«К-3» выпустила четыре торпеды по транспорту в восемь тысяч тонн, и он затонул на глазах у всех, кто находился на мостике. «Катюша» начала разворачиваться, для того чтобы атаковать кормовыми аппаратами сторожевой корабль. Но тут по морской поверхности полоснул луч прожектора, дрогнул и выхватил из темноты лодку. На кораблях охранения загремели орудия и пулеметы. Лодка погрузилась и стала отходить из района атаки. Связь с «К-22» так и не была восстановлена.

Следующим утром «К-3» пришла в точку заранее обусловленной, на случай потери контакта, встречи. Но, застигнутая миноносцем и двумя сторожевиками, она была вынуждена погрузиться и начать уклонение. Девять глубинных бомб, сброшенных кораблями, не причинили подводному крейсеру вреда.

Днем встреча двух лодок все же состоялась. Котельников рассказал, что при происшедшем накануне столкновении с конвоем выйти в атаку не смог: «К-3» заслонила собою цель. А когда флагманская лодка начала

[226]

послезалповое маневрирование, мимо «К-22» прошла торпеда, выпущенная с эскортного корабля. Виноградов, однако, предположил, что это была одна из торпед «К-3», отклонившаяся со своего курса. Потом «К-22» подверглась артиллерийскому обстрелу, погрузилась и начала уклонение от преследовавших ее кораблей. Преследование вскоре прекратилось.

После встречи обе лодки зарядили аккумуляторные батареи и продолжали совместный поиск до 19 часов 7 февраля. В этот момент их контакт снова оборвался.

На следующий день выяснилось, что на «К-3» отказал прибор звуковой подводной сигнализации. Прибор ввели в строй. Но теперь это уже не играло существенной роли. Лодка несколько раз в предусмотренное планом время приходила к месту, где была назначена встреча на случай потери связи. Но «К-22» не появлялась. Примерно в то же время прекратилась связь Котельникова с берегом. Потеряв надежду на встречу, Виноградов решил действовать по запасному варианту — раздельно. Лодка перешла в северную часть позиции.

Утром 12 февраля у мыса Сейбинес «К-3» атаковала конвой, состоящий из двух транспортов и семи боевых кораблей разных классов. По транспорту на десять тысяч тонн водоизмещением было выпущено шесть торпед. Две из них достигли цели. В перископ удалось пронаблюдать, как судно начало тонуть.

Лодку преследовали, сбросив на нее тридцать две бомбы, но она умело избежала опасности. Сутки спустя «К-3» двинулась назад, к своим берегам.

Итак, метод группового использования двух лодок на этот раз не выдержал боевой проверки. Но не потому, что по своей идее он был порочен, нет. Все дело упиралось в надежность средств подводной связи. Они пока что не могли обеспечить последовательные, без помех друг другу, удары двух лодок по конвою торпедами с последующим довершением его разгрома артиллерией. Стало быть, до появления новых средств связи этот метод нельзя было рекомендовать для дальнейшего применения.

Выявились к тому же и такие частные недостатки совместных действий, как сложность в управлении маневрами лодки, — внимание командира рассредоточивалось между поиском цели и удержанием места в строю.

[227]

Сам совместный поиск при несовершенстве подводной связи давал не больше шансов на обнаружение противника, чем поиск одиночный. Наконец, при преследовании вражескими кораблями хотя бы одной из лодок, находящихся в подводном положении, уклоняться вынуждены были обе, поскольку разобраться, кого именно бомбят, было очень трудно.

Поэтому мы оговорили с командующим и с начальником подводного плавания возможность использования двух лодок на одной позиции по иному принципу: одна лодка заряжает батареи, другая в это время ведет поиск; потом они меняются местами. При четкой организации дела случайная встреча между лодками, чреватая взаимной опасностью, исключалась, а участок неприятельских коммуникаций, проходящий через позицию, не оставался без наблюдения. Этот метод мог особенно пригодиться полярным днем, когда не было возможности производить зарядку близ берега, на виду у врага.

Обсудили мы и принципиальную возможность совместных действий подводных лодок и авиации.

Прошло несколько дней. И последний, слабый огонек надежды на возвращение «К-22» погас. Это была для нас большая, столь же тяжелая утрата, как и гибель «К-23» с Керимом на борту. В мире подводников Котельников был такой же яркой и значительной фигурой, как и Гаджиев. Старейший североморец, служивший здесь с основания флотилии, опытнейший моряк, прославившийся еще до войны своим походом в высокие широты, на встречу с папанинской льдиной, славный боевой командир подводного крейсера, мастерски громивший врага, великолепный воспитатель подчиненных… Он недолго побыл комдивом, но по тому, как он взялся за дело, было совершенно очевидно, что дела у него пойдут прекрасно. Да что там говорить, еще один-два похода — и к высшим боевым наградам Виктора Николаевича прибавилась бы Золотая Звезда Героя Советского Союза. У командующего флотом он был первым кандидатом на это звание.

Для меня гибель Виктора явилась особенно тяжелой утратой. Я потерял близкого человека. С ним меня связывала очень давняя и крепкая дружба, которой оба мы всегда дорожили. Чем измеришь такую потерю?! Для этого даже трудно найти подходящие слова…

[228]

Если нас в те дни что и могло несколько отвлечь от горестных размышлений о судьбе «К-22», то это доклад Лунина на Военном совете, состоявшемся 22 февраля, на следующий день после возвращения Николая Александровича с моря.

Начало этого похода не предвещало ничего хорошего. Едва лодка в надводном положении приблизилась к норвежскому берегу, как в пятом отсеке случилось короткое замыкание электроподстанции, и ее тут же охватило пламенем. Прозвучал сигнал аварийной тревоги. Моряки начали борьбу с огнем.

От замыкания вышли из строя масляный и водяной насосы, и дизеля стали. Пришлось включить оба электромотора.

Нужно было немедленно снять питание с подстанции, и командир отделения мотористов старшина 1-й статьи Коконин, правильно оценив сложившуюся обстановку, схватил первую попавшуюся под руку шубу и бросился в ней в огонь: иначе невозможно было добраться до щитка. Коконину удалось выключить рубильник, но сам он потерял сознание. Тем временем другие подводники задраили забортные отверстия в пятом отсеке и пытались войлоком и струями огнетушителей сбить пламя. Но это им не удалось. На моряках тлела одежда, многие получили ожоги. Однако борьба с огнем не прекращалась, пока не поступила команда покинуть отсек и задраить его, чтобы пламя само задохлось без доступа воздуха.

К этому моменту лодка уже лежала без хода в дрейфе. По отсекам полз едкий, вонючий дым. Некоторых моряков из пятого отсека вынесли на руках: они были без сознания. Погружаться «катюша» не могла. Поэтому артиллерийские расчеты заняли места у орудий, торпедные аппараты были изготовлены к бою — в случае появления противника Лунин решил драться до последнего. На самый крайний случай он приказал заложить подрывные патроны под одну из запасных торпед и приготовил три радиограммы: «Возник пожар, потерял ход», «Веду артиллерийский бой», «Погибаю, но не сдаюсь».

Пламя продолжало еще некоторое время бушевать в загерметизированном отсеке. Температура там доходила до 160 градусов. «Только б не взорвался расходный бак с соляром», — тревожно думал командир.

[229]

Наконец пожар начал стихать, потом он и совсем прекратился. Тогда отдраили переборочные двери и начали вентилирование отсека. Последствия пожара оказались тяжелыми: начисто сгорела подстанция и часть кабелей, идущих в кормовые отсеки, вышли из строя все вспомогательные механизмы главных дизелей, освещение правого борта, вся сигнализация кормовых отсеков, получили повреждения многие другие устройства и системы. Экипаж сразу же принялся за работу. О том, чтобы вернуться в базу, не было и речи.

Около восемнадцати часов трудились моряки, восстанавливая вышедшие из строя вспомогательные механизмы, подводя к ним новые кабели. И когда стало возможным дать ход главными дизелями, лодка двинулась на выполнение боевого задания. Форсировав на большой глубине минное поле, она 18 февраля сама поставила мины в районе острова Арнёй. Вскоре после этого на неприятельский берег была высажена группа разведчиков. Эта операция всегда расценивалась как одна из наиболее трудных: ее осуществление требовало скрытности, быстроты, смелости и ловкости. Ведь лодке приходилось всплывать вблизи незнакомого участка побережья, а сразу погрузиться в случае опасности она не всегда имела возможность: нельзя же было, например, внезапно прерывать процесс высадки. Любая неосторожность командира могла стоить разведчикам жизни.