«О, черный полог неутешных дней…» О, черный полог неутешных дней, О, эти ночи, ночи после ссоры! Они слезы прощальной солоней И горше запоздалого укора. Как трудно этим воздухом дышать, Влачить везде немилые одежды И в памяти бесстрастной отмечать Одни мертворожденные надежды. Любимого измучить, истомить, Минутами себя не узнавая, И милости, как нищенка, молить, По мирным дням смертельно изнывая. «Как странен вкус твоих морозных губ…» Как странен вкус твоих морозных губ, Как голову ты наклоняешь низко! Глаза твои… Их взгляд мне стал не люб, Глаза твои я вижу слишком близко. Зеленые, как жесткая трава, Они когда-то синими казались. В их глубине тонули острова, Влюбленные от мира укрывались. И так хотелось душу уронить В их синеву, для вечного веселья. Но день пришел — разрушить и сломить, Но день прошел последнего похмелья. Качаются громадные круги Вино темнеет, точно лужа крови, А за окном, где не видать ни зги, Я слышу плачь, — не девичий, а вдовий. «Ни мудрости, ни твердой веры…» Ни мудрости, ни твердой веры Мы в нашем сердце не нашли: Кто меряет земною мерой, Не оторвется от земли. И ждет все тот же путь убогий Не возлюбивших до конца. К престолу огненному Бога Взойдут лишь сильные сердца. И на высотах запредельных, Где золотой воздвигнут скит, Покровом легким колыбельным Их вечный полдень осенит. III «Коснись земли, сухой, нагретой…» Коснись земли, сухой, нагретой, Пронизанной дыханьем света Рукой слабеющей твоей. В ней все, что будет, все, что было. В ней спят неведомые силы, Сплетенья нежные корней. Она покоится в сияньи. Склонись же, пей ее дыханье — Источник чистый и живой. И слушай, как звенят цикады В траве запущенного сада Под жгучей неба синевой. «Как я люблю мою свободу…» Как я люблю мою свободу, В обед — веселое вино И зов томящий парохода, И в розах вьющихся окно. Любви нетрудной и не горькой Бегут мгновенья. А душа, К себе присматриваясь зорко, Живет не плача, не спеша, Весь мир смеющийся вмещая, Все краски пламенного дня, Следя, как море поглощает Лучи небесного огня. «Подумать только — лишь неделю…» Подумать только — лишь неделю Тому назад, в ином краю, Кружились чайки и летели Вослед большому кораблю, Что отбыл в Африку. И пары Влюбленные, как мы с тобой, Мечтали о песках Сахары, Встречая бешеный прибой, И осторожно целовались. И, как сообщники, тогда Мы снисходительно смеялись И отворачивались… Да, То были дни такой свободы И странной легкости такой, Как будто кто-то злые годы Вдруг стер безумною рукой И нам сказал: — Их нет в помине И не было! Лишь корабли От века плыли, как и ныне, К земле желанной от земли. «Цвел южный сад под южными звездами…» Цвел южный сад под южными звездами, Где каждый камень сердцу был сродни. Как пастухи с веселыми стадами, Безоблачные проходили дни. Размеренное колыханье сосен, Свободной чайки царственный полет. Как незаметно приближалась осень, Как сладок был земного счастья мед! Ты помнишь ли, под солнцем благосклонным, Полуденные, пламенные сны? Земля дышала воздухом влюбленным И были труд и страсть озарены Сиянием высоким, богоданным, Немеркнущим ни в злобе ни в ночи, Пока в нас пели молодо и пьяно Подземные, горячие ключи. «Одна любовь сменяется другою…» Одна любовь сменяется другою, Такою же случайной и земной, — Пребуду ли последней, роковою Иль суждено мне только быть второй В твоей судьбе? И вслед за грозным шквалом, Нас выбросившим к этим берегам, Все будет так, как и у всех бывало? И обновленья не дождаться нам, И подвига не совершить? Ужели Те силы, что живили и росли, Изменят нам у долгожданной цели, У этой солнечной земли? «Незримое присутствие твое…» Незримое присутствие твое Почти призыв, почти прикосновенье. Ты мне даришь двойное бытие, В привычных снах внезапное волненье. То душный вихрь настигнет, налетит, И страстные встают воспоминанья, То вновь вокруг все та же жизнь шумит, Где нет тебе ни места, ни названья, Где я одна печальный груз влачу Обид и дум доныне неизжитых, В себе замкнувшись плачу и молчу, И медлю у дверей раскрытых. |
