— Некоторым образом. Во всяком случае, каска у меня есть. — Хотя в тот момент она была без каски. Шофер такси был прав: ей повезло, что она не ударилась головой. — Я архитектор.

Похоже, это произвело впечатление на ее собеседника. Он предполагал, что она может заниматься модой или книгоиздательством — хорошо одетая, умеющая говорить и, очевидно, умненькая.

— Наверное, интересно? — заметил он, стараясь отвлечь и себя, и ее.

— Иногда — да. Когда на площадке не ломаешь шею или ногу.

— А с вами это часто бывает?

— В первый раз.

— Я тоже получил спортивную травму в первый раз. Десять лет сидел на Ближнем Востоке и задания были опасные. Два года был шефом бюро в Ливане. Пережил две бомбежки. И сломал руку на площадке для сквоша. Просто фантастика! — Он чувствовал себя дураком, но, бросив взгляд на соседку, увидел, как она нахохлилась в кресле-каталке, как еще больше распухла синеющая с каждой минутой нога, и спросил: — Вы есть не хотите?

— Нет. Меня тошнит, — честно призналась Энни. Она его знать не знает, никогда больше не увидит, так зачем делать хорошую мину при плохой игре? Энни чувствовала себя ужасно. Пару раз сосед видел, как она плачет, и думал, что от боли. Но Энни плакала из-за Кейт. Она никак не могла выбросить из головы картину салона тату. И она не в состоянии переубедить Кейти.

— Я как раз прикидывал, не заказать ли пиццу, — предложил Том, чувствуя легкое смущение оттого, что думает о еде в такое время. — Я просто умираю с голоду. — У него, крупного мужчины, всегда был прекрасный аппетит.

— Неплохая мысль, правда-правда. Вам действительно надо поесть. Мы можем проторчать здесь еще несколько часов.

При этих ее словах Том робко улыбнулся, набрал номер, заказал пиццу и отправил еще несколько текстов. Энни решила, что он вызвал жену или подругу и вскоре явится женщина, чтобы составить ему компанию. На вид ему было лет сорок пять. Темные волосы только-только начинали седеть на висках.

Пиццу доставили через час. Они все еще ждали помощи. Том предложил кусочек Энни, но она отказалась. Несмотря на сломанную руку, он сам прикончил почти всю пиццу, а когда встал, чтобы выбросить пустую коробку, Энни увидела, что он выше, чем ей показалось вначале. Но даже рост произвел на нее не столь сильное впечатление, как его простые и приятные манеры. Он не стал требовать к себе особого отношения, а спокойно ждал своей очереди. Вернувшись, Том предложил принести ей воды или кофе из автомата, но Энни опять отказалась.

— Я заметил, что вам известно мое имя, а вашего я не знаю, — улыбнулся он, усаживаясь в кресло. Болтовня помогала скоротать время.

— Энн Фергюсон. Энни. Знаменитый президент вам не родственник?

Том снова улыбнулся:

— Нет. Мама была помешана на истории. Она и преподавала историю. Может, ей показалось, что иметь такого тезку будет забавно, но она и в самом деле восхищалась Томасом Джефферсоном.

Потом оба немного вздремнули. Было уже девять часов. Энни провела в приемном покое четыре часа. В ноге пульсировала незатихающая боль.

Наконец в десять часов регистратор назвал ее имя, и коляску Энни вкатили внутрь отделения. Энни попрощалась с Томом и пожелала удачи.

— Надеюсь, ваша рука все же не сломана, — попыталась она приободрить собеседника. Она была благодарна ему за компанию. Он помог скоротать ей четыре часа ожидания.

— И ваша нога тоже. Будьте осторожнее на стройках. — И он помахал ей рукой.

В отделении «Скорой помощи» Энни провела еще два часа. Сначала ей сделали рентген, потом томографию, чтобы определить, нет ли оторвавшихся тканей. Диагноз гласил: сильное растяжение. Щиколотка не была сломана. Ей наложили плотную повязку, дали костыли и велели не наступать на больную ногу. Но это предупреждение не имело смысла: боль не позволила бы Энни этого сделать. Через неделю ей следовало посетить ортопеда. На выздоровление потребуется от четырех до шести недель, а пока надо носить обувь на плоской подошве.

Была уже полночь, когда медсестра выкатила кресло Энни на обочину дороги возле отделения «Скорой помощи» и остановила такси. Проезжая через приемный покой, Энни огляделась, но Тома Джефферсона не увидела. С ним было так приятно разговаривать, но по дороге домой ее мысли снова вернулись к Кейти и ее проблемам. Ночь выдалась долгая и тяжелая.

Опираясь на костыли, Энни с трудом вошла в здание. Она еще не приспособилась к ним. К тому же в больнице ей дали обезболивающее, и сейчас у нее немного кружилась голова как будто слегка опьянела.

В квартире горел свет. Кейти находилась дома и смотрела фильм в обществе Пола. До Энни вдруг дошло, что, оставив школу, Кейти будет жить дома, а значит, можно будет присматривать за племянницей.

Девушка обернулась, вид Энни на костылях и с бледным как полотно лицом испугал ее.

— Что с тобой? — воскликнула она, вскакивая, чтобы усадить тетку в кресло. Казалось, Энни явилась прямиком с поля боя. Пол тоже подскочил, чтобы помочь.

— Ужасная глупость. Упала на стройплощадке. Надела сегодня сапожки на каблуках и поскользнулась на льду.

— Бедненькая!.. — Кейти бросилась к холодильнику за льдом, а Пол помог Энни подняться и проводил на кухню. Энни с трудом управлялась с костылями и вообще выглядела до предела измотанной.

— А я-то думала, ты с кем-то обедаешь или еще что-нибудь в этом роде. Почему не позвонила? Я бы приехала к тебе в больницу. Когда это случилось? — сыпала вопросами Кейти.

— Сразу, как мы расстались. Буквально через полчаса. — Энни не стала объяснять, что отчасти все произошло потому, что она расстроилась из-за Кейти. — Проторчала в больнице целую вечность — с половины шестого. — О ведущем с телевидения она тоже не стала рассказывать. Сейчас это казалось несущественным.

— Есть хочешь? — спросила Кейти.

Энни покачала головой:

— Скорее бы лечь. От этого обезболивающего совсем отупела. Надеюсь, завтра будет лучше.

Теперь придется прыгать на костылях, да еще на одной ноге. Несколько недель будет очень трудно.

Она кое-как добралась до своей спальни. Кейт и Пол шли следом. Потом Пол вернулся в гостиную, а Кейт помогла Энни надеть ночную рубашку. На костылях это было совсем непросто. Кейт боялась, что Энни упадет в ванной, и просила будить ее ночью, если потребуется помощь.

— Все будет хорошо, — успокоила племянницу Энни.

Последние два дня выдались очень тяжелыми. Кейт бросила учебу. От Теда нет никаких вестей. От Лиз из Парижа тоже. Энни постаралась выбросить из головы все неприятные мысли, приняла, как велели в больнице, еще одну обезболивающую таблетку, и к моменту, когда ее голова коснулась подушки, провалилась в сон. Кейти поцеловала ее и вернулась к Полу. В эту ночь они хотели обдумать очень важный план.

Утром Энни поняла, что даже одеться ей теперь трудно. Трудно стоять под душем на одной ноге. Так что, добравшись до кухни на костылях, она уже чувствовала себя абсолютно разбитой, но остаться дома не могла — ждали дела. Кейт помогла ей сесть в такси, и к десяти часам утра Энни была у себя в офисе — она редко приезжала так поздно. К тому же на несколько дней, говорила она себе, придется отказаться от поездок на стройплощадки.

Тед тоже наконец позвонил и извинился, что не отозвался сразу. Сказал, что был очень занят. Накануне вечером Кейт послала ему эсэмэску и сообщила о случившемся с теткой. Он стал расспрашивать ее о щиколотке.

— Со мной все в порядке. Ужасно болит, но это ерунда. Просто растяжение. Я звонила тебе из-за сестры. Тебе известно, что она бросила колледж и работает теперь в салоне тату? — У Энни снова сжалось сердце. Боль в щиколотке была мелочью по сравнению с этим.

— Ты шутишь?! — воскликнул Тед.

— Если бы! Говорю абсолютно серьезно. Она тоже. Кейт взяла академический отпуск на семестр. Теперь она работает в салоне на Девятой авеню и считает тату видом графического искусства.

— Чушь какая! Нет, эта девчонка мне ничего не сказала. Хочешь, я с ней поговорю? — Тед был расстроен не меньше Энни. Бросить учебу — это серьезно.