У Кейти возникло странное чувство, как будто Тед что-то скрывает.

— Энни точно понравится каска. И шаль тоже неплоха. — Она с нежностью посмотрела на брата.

— А ты что приготовила? — У Теда на мгновение возникло такое чувство, будто детство не кончилось и они втайне готовят подарки для Энни.

— Я ничего не купила, — с серьезным видом заявила Кейт.

— Не купила? — Тед был поражен.

Кейти всегда была щедрой к родным, недостаток средств ее тоже не останавливал, она была выдумщицей.

— Я кое-что ей сделала.

Тед улыбнулся: все было совсем как в прежние времена. Как-то он сделал для Энни стол в столярной мастерской, а Лиз связала ей свитер с длиннющими рукавами. И Энни надела его на Рождество! Она надевала бусы из макарон и вообще все, что они для нее делали своими руками.

Кейт принесла свою папку и осторожно вынула из нее три больших акварели. У Теда на миг захватило дух. Иногда он забывал, насколько талантлива младшая сестра. Совсем как их мама. Кейт написала очень изысканные портреты всех троих — Лиз, Теда и свой собственный. Сходство было поразительным. Даже автопортрет получился отлично.

— Потрясающе, Кейт, потрясающе! — Он наклонился поближе. В безупречных портретах была вся мягкость акварели, и ни за что не подумаешь, что они сделаны с фотографий. Кейт сделала их по памяти, и Тед знал, что тетка будет ими дорожить. — Фантастика!

— Надеюсь, ей понравится, — скромно ответила Кейт и осторожно убрала картины в папку. Сегодня она упакует их в нарядную бумагу, а позже вставит в рамы. — Так что же у тебя случилось? — словно невзначай спросила Кейт, убрав акварели, когда оба уселись на диван.

Энни нарядила в гостиной елку с самыми любимыми игрушками, в выходные потратив на это целый день и целую ночь.

— Ничего особенного. Просто тесты, экзамены, — пробормотал Тед.

Кейт посмотрела на него и поняла, что он лжет. Что-то произошло, и он не хочет ей сказать. По всей видимости, дело в женщине. Ей хотелось тотчас рассказать об этом Лиз и Энни. Они уже выяснили, что он почти не звонил ни одной из них с самого Дня благодарения.

— А у тебя как? — спросил Тед, пытаясь отвлечь внимание от своей персоны. — Новый пирсинг, новые татуировки, новые мужчины?

— Возможно, возможно, — загадочным тоном отозвалась Кейти. У нее были свои секреты.

— Вот как? — Тед был заинтригован. — И что конкретно?

— Возможно, сразу все!

Оба расхохотались, и Тед потянулся к телевизору. Они смотрели «Чудо на Тридцать четвертой улице», когда в квартире появилась Энни с портфелем и двумя огромными сумками продуктов, которые она забыла заказать накануне. Вечером перед Рождеством у них всегда был простой обед, а днем Энни готовила индейку, так же как в День благодарения. Однажды она попыталась приготовить гуся, но получилось ужасно, и с тех пор остановились на индейке.

Тед забрал у Энни сумки и отнес на кухню, а Кейти поцеловала тетку. Энни выглядела измученной и запыхавшейся. Еще час назад она была на стройке — улаживала конфликт между подрядчиком и клиентом. Под мышкой у нее до сих пор был рулон чертежей, который она швырнула на рабочий стол и только потом разделась.

— Счастливого Рождества! — воскликнула она и включила праздничную музыку. Кейти похвалила елку, а Тед налил им по бокалу эггнога — яичного коктейля. Это тоже было семейной традицией. Энни обычно добавляла себе капельку бурбона, а Тед и Кейти пили так, как они любили в детстве — без алкоголя. Все принялись оживленно болтать, и тут явилась Лиз с двумя огромными пакетами подарков. Она всегда приобретала самые экстравагантные вещи, и всем это нравилось. Пожелав друг другу счастливого Рождества, они спели под музыку несколько песен и принялись вместе готовить рождественский ужин. Получился чудесный рождественский сочельник. Лиз обещала остаться у Энни до отлета в Париж, и Энни была счастлива. Она так любила, когда они собирались все вместе.

Просидев за кухонным столом почти до одиннадцати, они стали собираться на полночную мессу. Кейт, проходя мимо открытой двери Теда, заметила, что он кому-то звонит и просит что-то передать. Когда все собрались в холле, брат выглядел обеспокоенным и огорченным. Она и сама кое-кому позвонила, когда ходила за курткой. Но ее звонок был коротеньким и веселым, и она обещала перезвонить утром, а сегодня семейный праздник, такой важный для всех.

До собора Святого Патрика добирались на такси. Семья ходила туда на каждое Рождество. Причастие принимала только Энни, а дети смотрели, как она ставит свечки в память Билла и Джейн. Потом Энни опустилась на колени перед небольшим алтарем и, склонив голову, долго молилась, по ее щекам катились слезы. У Кейт тоже заблестели глаза. Она никогда не спрашивала Энни, но знала, кому ставятся эти свечи. Ее родители не были забыты, и Энни сделала для их детей все возможное. Тед обнял Энни, когда она вернулась в проход, а Кейти пожала ей руку. Лиз, как всегда, выглядела шикарно — в шляпе из белого лисьего меха, элегантном черном пальто и высоких черных сапогах. Энни казалось, что она очень похожа на Джейн в этом возрасте. Лиз выглядела более стильной, но лицом удивительно напоминала мать. При виде племянницы у Энни часто сжималось сердце, она все еще тосковала по сестре.

В конце мессы они спели рождественский христианский гимн «Тихая ночь», вышли на Пятую авеню и сели в такси, чтобы ехать домой. Энни приготовила горячий шоколад и маршмеллоу[1], и все разошлись по своим комнатам. И тогда Энни наполнила их рождественские чулки тщательно выбранными подарками и каждому написала забавное письмо от Санта-Клауса с пожеланием хорошо убирать в комнате, мыть уши, а в записке для Кейт добавила, что если она сделает еще одну татуировку, то в следующем году найдет в своем чулке только уголь. Потом Энни отправилась спать и спала очень крепко. Наступила ее самая любимая ночь в году, когда все те, кого она любила, собрались под ее крышей и спокойно спали в своих постелях. Лучшего нельзя было ждать.

Наутро Энни поднялась чуть свет, чтобы поставить в духовку индейку и, как делала много лет, позвонить Уитни. Подруги поздравили друг друга с Рождеством, немного поболтали. Уитни снова пригласила Энни на Новый год, но Энни вновь заявила, что не поедет в Нью-Джерси, если кто-нибудь из детей останется дома. Сама она никогда не боялась оставаться одна в новогоднюю ночь. Для нее этот праздник мало что значил. Она терпеть не могла пьяных и в гостях тосковала оттого, что ей некого поцеловать на ночь, и чувствовала себя более одинокой, чем дома.

— Я подумаю, — снова пообещала она подруге. — Сначала надо узнать, что собираются делать дети. Лиз завтра улетает в Париж, но остальные двое будут здесь. И по-моему, ни у кого из них нет никаких планов.

— Ну приезжай, если сможешь, — уговаривала Уитни. — Мы будем так рады тебя видеть. Счастливого Рождества, Энни! Передай привет детям.

— А ты — Фреду и мальчикам.

Энни зажгла на елке огни, чтобы, когда дети встанут, в доме была праздничная атмосфера. Немного погодя из спальни появилась заспанная Кейт в длинной живописного вида футболке и с всклокоченными волосами. Тут Энни заметила, что на носу Кейт появился новый бриллиантик. Нет, ей никогда не привыкнуть к этому пирсингу и татуировкам.

— Санта написал мне крутое письмо, — зевая, сообщила Кейти и улыбнулась тетке.

— Вот как? И что же он пишет? — Энни шутя изобразила неведение, как делала всегда, а особенно во времена, когда они еще верили в Санта-Клауса. Энни очень долго старалась сохранить их веру в сказку, чтобы мир детства оставался заполненным для них магией и чудесами, чтобы они получили все, чего заслуживают дети.

— Пишет, что ему понравилась моя маленькая фея Тинкербелл, и он сделал себе такую же. И на заднице сделал огромную татуировку олененка Рудольфа. Обещал на следующий год оставить мне ее фотографию, — усмехнулась Кейт.