После войны М. И. Глушко узнал, что в Минске разыскивают участников прорыва одинокого танка по улицам Минска. Он отозвался и предоставил поисковикам топографическую карту майора с пометками, по которым, предположительно, можно было установить остальных: «Оперативн. отдел, 3 этаж» и фамилии «Михайлов, с-на Сошников, л-нт Волков, Пермолов».

Поиски были долгими, но небезрезультатными. Скоро отозвался курсант, сидевший за пулеметом Т-28. Им оказался электрик одного из совхозов — Николай Педан. После боя он попал в плен и прошел через несколько немецких концлагерей. Остальных участников боя установить не удалось, хотя писем и было много. В июле 1941-го в Белоруссии погибло много и майоров, и курсантов; для поиска топографической карты и личных воспоминаний М. И. Глушко и Н. Педана оказалось недостаточно.

Но продолжим чтение Суворова-Резуна.

«Удивительное дело, но ни один из кремлевских историков не обратил нашего внимания на отсутствие карт как на причину поражения Советского Союза».

В самом деле, очень удивительно. В Кремле, на Спасской башне, сидят седобородые историки, и ни один из них почему-то не кричит идущим по Красной площади туристам: «Люди! Человеки! К вам обращаюсь я со своим страстным призывом! Обратите внимание на отсутствие карт как на причину поражения Советского Союза!»

Но никто не кричит. Молчат историки, глядя на народ сквозь бойницы кремлевских стен.

«На 22 июня 1941 года Топографическое управление Генерального штаба возглавлял генерал-майор М. Н. Кудрявцев. Он подчинялся непосредственно начальнику Генерального штаба генералу армии Г. К. Жукову.

Вот они — два главных виновника».

Из-за них вот, считает Суворов-Резун, не было карт у Красной Армии.

Из-за Кудрявцева и Жукова.

Вот что вспоминал бывший начальник ГРУ и начальник Генштаба генерал армии С.М. Штеменко: «Топографическую службу Генштаба возглавлял блестящий знаток этого дела генерал М. К. Кудрявцев» (Штеменко СМ. Генеральный штаб в годы войны. М., 1968. С. 128).

Блестящий знаток, а карт вот не подготовил. Это вызывает у Суворова-Резуна подозрения.

«Нам осталось самое простое — связать вместе факты. С одной стороны — лучшая в мире топографическая служба, с другой — отсутствие карт. С одной стороны — блистательная карьера главного советского топографа, с другой — советский генерал выпрашивает карту у соседей, а вышестоящий генерал эту карту отнимает. Как это подвести под общий знаменатель?

Может, кто-нибудь найдет другое объяснение, но мне кажется, что есть только одно удовлетворительное объяснение: Советский Союз готовил агрессию».

Не нашел Суворов-Резун иного объяснения. Долго думал, гадал, прикидывал, а нашел только одно единственное. А между тем на той же странице книги Штеменко объясняет все:

«Топографическую службу Генштаба возглавлял блестящий знаток своего дела генерал М. М. Кудрявцев. Карт самого различного назначения и разных масштабов требовалось чрезвычайно много. А надо заметить, что до войны карты, нужные войскам, на значительную часть территории нашего государства не составлялись. Мы располагали вполне современными топографическими картами лишь до рубежа Петрозаводска, Витебска, Киева, Одессы. Когда же противник потеснил нас за этот рубеж, ко всем прочим бедам добавилось и отсутствие карт. Пришлось срочно формировать новые топографические части, создавать новые военно-картографические фабрики, мобилизовывать возможности гражданских ведомств» (Штеменко СМ. Генеральный штаб в годы войны. С. 128).

Суворов— Резун, конечно же, это объяснение читал, поскольку цитирует. Но объяснения Штеменко он в свою книгу не включил; сделав вид, что совершил открытие, нашел страшную тайну большевиков — отсутствие карт внутренних районов СССР в годы войны.

И это его новое открытие стало аргументом в пользу его новейшей теории о планировавшемся Сталиным захвате Европы.

«Сейчас генерал-лейтенант Лосев сообщает: потеряно сто миллионов во всех приграничных округах. А много лет назад генерал-лейтенант Кудрявцев, непосредственно за эти карты отвечавший, давал другую цифру: только в трех округах было потеряно двести миллионов карт.

Но не будем мелочными. Не будем спорить, кто прав: если принять одну точку зрения или другую — разницы нет, в любом случае мы говорим о чудовищных количествах, о количествах астрономических, которые невозможно представить».

Нет, будем мелочными. Является ли двести миллионов карт «количеством астрономическим»?

Двести миллионов — это действительно много. Но для подготовки к большой войне, войне в Европе, столько карт недостаточно.

В книге «В солдатской шинели» (сост. Т. А. Гайдар. М., 1985. С. 457) читаем:

«Сейчас кажется невероятным, что теми инструментами, которыми располагали геодезисты и топографы, с июля по декабрь 1941 года они выполнили съемки на площади более 500 000 квадратных километров, составили и отпечатали около 2000 оригиналов карт — более 200 миллионов листов. Их выпускала Военно-топографическая служба, а также печатали фабрика «Гознак», типография газеты «Правда»…

Еще «тепленькие», карты поступали на передовую, командные пункты, в штабы. Только для проведения такой крупной операции, как «Кольцо» под Сталинградом, или в битве на Курской дуге потребовалось около 10 миллионов карт».

Итак, за полгода было выпущено 200 миллионов карт и выполнены съемки на территории 500 тысяч квадратных километров. 500 тысяч квадратных километров — это немногим меньше территории Испании (505 тыс. кв. км). Советские картографы смогли во второй половине 1941 года осуществить колоссальную картографическую съемку внутренних районов СССР и выпустить для этих районов 200 миллионов карт. А поле сражений было намного больше. Намного больше требовалось и карт.

Суворов-Резун:

«Но возникает вопрос — зачем вывезли карты в приграничные районы?»

Не знает бывший офицер Советской Армии, что войска должны стоять на границе, защищая страну. Недоумевает наш мыслитель: с чего это карты у границы? Знамо дело, войска должны быть у границы, а карты для сохранности — в тылу…

«Отчего же Кудрявцева не расстреляли за столь неразумное размещение карт?»

Непонятно это Суворову-Резуну.

Он прикидывается простачком, чтобы тут же намекнуть: для нападения готовились карты. Для нападения на Европу…

Но нас намеки не убеждают. Нам нужны факты.

Если бы Сталин жаждал похода на Европу, то у Красной Армии были бы, по крайней мере, топографические карты Берлина. А были они?..

Леонид Евтухов пишет в очерке «Топографы»:

«Шла осень 1943 года, на Дворцовой площади рвались вражеские снаряды, когда в один из топографических отрядов Ленинградского фронта поступила директива, подписанная генерал-лейтенантом технических войск М. Кудрявцевым. Вот ее содержание: «Силами топографической части, дислоцированной в городе, приступить к составлению плана Берлина. Масштаб 1:5000».

Исхудалые, с запавшими глазами люди, получившие к скудному пайку один стакан «киселя», сваренного из технического крахмала (богатство, оставленное бывшей картографической фабрикой), и кружку напитка из еловой хвои, создали этот теперь уже исторический документ — план Берлина. Координаты главных объектов

— № 105 и № 106 — имперская канцелярия и рейхстаг — были определены с высокой точностью…» (Там же. С. 458).

Так что план Берлина стали создавать в середине войны. В блокадном Ленинграде.

Глава 15 называется «А какие танки были у Гитлера?».

Эту главку Суворов-Резун начинает с маленького фокуса.

«На 21 июня 1941 года у Сталина было 24 000 танков».

«На 22 июня 1941 года на Восточном фронте Гитлер имел 3350 танков.

Всего в вермахте танков было чуть больше, но они были заняты на других фронтах, потому мы их учитывать не можем».

У Гитлера вот были «фронты» (Суворов-Резун их не называет), а у Сталина фронтов не было (как будто не был развернут Дальневосточный фронт) — и потому Суворов-Резун немецкие танки считает частично, а советские — все.