4 Склонилась к западу осенняя луна, И гуси поутру уже летят на юг. А мы поем «Байчжу» [60], компания хмельна, Не замечаем рос, что хладом пали вдруг. 5
Из Сяо-Сян не возвратятся дети Яо [61]… Осенние листы легли на воду снова, Пятно луны посверкивает, как зерцало, И Царский холм [62] багряной кистью обрисован. Захмелев, мы с дядей, шиланом, катаемся по озеру Дунтин 1 В лесу бамбуков пир сегодня наш [63], Со мною дядя мой, шилан-мудрец. Вместил в себя три чаши твой племяш — И хмель его расслабил, наконец. 2 Мы песню кормчих лихо распеваем, Влечет нас лодка по лучу луны. Пусть чайки тут недвижно отдыхают, А мы с бокалами взлетим, хмельны. 3 Сровнять бы подчистую Царский холм И Сян-реке открыть простор Дунтина, Тогда над озером осенним днем Упьемся вусмерть мы вином Балина [64]. Журавль — сакральная птица, на которой святые возносятся на Небо, но в этом стихотворении образ имеет дополнительную нагрузку: это и метоним друга, направляющегося в столицу служить императору (Сыну Солнца), и напоминание о прощании со старшим другом поэтом Мэн Хаожанем именно у этой башни Желтого Журавля; в то же время это и ассоциативный перенос (жемчужные плоды) на другую мифологическую птицу — Феникса (здесь это самоназвание Ли Бо), для которого не находится места на благородном Платане (то есть при императорском дворе). В Цзянся провожаю друга Тучи сизые бросают хлопья снега К башне Журавля [66]. Там суждено проститься, Полетит Журавль до западного неба На крылах своих нефритовых в столицу. Что же в путь тебе оставить дальний этот? Ведь плодов жемчужных [67] Фениксу не дали! Я бреду за уходящим силуэтом И роняю в реку Хань [68] слезу печали. Башня Желтого журавля в уезде Учан была поставлена в 223 году на месте, откуда, по преданиям, священные птицы унесли в вечность святых Цзы Аня и Фэй И. Ли Бо пришел в восторг от выписанных на стене нескольких поэтических строк о башне, оставшейся на опустевшей земле, о журавле, который уже не вернется, и о тоске человека, вглядывающегося в дымку пенистых волн на поверхности Реки. Башня стояла над обрывом, отражаясь в Вечной реке. Несколько этажей, обрамленные балконами по всему периметру, завершались глазурованной крышей с загнутыми вверх углами. Это было место прощаний — и радостных, как с легендарным святым, вознесшимся в Небо, и грустных, как в этом стихотворении, пронизанном элегичностью уходящей весны. Вечность, персонифицированная в Вечной реке, проглядывает сквозь вуаль осыпающихся лепестков, напоминающих о бренности земного бытия. Клинышек паруса уплывающей — далеко, в покрытый вуалью древних таинств край У — лодки становится все меньше, а чувство одиночества растет. Поэту не довелось узнать, что его любимая башня простояла до 19 в., сгорела и была восстановлена только в 1981 г. У башни Желтого журавля провожаю Мэн Хаожаня[69] в Гуанлин[70] Простившись с башней Журавлиной, к Гуанлину Уходит старый друг сквозь дымку лепестков, В лазури сирый парус тает белым клином, И лишь Река стремит за кромку облаков. Несколько к востоку от Башни притаилось небольшое Восточное озеро, заросшее лотосами. Быть может, именно там Ли Бо написал стихотворение, в котором столь любимая им природа окрашена в тона грусти, контрастирующей с привычным молодому возрасту задором. Мелодия прозрачной воды Чиста струя, и день осенний ясен, Срывает дева белые цветки. А лотос что-то молвит… Он прекрасен И тем лишь прибавляет ей тоски. Проводив поэта, к которому Ли Бо относился с величайшим почтением, и оставшись в одиночестве, он задумался о своей судьбе, о своих дальних высоких целях — попасть на службу к обожествляемому Сыну Солнца-императору, дворец которого символически обозначился в стихотворении как Пруд Цветов (в мифологии это пруд на священной горе Куньлунь; в поэзии — образ труднодостижимого идеально-прекрасного; здесь это может быть воспринято и как метонимическое обозначение императорского дворца). * * * Таинственный исток наверх выносит Лазурный лотос, ярок и душист. Устлала воды лепестками осень, Зеленой дымкой ниспадает лист. Коль в пустоте живет очарованье, Кому повеет сладкий аромат? Вот я сижу и вижу иней ранний Неотвратимо губит дивный сад. Все кончится, и не найдешь следов… Хотел бы жить я у Пруда цветов! (из цикла «Дух старины», № 26) Прощаний было немало. Вот еще одно с кем-то, чье имя историками литературы не идентифицировано. Тот же грустный взгляд с той же Башни Желтого журавля около Змеиной горы близ Учана, следящий за лодкой, увозящей друга. Но если в 20-х годах друзей было еще мало, то сейчас, через три десятилетия, их уже оставалось все меньше, а путь впереди становился все короче. Провожаю Чу Юна в Учан Журавлиная башня — в сияньи луны, Грусть — на тысячи ли, как и эта Река. Тридцать раз прилетал ко мне ветер весны, И в Учан [71] все стремился я издалека. Тяжело разрывать расставания нить, Если пить по глоткам, то прощанье длинней, Здесь, как там, над Дунтин, — звук божественной цинь[72], Горы сдвинулись с места за Вашей ладьей. Обещание чусцем [73] мне было дано — По-сетяоски [74] чистых, возвышенных слов. Сочинил я Цанланскую песню [75] давно, Напевайте ее, погружая весло. вернуться Название народной песни («Белое рами»); рами — китайская конопля, из которой выделывают полотно. вернуться Гористый остров на Дунтин напротив устья реки Сян, где любили гулять жены Шуня и где в память о инх соорудили могильный курган. вернуться Намек на «семерых мудрецов из бамбуковой рощи» (поэт Жуань Цзи, его племянник и др.), как именовали себя семеро поэтов III–IV вв. н. э., любителей пикников на природе; Ли Бо сам в бытность в Аньлу любил устраивать пирушки с пятью друзьями на горе Цулай к югу от знаменитой горы Тайшань. Их прозвали «шестеро отшельников из бамбуковой рощи у ручья». вернуться Знаменитое вино из г. Юэян, который в древности именовался Балин. вернуться По преданию, с этой башни вознесся на журавле в небо святой Фэй И; здесь же Ли Бо прощался с поэтом Мэн Хаожанем и написал об этом стихотворение. вернуться По Чжуан-цзы, священный Феникс питается не грубой пищей, а жемчужными плодами с яшмового древа на мифической горе Куньлунь. вернуться Река у совр. города Ухань в пров. Хубэй. вернуться Мэн Хаожань: знаменитый поэт (689–740). вернуться Гуанлин: город в совр. пров. Цзянсу, чуть севернее Нанкина, в некоторые периоды назывался также Янчжоу (таково же и современное название). вернуться Город на территории совр. пров. Хубэй. вернуться По преданию, мифический Желтый император (Хуанди) любил играть на цинь у озера Дунтин; образ духовно-возвышенного. вернуться Устойчивое выражение «лучше обещание Цзи Бу, чем тысяча золотых монет» идет от «Исторических записок» Сыма Цяня, где упоминается Цзи Бу — странствующий рыцарь времен Ханьской династии, родом из Чу, он славился своим нерушимым словом. вернуться Се Тяо: один из наиболее любимых Ли Бо поэтов прошлого (5 в.). вернуться Один из отрезков реки Ханьшуй, в древности назывался Цанлан, такое же название носила народная песня, упоминаемая в трактате философа Мэн-цзы («Когда в реке Цанлан вода чиста, / Она годится для мытья кистей на моей шапке. / Когда в реке Цанлан вода грязна, / Она годится для мытья моих ног» — Мэн-цзы, гл.4, ст.8, пер. П.С.Попова; эту песню воспроизвел Цюй Юань в стихотворении «Отец-рыбак»), здесь это характеристика чистоты персонажа. |
