— Графиня? Но сейчасъ одинъ дворянинъ изъ свиты королевы сказалъ мнѣ, что она больна и не выходитъ изъ комнаты?

— Графиня всегда бываетъ больна днемъ, когда должна выѣхать вечеромъ,

— А! такъ это, можетъ быть, чтобъ помириться?

— Можетъ быть…

— Тѣмъ лучше… я не люблю быть въ ссорѣ съ женщиной.

— Ты не опоздаешь?

— Я-то? будь увѣрена, что нѣтъ, не смотря на маленькое приключеніе, надъ которымъ можно бы и призадуматься… но я не злопамятенъ.

— Какое приключеніе?

— Бездѣлица, которая однако могла мнѣ сдѣлать дыру въ кожѣ… но я хочу думать, что графиня де Суассонъ тутъ не при чемъ.

— Приключеніе, бездѣлица… ничего не поймешь; говори яснѣй.

Гуго разсказалъ, что съ нимъ было вчера, когда онъ вышелъ изъ павильона: Брискетта подумала съ минуту, потомъ улыбнулась и сказала:

— Я не пошлю тебя въ такое мѣсто, гдѣ тебѣ можетъ грозить какая-нибудь опасность… дѣлай, что я говорю, съ тобой не случится никакой бѣды.

Когда Брискетта появилась передъ графиней де Суассонъ, она ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, какъ волчица въ клѣткѣ, съ блѣдными губами, съ мрачнымъ взоромъ.

— О! о! сказала она себѣ, гроза бушуетъ; тѣмъ лучше: я узнаю, что она думаетъ.

— А! это ты? произнесла графиня, не останавливаясь.

— Да, это я, отвѣчала Брискетта покорнымъ голосомъ.

— Ты не забыла, что я тебѣ говорила поутру?

— Объ чемъ это, графиня?

— О графѣ де Монтестрюкѣ,

— Графиня мнѣ сказала, кажется, что онъ дерзкій.

— Наглый, Брискетта!

— Это разница, графиня, — такая разница, которая обозначаеть яснѣй ваше мнѣніе объ этомъ графѣ.

— Теперь я скажу еще, что его наглость переходить всякія границы… Мнѣ сейчасъ сказали, что онъ былъ въ Луврѣ.

— И я объ этомъ слышала.

— Ты, можетъ быть его и видѣла, Брискетта, видѣла собственными глазами? А! ты можешь признаться: съ его стороны я всего ожидаю.

— Я видѣла его, въ самомъ дѣлѣ, но только издали…

— Что я тебѣ говорила? Онъ, въ Луврѣ! Я думала однакожь, что онъ не осмѣлится здѣсь больше показаться.

— Почему же?

— Потому что, отвѣчала графиня въ раздумьи, потому что чувство самаго простаго приличія, послѣ того, какъ онъ выказалъ мнѣ такъ мало почтенія, должно бы, кажется, подсказать ему, что ему не слѣдуетъ здѣсь показываться… неужели его присутствіе въ томъ мѣстѣ, гдѣ я живу, не разсердило тебя, Брискетта?

— Разсердило — невѣрно передаетъ мое чувство. Теперь я не нахожу подходящаго выраженія.

— Я никогда его больше не увижу, будь увѣрена…

— Наказанье будетъ только соразмѣрно обидѣ!

— Но я никогда не забуду послѣдняго вечера, проведеннаго съ нимъ вмѣстѣ, Брискетта.

— Въ этомъ я увѣрена, графиня.

— Всюду онъ встрѣтитъ меня на своемъ пути.

— И меня также: я хочу подражать графинѣ во всемъ и тоже никогда не забуду графа де Монтестрюка.

— Ты добрая дѣвочка, Брискетта.

— Это правда, графиня: я это доказала и еще не разъ докажу.

— Я тоже была доброю и вотъ чѣмъ кончилось!… Ты была права: мнѣ надо было оставить этого дворянчика изъ Арманьяка умирать у моихъ ногъ…. но если онъ видѣлъ, что я могу сдѣлать, когда люблю, то теперь увидитъ, что я такое, когда ненавижу!… Врагъ будетъ также безпощаденъ, какъ былъ великодушенъ другъ….

— О! о! вотъ этого-то именно я и боялась! подумала Брискетта.

Между тѣмъ она готовила разныя принадлежности темнаго костюма, раскладывая ихъ по кресламъ. Графиня подошла къ зеркалу, взяла румянъ изъ баночки и стала ими натираться.

— Я говорила тебѣ, кажется, что ѣду сегодня вечеромъ къ сестрѣ, куда и король, должно быть, тоже пріѣдетъ…. Не жди меня; ты мнѣ понадобишься только завтра утромъ.

— Графиня можетъ видѣть, что я приготовила ужь платье.

— И клянусь тебѣ, графъ де Монтестрюкъ скоро узнаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло!

— Я не сомнѣваюсь, графиня.

Оставшись одна и приводя въ порядокъ комнату графини, Брискетта слышала ея шаги, какъ она сходила по потайной лѣстницѣ.

— Какую это чертовщину она затѣваетъ? сказала она себѣ. Такая женщина, оскорбленная въ своемъ самолюбіи, способна на все… Этотъ выстрѣлъ — это она устроила навѣрно…. Но у Гуго легкія ноги и зоркіе глаза, да и я вѣдь тоже не дура…

Часы пробили полночь; она засмѣялась.

— Ну, хорошо! продолжала она; у меня цѣлая ночь впереди, а дѣла можно отложить и на завтра.

Гуго явился на свиданье. Въ полночь онъ вошелъ въ знакомый темный переулокъ, принявъ однакожь кое-какія предосторожности. Черезъ двѣ минуты, онъ былъ въ пустомъ саду и по той же дорожкѣ, по которой проходилъ утромъ съ Брискеттой, пришелъ къ павильону, дверь котораго отворилась при первомъ усиліи, такъ что и ключа не понадобилось.

— А! я, видно, не первый! сказалъ онъ себѣ.

Онъ взошелъ по темной лѣстницѣ, прошелъ черезъ темную комнату, поднялъ портьеру и очутился въ самой густой темнотѣ.

— О! о! сказалъ онъ, останавливаясь.

Но въ ту же минуту ушей его коснулся шумъ шелковаго платья по кокру и прежде, чѣмъ онъ сдѣлалъ шагъ впередъ, маленькая ручка взяла его за руку. Ручка дрожала и увлекала его; онъ шелъ послушно. Знакомый тонкій запахъ духовъ окружалъ его; передъ нимъ отворилась дверь и при свѣтѣ единственной розовой свѣчи, горѣвшей на углу камина, онъ узналъ ту самую таинственную комнату, гдѣ Олимпія принимала его въ часы увлеченія. Путеводительница его, которую скорѣй онъ велъ, чѣмъ она его, была закутана въ широкое черное платье; на лицѣ у нея была шелковая маска. Она быстро приподняла кружево маски и задула свѣчу.

— Я не хотѣла отпустить васъ, не простившись съ вами, прошептала она дрожащимъ голосовъ… Сколько безпокойства, пока дойдешь сюда! сколько затрудненій!..

— И однакожь вы пришли?

— Ничто не могло остановить меня.

— И такъ, уѣзжая, я могу думать, что оставляю друга въ Лувре?

— Друга, о да, и друга, который любитъ васъ гораздо больше, чѣмъ вы полагаете.

Горячее дыханье скользило по губамъ Гуго. Онъ чувствовалъ подъ рукой трепетанье сердца за тонкой шелковой тканью…

— Прихоть дала мнѣ васъ, прихоть и возвратила, сказалъ Гуго, да будетъ же благословенна эта прихоть!

На разсвѣтѣ, лучъ свѣта пробившійся сквозь драпировку, открылъ ему прислоненное къ его плечу улыбающеяся розовое личико, закрытое распустившимися волосами; онъ осторожно раздвинулъ волосы и вскрикнулъ:

— Ты, Брискетта!

— Неблагодарный!

Раздался свѣжій, звонкій смѣхъ, но вдругъ она перемѣнила тонъ:

— Да, у тебя есть въ Луврѣ другъ, другъ очень смиренный, но истинный, — это я… но есть также и врагъ, и страшно сильный врагъ — графиня де-Суассонъ, и потому ты долженъ простить дочери оружейника, что она заняла мѣсто племянницы кардинала… Думай объ ней больше, чѣмъ обо мнѣ, и берегись!

— Чего мнѣ бояться?

— Развѣ я знаю чего? продолжала она, прижимаясь къ нему…. Всего, говорю тебѣ, всего!.. Предательства, измѣны, козней, клеветы, засады, и интриги! У нея будетъ хитрость змѣи, терпѣливость кошки, кровожадность тигра… Берегись, мой другъ, берегись, Гуго, берегись каждую минуту!.. я ее хорошо знаю!

— Э! милая крошка! ты забываешь, что я буду сегодня вечеромъ далеко отъ Парижа, черезъ недѣлю въ Германіи, а черезъ мѣсяцъ въ Венгріи… Неужели ты думаешь, что ея память можетъ уйдти такъ далеко?

— Хорошая память — не знаю; но дурная, злая — навѣрное, да! развѣ ты забылъ, что Манчини — итальянка?

— Э! да ты становишься нравоучителемъ и философомъ, Брискетта!

— Нѣтъ, съ меня довольно — оставаться женщиной…. И замѣть, другъ Гуго, что я изъ такихъ, передъ которыми не стѣсняются, а говорятъ совершенно свободно. Горничная, что это такое? вещь, машина, которая ходитъ, бѣгаетъ, слушаетъ, — меньше, чѣмъ что нибудь, наконецъ… Смотри! у графини де Суассонъ память безпощадная!.. Ты задѣлъ, оскорбилъ, ранилъ то, что всего меньше прощаетъ въ женщинѣ — ея самолюбіе!.. Досада ея излилась свободно при мнѣ, и Богъ знаетъ, хорошо ли я слушала! Слова ужь что-нибудь значатъ, но взглядъ, выраженіе, улыбка! Что за улыбка!.. я знаю, какія улыбки бываютъ у женщинъ… этой я просто испугалась… Злоба, мщеніе такъ и кипятъ подъ нею!