пятисот рублей, с великим трудом сэкономленных из скромной зарплаты и пенсии на сына. Женщины горячо поддержали этот почин. И вскоре в госбанк были положены первые двадцать тысяч рублей.

Лободенко обратилась с просьбой к Правительству о постройке на средства жен моряков подводной лодки с именем «Месть». Одновременно призвала она и всех женщин, чьи мужья служили на флоте, собирать деньги на строительство подводного корабля. В госбанк начали поступать взносы и от вдов, и от тех, кто испытывал неизбывную тревогу за мужей.