Я оперся на руку, потому что не в силах был самостоятельно держать голову. Под столом раздалось урчание – Аннус, в поисках огурца, набрел на ноги одной из девиц, уволок ее под стол и, задрав ей юбки, стал ее там, в темноте и пыли, использовать по назначению. При этом трясся весь стол, так как Аннус имел неосторожность упереть свою женщину в одну из его ножек. Никто, впрочем, не обращал на это внимания: господин Кэ-и, попивая виски прямо из горлышка, разговаривал с Коитусом о преимуществах палаша перед саблей и искусно делал вид, что эта тема его до крайности занимает. Коитус выказывал какие-то диковинные познания и все норовил показать пару приемов палашного боя. Одновременно он умудрялся на каждом колене держать по девице и поглаживать их, не прерывая беседы. Еще одна переминалась с ноги на ногу рядом, и Коитус предлагал ей сесть на колени к господину Кэ-и, но тот все время переводил разговор на другую тему.

Люлю пользовался не меньшей популярностью и беседовал с дворянином де Макаки, причем де Макаки поминутно ржал и сбивал своими длинными, не поддающимися контролю руками со стола посуду. По лицу Люлю было видно, как он хочет дать собеседнику по морде, и что его удерживает от этого лишь чувство долга да личная дружба с г. шерифом. С обеих сторон от Люлю сидели две выдающиеся грудями девы с крайне глупыми, но смазливыми и затейливо изукрашенными лицами: у одной в губе было аж три колечка, а другая поминутно высовывала язык, чтобы я мог увидеть, какой у нее в язык вколот шарик. Видимо, этот шарик обещал бешеные любовные перспективы и бурю экстаза, но лично меня шарик привлекал мало, а потому я смотрел на красавицу и ее ухищрения совершенно равнодушно. Каждый раз она притворно обижалась, чтобы через секунду возобновить свои страстные позывы. Люлю, надо отдать ему должное, прижимал обеих самок к себе и тем до определенной степени нейтрализовывал.

Третья сидевшая рядом дева, которая уже приподняла свой изрядный зад, чтобы сесть ко мне поближе, вдруг с визгом и грохотом скрылась под столом – туда ее за ногу уволок потомственный дворянин Аннус. «Ну, покажи, что там у тебя», – раздалось его озабоченное бормотание. Я чуть не сказал Аннусу спасибо.

Виконт Гаста, пришедшийся на мою долю, оказался очень неразговорчивым типом (и слава богу!), но зато весьма невоздержанным по части женского пола. Он безо всякого стеснения сгруппировал трех дам на полу близ стола и моей табуретки, обнажил необходимые места, мгновенно совокупился с ними и удовлетворенно упал на спину – отдыхать. Потом он выпил со мной виски – за Мандухая, конечно же, и за то, как он, Мандухай, умеет обеспечить пристойную жизнь потомственным дворянам, – и задействовал и тех дам, что приходились на мою долю, за что ему тоже спасибо. Гаста посмотрел на меня своими собачьими глазами, и я – разрешил. Я не мог ему отказать.

И вот в гордом одиночестве сижу я у бутылки «Grant's», подперев рукой немеющую голову…

Званая ночь прошла на редкость замечательно, и я наилучшим образом выполнил свою задачу, то есть ввел в местный свет Люлю и Юлли. Воспользовавшись тем, что наши гости уже лыка на вязали, я тихонько покинул собрание и пошел было к любимой, как вдруг раздался грохот, замолкла игравшая внизу музыка, и в ночи раздались гневные выкрики и жалобное мычание. Пришлось вернуться.

В зале, на столе, посреди яств и напитков, стоял Люлю Шоколадка и в негодовании макал в томатный соус потомственного дворянина де Макаки, каковой в свободные от соуса минуты жалко повизгивал и сучил ногами, пытаясь освободиться. Присутствовавшие при этом Коитус и Аннус уговаривали Люлю опустить Макаки. Он, спору нет, виноват сильно, но можно уже его простить, тем более, что такое обращение с потомственным дворянином все же грубо. Близко, впрочем, ни Коитус, ни Аннус не подходили.

Увидев меня, Люлю еще пару раз макнул де Макаки в соус и выбросил под стол.

– Ты представляешь, – горячо сказал Люлю, – этот Макаки задел нашу дворянскую честь!

Оказалось, что де Макаки, напившись, потерял последнее представление об обращении со своими конечностями и до того ими размахался, что медный кувшин с пивом загадочным образом выскользнул из его руки и угодил в самую середину «Sharp'а». Магнитофон сломался, и оскорбленный Люлю стал поступать с Макаки по своему разумению.

– Ну и гости у тебя! – сказал мне Люлю на ухо. – Один – Макаки, другой – Коитус. Третий вообще – Аннус. А этот, как его, глист с носом, он вместо Аннуса залез под стол и утащил с собой всех девок. Они уже там плачут от него!

Из-под стола действительно торчали ноги и доносились приглушенные стоны.

– Люлю, я больше не могу. Я их сейчас всех перестреляю, – сказал я в свою очередь на ухо Люлю. – Ты уж будь любезен, выпроводи их всех отсюда сам.

– Что ты! – всполошился Люлю. – Не стреляй! Такие занятные ублюдки! Где еще таких отыщешь? Один Аннус чего стоит…

Покачиваясь, я удалился прочь.

Внизу еще с полчаса попели и поликовали, а затем сделалось тихо и спокойно. Потом по лестнице протопал Люлю: он отнес напившегося до бесчувствия господина Кэ-и на его ложе и вернулся вниз, к Юлиусу. Наконец наступила тишина, и, изрядно помучившись, я к исходу пятого часа утра с трудом провалился в сон.

Утро настало в одиннадцать часов, и Лиззи разбудила меня поцелуем. Открыв глаза, я с трудом сел на кровати.

– Знаешь, милый, – сказала Лиззи, накручивая челку на палец и глядя куда-то в окно, – я, пожалуй, выйду-таки за тебя замуж. Ты мне нравишься. Ты надежный.

Я закрыл глаза и рухнул обратно на подушку.

– Мы купим коттеджик на берегу моря, уйдем из полиции и будем жить частной жизнью… – ворковала Лиззи, обвиваясь вокруг меня, – …мы будем сидеть на крыльце нашего коттеджика, смотреть на море и пить твое любимое пиво… непременно из горлышка… Кому нужны стаканы! Вот победим всех злых и…

Идиллия, что и говорить. Только когда мы победим всех злых и победим ли?.. Злые имеют обыкновение множиться.

Все же я открыл было глаза и собрался уже ответить безоговорочным согласием уйти из полиции и зажить счастливой частной жизнью в коттеджике с пивом – тем более, что и коттеджик я уже присмотрел, – как вдруг в дверь стукнули, и Люлю бодро произнес из-за двери:

– Сэм, к нам приехал какой-то важный господин от этого остолопа Мандухая и говорит, что ему надобно тебя видеть. Выкинуть его вон?

Мы с Лиззи синхронно вздохнули и опустили очи долу. Потом я неуверенно дотронулся пальцем до кончика ее носа и сказал:

– Одевайся, дорогая. Нас ждет посланец Мандухая.

Успешно спустившись вниз во всей красе потомственного дворянина, я обнаружил в уже прибранной зале старого знакомого – графа Пастуса, который сидел у стола и с важным видом пил из предложенной кружки пиво. Голова графа была обмотана белого цвета тряпкой, а на лице красовались многочисленные ссадины, неаккуратно смазанные зеленкой.

– Ба! – заорал я, стоя на последней ступени лестницы. – Какой сюрприз! Это вы, граф, прах вас раздери! А я-то думал, что вас угробило тогда при штурме.

Граф подавился пивом, недоброжелательно на меня поглядел и встал.

– Ну-те, – продолжал я, приближаясь к нему. – Тогда мы не успели договорить наши интересные разговоры. Теперь, я надеюсь, нам ничто не помешает! – И я взялся за меч.

– Я к вам официально! – объявил граф, проигнорировав мое желание вступить в смертельную дуэль. – Я к вам от их величества достославнейшего нашего монарха короля Мандухая! – добавил он, на всякий случай отступая на шаг.

– Ну и что? – парировал я. – Вам все равно не уйти от дуэли. Но раз уж обстоятельства так сложились… – И тут я от всей души заехал графу ботинком «колорадо» между ног – в полном соответствии с технологией Юлиуса Тальберга, который выразил одобрение возгласом «Ага!» (оказывается, когда Пастус только приехал, Юлиус выбежал ему навстречу и, по своему обыкновению, хотел было произвести удар, но его остановил Люлю, заметивший небывалую важность на лице графа).